Раз полоску Маша жала,
Золоты снопы вязала.
Мо-олода-я-я-я.
Ее любили слушать. Все смолкли как по команде.
Мо-олода-я-я.
Тотчас два подголоска, две ее сестрицы, две бабушки, подхватили песню:
Эх, молодая-я, молодая-я.
Голоса звучали чисто, и, если бы не видеть лиц, морщинистых щек, натруженных рук, опущенных на стол, можно было подумать - поют молодые.
Истомилась, изомлела,
Это что уж - бабье дело,
Доля злая-я.
Нет, они не только пели, они будто рассказывали, поверяли душу, выплескивая из нее близкие и понятные всем чувства, как будто уводили людей в воспоминания, в годы молодости.
Парень тут как тут случился, Повернулся, поклонился, Стал ласкаться-я.
Каждый вспоминал свою юность, свою удаль, свою любовь. Было тихо, где-то под стрехой гудела оса да за заплотом шептались прилипшие к доскам ребятишки,
Эх, стал ласкаться-я.
Эх, стал ласкаться-я-я.
- Тетя Вера,-послышался робкий голос Васятки.-Он фыркаит.
Вера Михайловна бросилась в дом, задев краешек стола так, что тарелка полетела на землю. Никита на лету подхватил тарелку и с нею в руках сам побежал следом за женою.
Гости одобрительно заулыбались и даже не попрекнули ушедших за сорванную песню.
Никита Прозоров работал на комбайне в паре с Лехой Обогреловым, по прозвищу Увесистый. Хотя Леха отслужил армию, женился, эта юношеская кличка за ним осталась: он все так же, как в парнях, был неуклюжим, рыхловатым. Играл на баяне и любил смеяться, От любого слова, показавшегося ему смешным, заливался, как жеребчик по весне.
Вот и сейчас он посмеивался, обращаясь к Никите с вопросом:
- Кого ты проведать-то бегаешь? Кого?
Никита делал вид, что не слышит напарника.
Леха не унимался, повышал голос, стараясь пере"
крыть гул мотора:
- К кому ты самоволку-то совершаешь? К кому?
Никите надоело, и, чтобы отвязаться от навязчивых приставаний друга, он показал ему кулак через плечо, Леха залился, а через минуту повторил свое:
- Значит, как его называют? Как?
Работали они круглые сутки. Спали по переменке.
На ходу заправлялись, на ходу ели и пили. Лишь иногда, когда задерживались машины, они останавливали комбайн и отдыхали прямо на полосе.
- Ну, что молчишь-то? Кто у тебя народился?
После памятного гулянья по поводу появления сына в доме Никита два дня и две ночи работал без перерыва. На третье утро не выдержал, попросил Леху:
- Мне бы домой наведаться... Как-то там...-Он представил своего Сережку, крохотного, малюсенького, ладонью головку прикроешь, и сказал: Как. там мой детишка, поглядеть надо.
Леха заржал на всю степь, но отпустил старшого.
А теперь вот потешался над этим "детишкой", уж очень ему смешным казалось, что Никита назвал новорожденного так необычно.
Взятые обязательства они выполняли. Норму дорабатывали. Свой участок на основном поле закончили.
Теперь убирали дальнее Прово-поле. По легенде, будто бы здесь именно выделило общество прапрадеду Никиты пустующую землю. Она оказалась плодородной, и урожай ныне на ней был отменный. Пшеница чуть ли не до плеча. Сверху, от штурвала, видно, как она ходит золотыми волнами. И уж на что надоело сравнение, но они и в самом деле, как на корабле, плывут по этим волнам.
Время шло к ночи. Солнце за леса заходило. Небо как бы раздвоилось. С одной стороны оно еще голубело, с другой-горело шафрановым цветом. И пшеничное Прово-полё отражало эти краски, переливаясь то голубыми, то розовыми тонами.
Неожиданно Никита заглушил мотор.
- Чего? .. - не понял Лоха.
- Горючее на исходе.
- Разъязви их! - выругался Леха.
- Уморились,-проговорил Никита прощающим топом и стал спускаться на землю.-Мы ж на отшибе.
Мы подождем. У нас с нормой порядок.
Он растянулся на стерне, сорвал соломинку и, захватив ее крепкими зубами, уставился в синеющую над ними вышину. Леха, крякнув, с маху сел рядом, хотел что-то сказать, но, видя, что старшой не расположен к разговору, тоже повалился на мягкое, прогретое за день поле. Очутившись на земле, оба почувствовали усталость и несколько минут лежали молча, отдыхали.
Пахло свежей соломой, свежим зерном и полевыми мышами. Видно, где-то поблизости были норы.
- Твоему-то сколько? - после паузы спросил Никита.
- Моему-то три года, - ответил Леха.
- Паря.
- Ишшо какой. Боксом дерется;-захохотал Леха. - Это он в телевизор углядел.
Никита не поддержал шутливого тона.
Мне вот что чудно, - проговорил он таинственным голосом.-Ведь он-как загадка. Никто, ничто, а в то же время-у-у!..-Он не нашел подходящего слова и повторил:-У-у! Кто его знает, что из него получится.
Ведь может, и пузырь мыльный, а может... - ему показалось нескромным произносить громкое слово о только что родившемся сыне, и он оборвал фразу.
Леха покосился на друга, удивляясь мысли, которая тому пришла, а ему никогда не приходила, оттопырил толстые губы, ожидая продолжения разговора.
- Вон она, высунулась, объявилась,-не к месту произнес Никита, указывая рукою на звездочку, первой появившуюся на темнеющей части неба.
Леха поджал губы, недовольный тем, что про загадку все кончилось. Однако Никита соединил, как будто ухватился за эту звездочку:
- Тоже поди знай. Сколько их таких же, а выскочила одна. Это ж чудно. Чу-де-са, - протянул он, будто хотел вникнуть в суть этого слова. - И ведь неизвестно, какое гнездо что родит. Я в армии книг сорок прочитал про жизнь замечательных людей и, вообще, мемуары и воспоминания. По-всякому было... Гении-то не от царей произошли. Ну, Ленин из ученой семьи, а Максим Горький, Ломоносов...
- Верно,-подтвердил Леха.
- Ты не подумай, - спохватился Никита. - Тут разговор общий. Загадка, мол.
- Загадка,-прогудел Леха.
- Я лично хотел бы... - Никита запнулся. Думка о будущем только что родившегося наследника еще не приходила ему в голову. Только сейчас он подумал об этом. - Ты-то как?
Леха хмыкнул в ответ:
- Кто его знает. Пущай растет. Вырастет-учить буду. Выучу, там его дело.
- На самотек, значит?-прервал Никита.
Леха не знал, как отозваться,- Принять за шутку?
Речь вроде бы о серьезном. Поддержать серьезность?
Он не был готов к ней.
- Нет, - выдохнул Никита. - Я и про это читал.
Сейчас как раз об этом в газетах появилось. Вот у тебя до армии кровь брали? Определяли группу?
- Положено, - откликнулся Леха.
- Так вот и это, - продолжал Никита. - Каждому свое уготовлено. Усечь надо.
- Тоже кровь брать? -усмехнулся Леха.
- А может, и кровь,-после паузы произнес Никита. - Конечно, я не одобряю, когда деревню бросают.
Все бросим-землица захиреет. Она-чуешь?-дышит, живая.
- Ну,-поддержал Леха.
- У тебя было - хотел в городе остаться?
- Было, - вздохнул Леха.
- И у меня. Но представил, как все уйдут из наших Выселок, как дома позаколачивают... И что тогда? Знаешь, как бабушка говорила: "Отсюда Россия начинается".
Леха молчал, но в этом молчании,, чувствовалось согласие со словами старшого.
- И мой, ежели не откроются в нем особые талан"
ты, пусть тут робит, вот па этом прадедовом поле, - решительно произнес Никита. - А ежели другой талант какой, держать не стану. Пусть летит высоко.
Леха покачивал головой. По его щекастому лицу блуждала по-детски доброжелательная улыбка.
Ветер донес гудение машины. Через секунду оно отчетливо прослушивалось, оно приближалось.
- Едут, - сказал Никита, вытягиваясь во весь рост.
- Едут, разъязви их,-подтвердил Леха, неохотно поднимаясь с земли,
Сутки для Веры Михайловны как бы прекратили свое существование. Не было ни дня, ни ночи. Время разделилось на то, когда можно поспать, и то, когда нельзя спать. Всем командовал он, розоватый комочек в пеленках. Он вел себя странно и беспокойно. Часто похныкивал, пофыркивал. Встанешь-спит. Возьмешь кормитьпососет немного и уткнется носом в грудь. Вера Михайловна извелась с ним. Поначалу она решила, что будет одна ухаживать за ребенком. Это ж и есть счастье. Она ждала этих дней. Что может быть выше и светлее, чем возиться со своим первенцем, улавливать каждый его вздох, каждое желание? Марье Денисовне Вера сказала:
- Бабушка, не'беспокойтесь. Я сама. Сама.
Марья Денисовна глянула на нее с хитринкой, но промолчала.
Через неделю у Веры появились первые признаки переутомления.
- Ну бабушка, ну чего он хнычет? Может, у нас клопы?
- Да ты что, девонька,господь с тобой.
- Почему он не ест-то?
- Так ведь капелюшечка ишшо.,. Ты вот что, девонька, ты отдохни-ка. Отдохни, а я понянчусь. А нпчо, ничо, я^ж обещала. Вспомни-ка. Говорила, говорила, вы, мол, родите, а мы вынянчим.
Уступила Вера. Стало полегче. Только беспокойство не проходило: младенец продолжал-похныкивать, ел мало, приходилось будить его и чуть ли не силком кормить.
