Нынче ночью кто-то долго пел…
Нынче ночью кто-то долго пел.Далеко скитаясь в темном поле,Голос грустной удалью звенел,Пел о прошлом счастье и о воле.
Я открыл окно и сел на нем.Ты спала… Я долго слушал жадно…С поля пахло рожью и дождем,Ночь была душиста и прохладна.
Что в душе тот голос пробудил,Я не знаю… Но душа грустила,И тебя так нежно я любил,Как меня когда-то ты любила.
1899
Как светла, как нарядна весна!..
Как светла, как нарядна весна!Погляди мне в глаза, как бывало,И скажи: отчего ты грустна?Отчего ты так ласкова стала?
Но молчишь ты, слаба, как цветок…О молчи! Мне не надо признанья:Я узнал эту ласку прощанья, —Я опять одинок!
1899
Печаль ресниц, сияющих и черных
Печаль ресниц, сияющих и черных,Алмазы слез, обильных, непокорных,И вновь огонь небесных глаз,Счастливых, радостных, смиренных, —Все помню я… Но нет уж в мире нас,Когда-то юных и блаженных!Откуда же являешься ты мне?Зачем же воскресаешь ты во сне,Несрочной прелестью сияя,И дивно повторяется восторг,Та встреча, краткая, земная,Что Бог нам дал и тотчас вновь расторг?
Еще утро не скоро, не скоро…
Еще утро не скоро, не скоро,ночь из тихих лесов не ушла.Под навесами сонного бора —предрассветная теплая мгла.
Еще ранние птицы не пели,чуть сереют вверху небеса,влажно-зелены темные ели,пахнет летнею хвоей роса.
И пускай не светает подольше.Этот медленный путь по лесам,эта ночь — не воротится больше,но легко пред разлукою нам…
Колокольчик в молчании борато замрет, то опять запоет…Тихо ночь по долинам идет…Еще утро, не скоро, не скоро.
1900
ДЯДЬКА
За окнами — снега, степная гладь и ширь,На переплетах рам — следы ночной пурги…Как тих и скучен дом! Как съежился снегирьОт стужи за окном. — Но вот слуга. Шаги.
По комнатам идет седой костлявый дед,Несет вечерний чай: «Опять глядишь в углы?Небось все писем ждешь, депеш да эстафет?Не жди. Ей не до нас. Теперь в Москве — балы».
Смутясь, глядит барчук на строгие очки,На седину бровей, на розовую плешь…— Да нет, старик, я так… Сыграем в дурачки,Пораньше ляжем спать… Каких уж там депеш!
Как дым, седая мгла мороза…
Как дым, седая мгла морозазастыла в сумраке ночном.Как привидение березастоит, серея за окном.
Таинственно в углах стемнело,чуть светит печь, и чья-то теньнад всем простерлася несмело, —грусть, провожающая день.
Грусть, разлитая на закатев полупомеркнувшей золе,и в тонком теплом ароматесгоревших дров, и в полумгле.
И в тишине — такой угрюмой,как будто бледный призрак дняс какою-то глубокой думойглядит сквозь сумрак на меня.
Качка слабых мучит и пьянит…
Качка слабых мучит и пьянит.Круглое окошко поминутногасит, заливает хлябью мутной —и трепещет, мечется магнит.
Но откуда б, в ветре и тумане,ни швыряло пеной через борт,верю — он опять поймает Nord,крепко сплю, мотаясь на диване.
Не собьет меня с пути никто.Некий Nord моей душою правит,он меня в скитаньях не оставит,он мне скажет, если что: не то!
Ветви кедра — вышивки зеленым…
Ветви кедра — вышивки зеленымтемным плюшем, свежим и густым,а за плюшем кедра, за балконом —сад прозрачный, легкий, точно дым:
Яблони и сизые дорожки,изумрудно-яркая трава,на березах — серые середкии ветвей плакучих кружева.
А на кленах — дымчато-сквознаяс золотыми мушками вуаль,а за ней — долинная, лесная,голубая, тающая даль.
Рассыпался чертог из янтаря…
Рассыпался чертог из янтаря, —из края в край сквозит аллея к дому.Холодное дыханье сентябряразносит ветер по саду пустому.
Он заметает листьями фонтан,взвевает их, внезапно налетая,и, точно птиц испуганная стая,кружат они среди сухих полян.
Порой к фонтану девушка приходит,влача по листьям спущенную шаль,и подолгу очей с него не сводит.
В ее лице — застывшая печаль,по целым дням она, как призрак, бродит,а дни летят. Им никого не жаль.
Осень. Чащи леса…
Осень. Чащи леса.Мох сухих болот.Озеро белесо.Бледен небосвод.
Отцвели кувшинки,и шафран отцвел.Выбиты тропинки,лес и пуст, и гол.
Только ты красива,хоть давно суха,в кочках у заливастарая ольха.
Женственно глядишьсяв воду в полусне —и засеребришьсяпрежде всех к весне.
С темной башни колокол уныло…
С темной башни колокол уныловозвещает, что закат угас.Вот и снова город ночь сокрылав мягкий сумрак от усталых глаз.
И нисходит кроткий час покояна дела людские. В вышинегрустно светят звезды. Все земноесмерть, как страж, обходит в тишине.
Улицей бредет она пустынной,смотри в окна, где чернеет тьмаВсюду глухо. С важностью стариннойв переулках высятся дома.
Там в садах платаны зацветают,нежно веет раннею весной,а на окнах девушки мечтают,упиваясь свежестью ночной.
И в молчанье только им не страшенблизкой смерти медленный дозор,сонный город, думы черных башени часов задумчивый укор.
Нет солнца, но светлы пруды…
Нет солнца, но светлы пруды,стоят зеркалами литыми,и чаши недвижной водысовсем бы казались пустыми,но в них отразились сады.
Вот капля, как шляпка гвоздя,упала — и, сотнями иголзатоны пруда бороздя,сверкающий ливень запрыгал —и сад зашумел от дождя.
И ветер, играя листвой,смешал молодые березки,и солнечный луч, как живой,зажег задрожавшие блестки,а лужи налил синевой
Вон радуга. Весело житьи весело думать о небе,о солнце, о зреющем хлебеи счастьем простым дорожить;
С открытой бродить головой,глядеть, как рассыпали детив беседке песок золотойИного нет счастья на свете.
На распутье в диком древнем поле…
На распутье в диком древнем полечерный ворон на кресте сидит.Заросла бурьяном степь на воле,и в траве заржавел старый щит.
На распутье люди начерталироковую надпись: «Путь прямоймного бед готовит, и едва литы по нем воротишься домой.
Путь направо без коня оставит —побредешь один и сир, и наг, —а того, кто влево путь направит,встретит смерть в незнаемых полях…»
Жутко мне! Вдали стоят могилыВ них былое дремлет вечным сном«Отзовися, ворон чернокрылый!Укажи мне путь в краю глухом»
Дремлет полдень. На тропах звериныхтлеют кости в травах. Три путивижу я в желтеющих равнинахНо куда и как по ним идти!
Где равнина дикая граничит?Кто, пугая чуткого коня,в тишине из синей дали кличетчеловечьим голосом меня?
И один я в поле, и отважножизнь зовет, а смерть в глаза глядитЧерный ворон сумрачно и важно,полусонный, на кресте сидит.
Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет…
