Преодолев секундную растерянность, я ответила:
– Она заболела.
– Что случилось? – в один голос вопросили божьи одуванчики.
– Аппендицит, – лихо соврала я, не желая сообщать старикам, что моя предшественница скончалась.
– Вы путаете, деточка, – расставляя фигуры, ответил Исидор, – Липе его вырезали в пятьдесят пятом.
– Верно, – подтвердил Матвей, – нам на конференцию уезжать, а Липу скрутило.
– Как вас зовут, ангел? – догадался спросить Исидор.
– Анжелика Мартышкина, – представилась я.
– Паспорт есть? – задал следующий вопрос Матвей.
– Конечно, – кивнула я.
– Давайте, – велел Исидор.
Я протянула ему темно-красную книжечку, Сидя начал изучать документ.
– Она представилась Анжеликой Мартышкиной? – спросил через некоторое время дедок.
– Я слышал четко, – отрапортовал Мотя, – Анжелика Мартышкина.
– Но здесь написано – Альбина Обезьянкина, – протянул Сидя.
Чувствуя себя последней идиоткой, я удрученно молчала. Так и знала, что смена имени добром не кончится! Сейчас меня с позором выкинут вон...
– Ничего, солнышко, – ласково пропел Исидор, – с каждым может случиться. Я порой домашний адрес путаю. Дорогу знаю, а название улицы из головы вылетает. Вы молодая, семидесяти еще не стукнуло, а в этом возрасте склероз можно остановить. Надо принимать рыбий жир.
– Попьете наш коктейль, мы сами состав разработали, и память восстановится, – заявил Мотя.
– Да какая, собственно, разница – Обезьянкина, Мартышкина или Макакина? – вещал Исидор. – Если вам больше по вкусу имя Альбина, так вас и станем звать. Но мне нравится Анжелика.
– Душенька, взбодрите чайник, – попросил Мотя.
Я перевела дух и отправилась искать электроприбор. Через пять минут мною было сделано несколько открытий. Воду тут кипятят в эмалированном старом монстре, а плитой служит агрегат, похожий на железный комод. Ни о каком электронном зажигании и речи не шло. Горелки накрывались чугунными решетками, чуть пониже, над дверцей духовки, была надпись «Газоаппарат. 1952 год».
– Солнышко, как там наш чаек? – осведомился Мотя.
– Извините, не могу зажечь газ, – призналась я. – Конечно, я готова сварить вам обед из трех блюд, но давным-давно не пользуюсь спичками. К тому же их тут нет!
– Ничего, дружочек, сейчас разберемся... – менторским тоном завел Сидя. Он встал и, шаркая ногами, обутыми в домашние тапки разного цвета, подошел ко мне. – Видите на стене палочку красного цвета?
– Да, – чувствуя себя кретинкой, ответила я.
– Это зажигалка, – вещал дед, – очень удобная штука, я ее из Лондона привез э... э... э...
– Конгресс тысяча девятьсот шестьдесят второго года, – резво перебил друга Мотя. – Тебе тогда английская королева премию вручила, золотую статуэтку.
– Да? Не помню, – почесал бровь Сидя. – А вот про зажигалочку не забыл. Купил ее в магазине около гостиницы, работает по сию пору отменно. И так, душечка, нажимаете на кнопочку, слышите звук цик-цик-цик, и подносите к горелке. Пах – огонь возгорелся!
– Спасибо, – сказала я.
– Никогда не поздно научиться зажигать газ, – заявил Сидя, возвращаясь к шахматам.
– Человек живет до тех пор, пока осваивает новые знания, – подхватил Мотя.
Твердо решив реабилитироваться в глазах стариков, я порылась на полках и поняла – тут не уважают кофе. На центральном месте белела фарфоровая банка с надписью «Чай».
Заварка пахла анисом, но меня это не смутило. Я ополоснула фарфоровый чайник, стоявший на мойке, насыпала в него три ложки темно-коричневых гранул, залила кипятком, подождала пару минут и поставила емкость перед стариками.
– Еще кружечки, мой ангел, – попросил Сидя.
Я покосилась на старика. Ох, кажется, он посчитал меня идиоткой, решившей, что хозяин с гостем будут хлебать из носика чайника. Чашки нашлись в сушке, я аккуратно налила в них темную жидкость. Мотя осторожно сделал глоток и посмотрел на Сидю, Исидор моргнул, тоже отхлебнул и спросил:
– Что это?
– Чай, – ответила я.
– А где вы его взяли, дружочек?
– В банке, – я ткнула пальцем в фарфоровую тару.
Исидор улыбнулся.
– Солнышко, там же сбор от кашля. Неужели вы не поняли по запаху?
– Нет. Вернее, я уловила аромат аниса, но решила... подумала... – начала оправдываться я. – Там же надпись «Чай»!
– Заварка находится в банке с надписью «Вермишель», – сообщил Сидя.
– Ага, – растерянно кивнула я.
– В «Чае» грудной сбор, в «Соде» перец, в «Муке» лапша, – ввел меня в курс дела Исидор. – Ну ничего, разберетесь. Вот что, дружочек, я вас на сегодня амнистирую. Устраивайтесь спокойно в своей комнате.
– Спасибо, – пробормотала я. – А где она?
– Пятая дверь слева по коридору, – улыбнулся Сидя.
– Вы понимаете, что значит «слева»? – спросил у меня дипломатичный Мотя.
– Да, – подтвердила я.
– Левой рукой не пишут, – Сидя решил все же помочь домработнице-дебилке, – ложку и авторучку мы держим в правой и ее же протягиваем, чтобы поздороваться. Если запутаетесь, возвращайтесь!
– Внимательно считайте до пяти, – воскликнул Мотя, – не торопитесь. Раз, два, три... Что у нас дальше?
– Четыре, пять, – со вздохом продолжила я.
– Ай, молодец! – оживился Сидя.
– Умница, – похвалил Мотя.
– Дорога к знаниям начинается с прилежания, – отметил Сидя.
– У вас талант к математике, – подхватил Мотя.
Глава 4
Испытывая комплекс первоклашки, побывавшей на заседании Академии наук, я пошла по бесконечному коридору, считая высокие белые двери. Раз, два, занавеска на стене, три, четыре, снова занавеска, пять! Я толкнула дверь, шагнула в абсолютно темное помещение, наткнулась на что-то холодное, взвизгнула, пошарила руками по стене и нащупала выключатель.
Вспыхнул тусклый свет – очевидно, хозяева экономят на электричестве.
Сначала глаза наткнулись на книжные полки, забитые «толстыми» журналами, выпущенными еще в советские годы: «Новый мир», «Иностранная литература», «Октябрь», «Звезда Востока», «Нева». Похоже, в свое время Ринг выписывал всю периодику. Затем я приметила белый короб под потолком, тянущиеся от него вниз трубу и цепочку с фарфоровой ручкой и лишь потом увидела огромный унитаз, на котором с полным комфортом мог бы устроиться слон.
Пришлось выйти и повторить путь. Пятая по счету дверь опять оказалась входом в сортир. Собравшись с духом, я вернулась на кухню и спросила:
– Моя комната пятая?
– Верно, – подтвердил Исидор.
– Но там уголок задумчивости! – прошептала я.
– Кабинет в другом коридоре, – поразился Сидя.
– Я имею в виду туалет, – уточнила я.
– Да ну? – поразился Мотя. – Пойдемте!
Физик ловко вскочил и побежал, громко считая вслух.
– Раз, два, три... Опля! Ваша светелка.
– Вход был закрыт занавеской, я считала лишь видимые двери, думала, за драпировкой... – попыталась оправдаться я.
Слова закончились. Чем дольше говорю, тем большей идиоткой выгляжу. Ну что могут прятать гардины, повешенные в удавообразном коридоре? Книжные полки? Окно?
– Вас устраивает спаленка? – церемонно осведомился Исидор, материализуясь на пороге. – Она маленькая, но уютная.
– Пошли, доиграем, – Мотя потянул приятеля за руку.
– Я загнал тебя в угол, – потер ладошки Сидя.
– Не бывать такому! Смерть римским легионам! – возвестил Мотя, и старики резво ускакали.
Я опустилась в здоровенное вольтеровское кресло. Ничего себе, маленькая спаленка! Метров двадцать, не меньше. И кровать ей под стать – дубовая, с пятью пуховыми подушками. А еще три здоровенных гардероба, письменный стол, парочка торшеров, кресло. Одну стену, естественно, занимают полки, забитые пыльными томами, на другой висят занавески, прикрывающие огромное окно. Уф! Очень надеюсь, что Павел Брыкин окажется нормальным человеком, а на Веру Путинкову никто покушаться не станет.
Двенадцатого сентября около девяти вечера я, ощущая себя ездовой собакой, промчавшейся без остановки от Уральских гор до Владивостока, пыталась тонко нарезать лимон безнадежно тупым ножом.
В столовой было шумно, за большим овальным столом сидело не так уж много гостей. Прежде всего некая Светлана, ярко-рыжая, излишне чернобровая, обвешанная, как цыганка, золотом, и ее муж Константин, угрюмый, тщедушный мужчина, не сказавший за весь вечер и двух слов. Впрочем, вербальная пассивность мужа вполне компенсировалась супругой – Света говорила без умолку. Через час после начала обеда мне захотелось заглянуть ей в рот из-за навязчивого подозрения, что там умещается три языка. Во главе стола восседал Павел, ничем не примечательный внешне мужик. Таких индивидуумов можно часто встретить на улице, ну разве что рубашки у них подешевле и на запястье будут болтаться недорогие электронные часы, а не «будильник» стоимостью в иномарку. Похоже, именинник не очень хорошо себя чувствовал. Брыкин был бледен до синевы, под глазами у него чернели синяки, на лбу выскочило несколько прыщей. Он ничего не ел, на тарелке перед ним лежали пара листиков салата и одинокий помидор. Зато Вера Путинкова была красавицей. Стройная фигура, роскошные волосы цвета выдержанного коньяка, нежная кожа, родинка над верхней губой и большие влажные карие глаза. В довершение ко всему от будущей госпожи Брыкиной приятно, но чересчур сильно пахло парфюмом, аромат очень понравился Григорию Селезневу.
