Он кивнул, сделал несколько шагов в сторону двери, но упал. Я собирался помочь малышу подняться, когда он, полуприподнявшись, пополз в ванную, не переставая бесконтрольно всхлипывать.
Глава 5
Г.П.
Я вытащил себя из комнаты так быстро, как смог, боялся, что он начнет пинать меня, пока я ползу. Дядя Вернон делал так пару раз, и в груди после это всегда очень долго болело. Но Снейп не стал этого делать и даже позволил мне сначала вымыться. Когда меня надолго запирали в чулане, и со мной случалось нечто подобное, дядя Вернон никогда не давал мне такой возможности. Он сразу переходил прямо к делу.
Я открыл холодную воду. Пока ванна набиралась, я попытался вернуть ногам чувствительность: они неприятно гудели. Было не так уж просто перебраться через бортик, и я поскользнулся, с грохотом ударившись головой о кафель. Любой из Дурслей уже бы накричал на меня за произведенный шум, но Снейп даже слова не сказал. Он и, правда, был очень добр ко мне. Я почувствовал укол вины за то, что мне снились плохие вещи про него.
Я пробыл в воде слишком долго и, пока вытирался своей же рубашкой (все полотенца я использовал, чтобы убрать рвоту), громко стучал зубами. Обернув рубашку вокруг бедер, я вернулся в комнату, где спал. Одевшись, я попытался собраться с силами, а потом вытащил с задворок шкафа предмет, который ненавидел больше всего на свете. Я знал, что должен сделать это, иначе он решит, что я веду себя дерзко.
Когда я спустился, он сидел за кухонным столом. Кажется, ему было нехорошо, взгляд его при этом был устремлен куда-то в пространство. Прошло несколько секунд, прежде чем он посмотрел на меня. Я сразу же опустил голову и протянул ему отвратительный предмет, что держал в руке. При виде его он мгновенно рассвирепел.
— Где ты достал этот… эту вещь? — закричал он, брызгая слюной мне в лицо.
— Это был… подарок, сэр, — неуверенно ответил я. Даже я знал, что дядя Вернон повел себя откровенно злобно, когда подарил мне его два года назад на Рождество.
— Это ложь! — Он схватил меня за плечи и начал трясти, повторяя: — Где ты его нашел?
Я знал, что что бы я ни сказал, будет только хуже. Поэтому я продолжал молчать, в то время как из-за тряски моя голова начала пульсировать от боли. Он остановился и выхватил ремень у меня из рук, поднеся его прямо к моему лицу.
— Ты ведь знаешь, для чего он нужен, не так ли, — заявил он тихим, угрожающим тоном.
Я сглотнул.
— Да, сэр.
Он скривился и задрожал, учащено дыша.
— Ну, тогда вперед, Джеймс! Скажи мне, для чего он нужен, чтобы я был уверен, зачем ты его принес.
Почему он назвал меня Джеймсом? Кто такой Джеймс? Но я знал, что нужно что-то ответить.
— Это… это для п-порки, сэр.
Он отшатнулся, бешено завертев головой по сторонам, словно ожидая увидеть кровь, стекающую по стенам. Неужели он сходит с ума прямо у меня на глазах?
Так же внезапно, как начал, он перестал трястись и снова повернулся ко мне.
— Почему ты… с чего тебе… Ах ты, злобное маленькое чудовище!
Он замахнулся, задев меня ремнем по руке. Я старался стоять неподвижно, как меня всегда учили делать во время побоев. Но он больше не поднял ремень, наоборот, его рука разжалась, ремень упал на пол, и сам он повалился на колени рядом с ним.
— Уйди, — скорее простонал, чем сказал, он. Я был шокирован. Почему он приказывает мне уйти, когда мое наказание только началось? Моя медлительность его не обрадовала.
— Уходи! — повторил он гораздо громче. Я развернулся и побежал наверх, забившись обратно в свой угол.
* * *
С.С.
Я совершил еще одну громадную ошибку. Не могу поверить, что я ударил мальчишку, даже несмотря на то, что это и вырвало меня из моего кошмара. Я думал, что давным давно выбросил этот отвратительный ремень вместе с прочими вещами, принадлежавшими моему мерзкому отцу. То, что сделал Гарри, несомненно, было иллюстрацией к тому, как поступил бы Джеймс Поттер. Я же был готов спокойно поговорить с мальчишкой, а он не преминул воспользоваться возможностью достать меня, притащив предмет, от одного вида которого у меня сводило желудок. Неужели он был в шкафу? Или мальчишка прокрался в мою комнату или в подвал…
Но что бы он ни натворил, он не заслуживал того, чтобы его ударили.
Реальность моего поступка обрушилась на меня со всей силой. Я ударил его этим ремнем, и не где-то, а в этом самом доме. В доме моего отца. Где меня самого когда-то били этим ремнем, пока мой голос не хрип от криков. «Я не мой отец! Я не стану моим отцом!»
Я нагнулся подобрать этот ужасный инструмент и выкинуть его в мусорное ведро, и только тогда заметил пряжку. Она была не из тусклой, рябой меди, как на отцовском ремне, а из сияющего серебра. Это был не тот ремень, что соприкасался с моей голой коже тысячи и тысячи раз. Но тогда где мальчик его взял? И зачем принес сюда?
«Я буду сохранять спокойствие. Я поговорю с этим ребенком. Я не позволю своей вспыльчивости помешать мне заботиться о сыне Лили».
— Ребенок! Вернись на кухню, — позвал я его, подбирая ремень с пола.
Он быстро спустился вниз и подошел ко мне, по-прежнему не отрывая глаз от пола. Когда он увидел, что я все еще держу ремень, он, как ни в чем не бывало, положил руки на стол. Отступив от него и выгнув спину, мальчик принял идеальную позицию для порки. «Ремень был дан мне, потому что он думал, что я собираюсь побить его!» Мне нужно было столько узнать о том, как быть родителем. Неужели я и, правда, так ужасно с ним обращался?
— Встань, ребенок. В этом нет необходимости.
Медленно он сделал так, как было сказано, посмотрев на меня со смесью удивления и смущения. Я указал на ремень, собираясь попросить его объяснить, откуда и зачем он его принес, и смущение сменилось страхом. Он вытянул руки ладонями вверх и зажмурился. Кажется, моя попытка извиниться проходила не очень успешно.
Подхватив ребенка на руки и попутно заметив, что он очень, очень легкий и тощий, я посадил его на стол, чтобы можно было поговорить с ним, смотря в глаза. Когда деревянная поверхность стола соприкоснулась с его штанами, он вскрикнул.
— Что такое, Гарри? Тебе больно?
— Простите, сэр. Я буду вести себя тихо, обещаю! — жалостливо всхлипнул он.
Он не переставал ерзать, и у меня не осталось сомнений, что ему было больно. На диване нам явно будет удобнее. Опустив ребенка обратно на пол, я неловко взял его маленькую ручку в свою и повел его в гостиную. Может, он вообще не должен был сидеть. Надо будет как можно скорее его осмотреть. Если он так остро реагирует, то наверняка нуждается в лечении.
Я сел на диван, поставив его рядом с собой, а он взял и улегся поперек моих колен. Теперь он думает, что я собираюсь его отшлепать. Да что же, во имя Мерлина, делали с этим ребенком?
* * *
Г.П.
«Мне так повезло! Он всего лишь отшлепает меня!» Он принялся стягивать с меня штаны, но этого стоило ожидать. Но когда он все-таки снял их, он сделал нечто странное. Он потрясенно вздохнул. Он задрал и мою рубашку тоже. Он будет бить меня и по спине? «Что ж, он будет не первым, кто это сделал».
Но потом он снова подхватил меня и положил на диван. Он вышел из комнаты, и я услышал, как открывается дверь подвала. Похоже, одними шлепками я не отделаюсь. За чем он туда пошел? Не за ремнем, он на кухне. Может, за розгами? «Я ненавижу розги!» От них быстрее всего появляется кровь. Но прежде чем я успел полностью предаться панике, он вернулся и начал смазывать мою кожу какой-то холодной жидкостью.
«О, нет, только не это!» Однажды дядя Вернон тоже так сделал! Он нанес на мои порезы какую-то мазь, пахнущую как тетя Мардж, и сначала она тоже была просто холодной. Но затем она стался жечься, и моя кожа словно покрылась жидким огнем. Я помню, как пронизывала меня боль от ран, и это ужасное чувство длилось не один час.
Я не смог справиться с собой и закричал. Он сразу же остановился и заговорил со мной тихим голосом.
— Тише, мальчик, оно начнет работать всего через минуту.
И что, мне должно было полегчать от этого? Но кричать я перестал, потому что он сказал мне вести себя тихо. После того, как он размазал эту ужасную штуку по всей моей спине, попе и ногам, он натянул обратно мои трусы и повернул меня к себе лицом.
— Ну же, не надо плакать.
Он достал носовой платок и протянул мне.
— А теперь вытри слезы и высморкайся.
Когда я закончил, он продолжил наносить мазь теперь уже на мое лицо, грудь, руки и переднюю часть ног. После он протянул мне маленькую стеклянную бутылочку.
— Выпей это.
«Должно быть, это то масло, которое тетя Петуния заставляла меня пить, когда я плохо себе вел». Мне не хотелось его глотать. От него всегда сводило желудок, а во рту появлялся отвратительный привкус рыбы. Но я не собирался с ним спорить, и в итоге был приятно удивлен. На вкус эта жидкость напоминала смесь потных носков и золы, что было гораздо лучше касторового масла.