На следующее утро я начал поиски подходящего транспорта. Снег давно не убирали, и проехать мог не каждый конь, пусть даже железный.
Но для начала я направился в кухню и сделал обрезание ружью. Зажал в тиски, чтоб не дергался, и приступил к операции. Жаль, что не было чертежей и инструкции по изготовлению обрезов. Пришлось экспериментировать. Со стволом пришлось повозиться. У меня нет большого опыта работы с ножовкой по металлу, и я боялся, что не смогу пилить ровно. Однако обошлось. С прикладом проще. Примерил по ладони и отрезал лишнее. Жена в это время пришивала короткий кожаный ремешок к подкладке куртки. С оружием под одеждой, я почувствовал себя немного уверенней, хотя не был уверен, что смогу использовать его по назначению.
Город словно вымер. Выжившие забились в норы и не желали выползать. Наверное, не просыхают. А может, решают, как им жить дальше и стоит ли жить вообще. А что у меня?
Против — снег, зима, пустой город, человек с пистолетом, отсутствие тепла, света, газа и воды, отсутствие возможности, но не желания коснуться собственной жены и чьей-либо жены тоже.
За — Аня в пальто под одеялом, со сломанными ребрами, полная свобода и лет 30–40 кое-какой, но жизни.
Я выдохнул морозный воздух.
Хочешь, не хочешь, а дыхание не спрашивает, быть ему или не быть, сердце молча качает кровь и не философствует, а печень никто не спрашивает, любит ли она водку.
Действуй, а думать будешь в старости. Когда придет время писать мемуары.
И в мемуарах этот момент будет описан так: ”и при виде мертвого города моё сердце наполнилось скорбью и ужасом, печалью по ушедшим и страхом перед будущим”.
На самом деле, ужас я испытал только в первые минуты, когда переступил порог подъезда и вышел на улицу. Тёмные здания давят, когда в окнах не горит свет, их медленно заносит снегом и кажется, что находишься на заброшенном кладбище. Но это продолжалось недолго. Вскоре я привык к зрелищу мёртвых домов и отсутствию человеческих следов на снежном поле, в которое превратились улицы. И, как ни странно, вместо печали и страха на меня снизошла экзальтация.
Я шёл по безмолвному городу и улыбался, потому что я выжил. Более того, я иду куда хочу и делаю, что хочу. Свобода, абсолютная свобода, которую мы не знали в нашей обыденной жизни. Свобода от всего.
Я шёл, смеялся, снег хрустел под сапогами и я знал, что для меня не существует ничего невозможного. Что я могу всё, что я король этого умирающего города.
Отрезвила мысль, что за полчаса блужданий я не нашел подходящего транспорта. Проблема в том, что трагедия произошла в новогоднюю ночь, и на улицах было мало машин. Одни успели доехать до гаражей, а те, что не успели, торчали из фонарных столбов. Их занесло снегом, а внутри могли быть мертвецы. А даже если нет, я все равно не умею чинить железяки.
Значит нужно вламываться в гаражи, причём во все подряд. Даже если ограничиться нашим жалким двором, то я примерно представлял, кто водит ту или иную машину, но понятия не имел, кому принадлежит тот или иной гараж. К тому же далеко не все соседи отдали концы в эти дни и те из них, кто имеет машину, скорее предпочтут отдать концы, чем автомобиль. Учитывая отсутствие закона и порядка на вверенной мне территории, приходится признать, что попытка вскрыть гараж, может закончиться плачевно, причем не для гаража.
От подобных размышлений стало зябко больше чем от холода, и я предпочел вернуться домой. На первый раз достаточно.
Я поделился с Аней соображениями.
— Сейчас они испуганно забились в норы, но если их спровоцировать…
— Понятно.
Аня тяжело приподнялась и села, кутаясь в одеяла.
— Надоело валяться.
Я сел рядом. Толстый слой одеял и пальто предохранял не хуже презерватива.
— Сережа, все эти люди далеко не Рэмбо. К тому же они действительно очень напуганы.
— И потому будут особенно злы.
— Они в растерянности.
— И потому будут еще злее.
— Они находятся в прострации, не знают, как им жить дальше. Большинство не будут возражать, даже если ты зайдешь к ним в дом, натопчешь на полу, дёрнешь за хвост любимую кошку, облаешь собаку и объявишь себя Филиппом Киркоровым.
— Ну ладно, попробую. Но лучше ночью, угон — дело серьезное. К тому же, я не представляю, как можно завести машину без ключа.
— Это проблема. Но, кажется, я знаю, как её решить. Ключи можно поискать в пустых квартирах. Хозяевам они уже не понадобятся.
Профессия мародера мне категорически не нравилась. Я чувствовал себя одиноким привидением в заброшенном замке. Нет у меня призвания к подобному ремеслу.
— Может, обойдёмся машиной Бори?
Аня покачала головой.
— Сам знаешь, что не выйдет. Боря был пижоном. На его машине хорошо красоваться перед друзьями, но по бездорожью не пройдёт. Нужна “Нива” или “Джип”.
— Здорово! Два взрослых интеллигентных человека спокойно планируют угон.
— Называй это вступлением в права наследства.
Мне эта идея очень понравилась.
— Хорошо, будем считать, что мы получили в наследство целый город.
— Иди, но будь осторожен. Могут быть и другие наследники.
Я обшарил все пустые квартиры. Но я был не единственный, кому пришла в голову такая мысль. Я выходил из очередной квартиры, когда услышал осторожные шаги на лестнице. Сверху спускался какой-то человек. Он тоже услышал меня. Шаги замерли. Некоторое время мы молча стояли, ждали неизвестно чего. Я уже собрался окликнуть его, но шаги застучали по лестнице, и через мгновение хлопнула дверь. В прошлой жизни мы были соседями. Но сейчас представляли друг для друга смертельную угрозу, причем без всякого оружия и злого умысла обеих сторон.
Я вздохнул. Человек человеку волк или, точнее, человек человеку вирус.
Я собрал пять связок ключей, на которых были ключи от машины. В другие подъезды решил не соваться. Это чужая территория.
Аня посмотрела на мой улов и стиснула зубы. После трехдневного отпуска её воля вышла на работу.
— Ничего, — сказала жена, — в нашем дворе есть “джип” и пара “нив”. Осталось найти их. Должно же нам повезти.
— Ночью.
— Ночью.
Несмотря на протесты, Аня решила пойти со мной. За последние дни успела соскучиться по деятельности и теперь рвалась в бой.
Мы вышли из подъезда и поняли, что совершенно напрасно опасались неприятностей. Опасность была одна. Упасть в темноте и сломать ногу. Тьма кромешная.
Снег и несколько свечек в окнах немного оживляли обстановку. А то начало казаться, что мы в той самой пресловутой темной комнате, где не следует искать никаких кошек.
Аня светила фонариком, а я методично сбивал топором замки с гаражей.
Я так и ждал, что на одном из балконов, появится мужик в трусах и майке, с ружьем в волосатых руках. Хорошо, сделаем скидку на зиму — пусть на нем будут еще ушанка и валенки. Он заорёт благим матом, или просто матом и пальнет в нас из ружья. Конечно промажет. Пули будут высекать искры в железных дверях, оставлять выщерблены в кирпичных стенах совсем рядом с нами. И тогда я хладнокровно достану из-под пальто обрез и одной рукой направлю на мужика.
— Счастливо оставаться, козел!
Я мотнул головой. Привидится же такое! На самом деле полная скучища. Аня права. Люди полностью деморализованы. И, скорее всего, большинство погибших приходится не на Новый Год, а на утреннюю опохмелку, когда крякнули те, кто выжил ночью. Пустили пьяную слезу, пожали руки на прощание, и теперь будут вечно лежать мерзлые и заспиртованные.
— Спи, моя красавица,
Хрустальным сном, в гробу,
А гроб наш на колесиках,
Садись, я подвезу.
Пробормотал я, когда, в седьмом по счету гараже, нашел одну из “Нив”. Самое смешное, что одна из связок ключей, подошла к замку от гаража. Не было нужды его ломать. Мне бы сразу додуматься пробовать ключи, но дошло только на седьмом замке. И сразу в точку.
Нам действительно повезло. Судьба осознала, что нам бесполезно мешать, и мы взломаем все гаражи в городе, если понадобится. Так что решила не тратить на нас своё драгоценное время.
— Ключи Сапрыкиных. Я полагал, у них “Москвич”.
— Я слышала, что они его продали, но не знала, что купили новую машину.
Я залез в автомобиль и включил зажигание. Мотор работал исправно.
— Отлично!
Аня стояла в лучах фар по ту сторону лобового стекла.
— Завтра выезжаем.
Она кивнула.
Утром мы выехали.
Пришлось долго прогревать машину, но в результате мы катили прочь от дома.
Когда выехали на главную улицу, у меня чуть руль из рук не выпал. Здесь было полно народа. Словно собрались все выжившие в городе, кто осмелился выйти на улицу.
Люди опасливо косились друг на друга, почти не разговаривали. Они старательно, нарочито подчеркнуто обходили других пешеходов.
Кто-то просто бродил, бесцельно смотрел перед собой безжизненными зрачками, другие тщательно обшаривали магазины, что-то тащили, чем-то занимались.
