рядом, хватается одной рукой за ржавые перила и, странно растягивая слова, пускается в объяснения:
— Вика много о тебе рассказывала, она всегда называла тебя так. Извини, если обидел.
— Не обидел. — Пожимаю плечами. Мгновение мне кажется, что невидимая ниточка протянулась ко мне от подруги, пусть даже и через посредника, но я тут же замечаю, что Че пьян, и волшебство меркнет.
Пытаюсь обойти его, но Че удерживает меня за плечо и заглядывает в глаза:
— То, что Вика сказала мне вчера… Это правда? Умоляю тебя, скажи!
Я снова до крови кусаю губу и лихорадочно соображаю. Зачем ей понадобилось так все усложнять? Есть же скайп, телефон, поезда и самолеты — ради чего ломать любовь, которая мне даже не снилась, ради чего так мучить себя и этого совершенно раздавленного парня? Сейчас он не тот красавчик из телевизора, по которому сходят с ума девчонки: из него будто выбили душу. Прямо как из меня.
Проглотив ком в горле, только открываю рот, чтобы сказать правду, как за спиной Че вдруг началась странная возня. Две девушки, спешившие было к электричке, громким шепотом о чем-то спорили, и одна из них нерешительно пропищала:
— Че? Можно с тобой сфоткаться, Че?
И Че мгновенно меняется. Лицо расплылось в широкой надменной улыбке, он провел рукой по челке и наклонился к девушкам — одна из них щелкнула кнопкой цифровой «мыльницы». Фанатки млеют и хихикают, подают для автографа ручки и зачетки. Наглеют, просят у Че номерок телефона. Он их отшивает, но делает это так элегантно, что девушки бегут к своей электричке счастливыми.
Я исподлобья наблюдаю за сценой, и наконец до меня доходит: вот в чем дело. Ви боится, что однажды, когда ее не будет рядом, Че не устоит.
Я обещала Ви хранить нашу дружбу, Че — любовь. А Ви обещала нам вернуться.
И прямо сейчас, под ярким, испепеляющим, почти полуденным солнцем я мысленно клянусь себе и подруге, что до ее возвращения все останется неизменным.
— Она никогда не обсуждала тебя со мной, Че! — я слишком быстро нашлась с ответом. Преградивший мне путь Че тут же отступает в сторону.
Брусчатка привокзальной площади рябит в глазах, ветер с тяжелой примесью мазута развевает волосы, люди с сумками и чемоданами, натыкаясь на меня, спешат к новой жизни, что начнется для них через миллионы мелькнувших под поездом шпал.
Я иду очень быстро, почти бегу, пытаясь побороть чувство потери. Спешу домой, где будет Валя со вчерашним синяком, где снова нечего есть, где опять придется браться за веник и швабру. И возможности спастись от этого в квартире на четвертом этаже больше нет.
— Подожди, а? — Че обгоняет меня и, пошатываясь, встает рядом. — Слушай, так хреново мне еще никогда не было. Пожалуйста, давай немного помотаемся по центру?
* * *
Весь день Че, ссутулившись, с руками в карманах джинсов, нарезал круги по окрестностям, а я тенью следовала за ним. Каждые двадцать метров с Че кто-то здоровался, окликал издалека, кивал или просто оглядывался ему вслед. Сейчас, оба почти обессиленные, сидим в заросшей хмелем беседке в глубине опустевшего парка, и комары вокруг устроили настоящий пир.
— А ты раньше теряла кого-нибудь? — тихо спрашивает Че и всматривается в сумерки.
— Ага. — Я киваю, хотя едва ли это нужно в сгущающейся темноте.
— Кого?
— Папу. И брата. А ты?
— Бабушку…
— О… — тяну я, потому что не знаю, что говорят в таких случаях.
— Все нормально. Даже тогда было легче. — Че лезет в карман и шуршит в потемках пакетиком. — Это фисташки, так что не предлагаю.
— Отчего же? Давай их сюда. — Протягиваю руку. — Обожаю фисташки!
— А… Просто Ви терпеть их не может. — Че отсыпает щедрую кучку соленых орешков в мою ладонь. — Интересно, а что еще ты обожаешь?
Что я могу обожать? Это просто смешно. И никого, кроме Ви, никогда не волновало.
— Стихи сочинять! — выдаю почему-то вслух.
— Стихи? — Че встает со скамейки и нависает надо мной. — Хорошие?
— Откуда ж я знаю? — взвиваюсь я. — Они просто есть в моей голове, и все.
— Представляешь, я тоже люблю стихи! Но сам их не пишу. Так что давай, Солнце. — Плавным жестом виджея из телевизора Че представляет меня несуществующей аудитории. — Вещай!
Я выбрасываю в урну скорлупки, отряхиваю руки, откашливаюсь и еле слышно мямлю:
— Ну…
Черные спины бед, пыль заметает след. Кровь за простой совет! Губы немы в ответ. Кто-то в бреду сказал: «Смяты пути назад». Здесь, где палит гроза, даль стерегут глаза, Время летит по степям. Скоро ты не узнаешь меня… Серые ребра снов, мраморный лом зубов, я все ищу врагов не из числа богов. Прячет проем дверной песен собачьих вой, темен апрель хромой, ты не придешь домой. Ветры цветы теребят… Я уже не увижу тебя…
Че не двигается. Никогда тишина не была такой громкой. Этот парень вдруг оказался вторым человеком в жизни, кому я так запросто прочитала свои стихи. С каждой секундой я все мучительней краснею, пытаюсь спрятать пальцы в растянутых полосатых рукавах. Я хочу исчезнуть, испариться, на худой конец просто умереть. Что же я вообще делаю здесь, в темной беседке, рядом с парнем — местной достопримечательностью, по уши влюбленным в Ви?
— Что-то не так? Они о потере, ощущении потери… Забей! — почти кричу я, но Че быстро проводит рукой по лицу и тихо произносит:
— Ты сейчас меня вывернула.
Глава 8
В свете желтых фонарей Че проводил меня до остановки. Длинные черные тени, похожие на марсиан, скользили по асфальту и стенам, сворачивали за углы каменных зданий и прятались