— В доме у моей тети я иногда ел хлеб и пил воду. А у Мистера Профессора Снейпа я кушал еще и сыр, и молоко, и масло.
Она слегка усмехнулась. «О, нет. Она скажет ему не кормить меня так много?»
— Так, Гарри, ты сказал, что иногда ел хлеб и пил воду. А что ты получал в другое время?
— Объедки или ничего, мадам.
Я считал себя счастливчиком, если мне удавалось поесть хоть раз в день, даже если мне и перепадала лишь корка черствого хлеба. Тогда я притворялся мышкой. Обычной меленькой серой мышкой, которая нашла кусочек хлеба в десять раз больше ее головы! Я откусывал большие куски воздуха с маленькой крошкой и жевал, словно мой рот был полон еды. После этого у меня всегда бывала отрыжка из-за того, что я заглатывал слишком много воздуха, но от этого впечатление, что я хорошо покушал, только усиливалось.
— Объедки или ничего, — бормотала она, делая записи большим пером. — А как часто ты ел? — кажется, она сомневалась, что об этом вообще стоит спрашивать.
— Обычно каждый день, если не был наказан.
— А если тебя наказывали, милый? — она задержала дыхание. Еще никто и никогда не слушал меня так внимательно!
— Раз в несколько дней, может, неделю.
— Ты когда-нибудь ломал кости, милый? — она подняла на меня взгляд, натянуто улыбнувшись.
— Да, мадам.
Это случалось несколько раз. Дадли тоже как-то раз сломал руку, и тетя Петуния отвезла его в больницу, откуда он вернулся с большим белым гипсом, на котором все расписывались. У меня такого никогда не было.
— Так, а теперь ложись и постарайся не двигаться.
Она медленно водила палочкой вдоль моего тела, а она все дергалась над теми местами, где когда-то были раны. Когда она дошла до моих ног, по ее щекам катились слезы. Что я сделал, чтобы так расстроить ее?
— Простите, мадам! Я буду хорошим, я обещаю! — Если Снейп вернется и увидит, что из-за меня она плачет, это мне точно так просто не спустят!
А затем она сделала очень странную вещь. Сдавленно прошептав «О, ребенок», она притянула меня к себе, обняв, как плюшевого мишку. Она касалась тех мест, на которые до этого реагировала ее палочка, и шептала какие-то непонятные слова. Иногда из-за этого мое тело слегка изменялось, и это весьма дезориентировало. Она дала мне несколько маленьких бутылочек, чтобы я выпил странные жидкости из них; одна на вкус напоминала траву и дым от курительной трубки. Потом она позволила мне попить тыквенного сока, чтобы избавиться от послевкусия. Она была так добра! Я чувствовал вину, потому что из-за меня ей стало грустно.
Когда со всем этим было покончено, она усадила меня к себе на колени и стала укачивать, тихо напевая. «Так вот какого это, когда тебя держат на руках!» Одеяло и мантия — это было чудесно, но это… это было неописуемо. Мое сердце словно утопало в солнечном свете и билось быстрее, чем прежде. Но это приятное чувство долго не продлилось. Я понял, что по моим щекам катятся слезы, и сразу же напрягся, сжавшись в комочек и попытавшись их утереть. Я взмолился, чтобы она этого не заметила!
Но она прошептала мне чудесные слова!
— Гарри, милый, все хорошо, ты можешь поплакать. Эти проклятые магглы отказывали тебе и в этом? У тебя много причин для слез. Выпусти их наружу.
Я так и сделал. И стоило мне начать, я плакал все громче и громче. Она продолжала говорить мне, что все хорошо, так что я не стал сдерживаться. Пока не услышал, как дверь снова открылась. Я закусил губу, задержал дыхание и со всей силой впился ногтями в ладони. Леди Поппи могла терпеть мои слезы, но не Снейп.
* * *
Последние шаги я преодолел чуть ли не бегом. Мальчишка плакал. Некоторые дети вели себя просто ужасно в больницах. Я всегда приходил в ужас от необходимости посещать целителя из-за маленьких чудовищ, стонущих повсюду. Как только я вошел, он, слава Мерлину, перестал плакать. Однако передо мной предстало любопытное зрелище. Поппи укачивала ребенка, тихо напевая. Так обычно ведут себя матери? Я наблюдал за ней, то, как она держала его, было так естественно, в этой позе было столько любви. Мог ли я предложить ему нечто подобное? Я попытался вспомнить, держал ли меня хоть кто-нибудь так… Поппи! Как я мог забыть. Когда я только приехал в Хогвартс, на мне живого места не было. Староста привел меня к ней прямиком с поезда, и она плакала надо мной. Однако после того, как меня распределили в Слизерин, она стала вести себя более сдержанно. Возможно, поэтому я похоронил эти воспоминания. Меня было тошно оттого, что моим факультетом пренебрегали!
Я кашлянул, чтобы привлечь их внимание.
— Омут памяти, мадам.
Выбрав нужное воспоминание, я извлек его из головы и опустил в серебряную глубину.
Поппи тихо заговорила, обращаясь к ребенку:
— Гарри, сейчас я уложу тебя в эту кровать, чтобы ты немного поспал.
Опустив его, она укрыла его одеялом и взбила ему подушку, а потом поцеловала в лоб. Должен ли я делать так же? Мне это казалось чрезмерно сентиментальным…
Она глубоко вздохнула, а затем окунулась в Омут, чтобы посмотреть, как я обнаружил гаррины раны и смазал их Subtusum. На ее лице было угрюмое выражение, когда она закончила.
— Могу сказать, твое сравнение было точным. — А затем она пронзила меня взглядом: — Но откуда взялся свежий порез на его руке?
«Черт!» Я забыл об этом. Запинаясь, я попытался объяснить, как все было, видя, что с каждой секундой она злится все сильнее.
* * *
Г.П.
Леди Поппи рассердилась на моего Снейпа за то, что он ударил меня. Но тот удар был совсем не сильным, разве она этого не понимала? После того, как он пересказал ей тот день, я наконец все понял. Он думал, что я принес ремень его отца? Значит, получается, его отец бил его так же, как дядя Вернон бил меня! Он тоже был ненормальным, как и я? Он говорил так, словно чувствовал себя виноватым из-за того, что ударил меня. Это сбило меня с толку. Он был таким снисходительным с самого первого дня, почему он переживает из-за какого-то небольшого наказания?
Как только он закончил рассказывать обо всем Мадам Помфри, она замахнулась и ударила его прямо по лицу. Кажется, он тоже знал правила, потому что он не двинулся и не вздрогнул.
— Я уверен, ты можешь ударить и посильнее, Поппи, — протянул он саркастично. Она уставилась на него, а потом взяла какой-то порошок и кинула его в камин.
— Дамблдор! — крикнула она во взметнувшееся зеленное пламя.
Глава 9
С.С.
Дамблдор поднялся по лестнице и неспешно вплыл в Больничное крыло, как обычно чертовски спокойный и невозмутимый. Однако, к моему удивлению, Поппи не стала сразу же пускаться в описание моих преступлений, начав ругать самого директора за недостаток внимания к трудностям наших студентов.
Несомненно, в прошлом они уже не раз ссорились по поводу тех мер, что стоит применять в случаях насилия над детьми. Поппи обвинила Альбуса в ужасной беспечности и даже привела в пример мой случай. Но я явно впервые слышал их разговор на данную тематику, не говоря уже о том, что это была та редкая ситуация, когда кто-то из персонала школы оспаривал решения Альбуса.
Спустя почти десять минут гневных нотаций она закончила так:
— Мы оба, и вы, и я, знаем, что никакой другой целитель не стал бы откликаться по первому зову ваших студентов и персонала 24 часа в сутки 365 дней в году. И я буду вынуждена покинуть этот пост, если вы продолжите обращаться со случаями плохого обращения с детьми с подобной слепотой и наивностью! Итак, Альбус, вы позволите мне самой решать, как поступать, когда я вижу, что студент в опасности?
Дамблдор покраснел до корней волос. Я тем временем восхищался полом, пытаясь сделать вид, что ничего не слышал. Спустя минуту директор прикрылся маской ложной уверенности и притворился, что потворствует грозной медсестре.
— Возможно, тогда нам стоит продолжить наш разговор в более походящее время, Мадам Помфри?
С непреклонным выражением лица она отвернулась от него, только чтобы взять Омут Памяти и поставить прямо у него перед носом.
— Взгляните на это, а потом скажите мне снова, что я не права, — бросила ему вызов Поппи.
Я попытался слиться со стенкой. И не только потому, что мне не хотелось думать о гарриных отметинах, нет. Мне не хотелось думать о своей ужасной ошибке. Я не представлял, что скажет Альбус о том, как я обошелся с Гарри. Но избежать этого я не мог, так как Поппи уже объясняла Альбусу ситуацию.
* * *
Г.П.
Кажется, леди Поппи по-настоящему беспокоилась обо мне. Неужели все было так плохо? Если у меня было столько ран, сколько она перечислила, то я, должно быть, был очень плохим, чтобы заслужить все это. Было страшно слышать весь перечень моих повреждений за раз. Я подождал, пока они все повернутся ко мне спиной, сполз с высокой кровати, прихватив свою одежду, и быстро юркнул в угол. Наверняка мой Снейп все равно бы этого захотел после того, как я послужил причиной всех этих споров.
