Сенатор Уоррен всю свою жизнь посвятил борьбе за мир. «Атомные бомбы подлежат уничтожению, – провозгласил он, – а потому необходимо их сбросить где-нибудь, чтобы они взорвались…» Имея весьма смутное представление о странах, находящихся за пределами Соединенных Штатов, он решил, что эти в общем малоизвестные земли вполне подходят для осуществления его миротворческих замыслов.
Кипучая миротворческая деятельность сенатора Уоррена, к несчастью, плохо отражалась на его жене. Иногда ее начинала преследовать навязчивая мысль, что подобные же намерения могут возникнуть и у руководителей других государств. Вот почему, когда однажды вечером мистер Уоррен неосторожно показал ей завещание Арношта Клапште, она захлопала в ладоши и воскликнула: «Отдай мне этот остров, дорогой! Купи его для меня! Я уеду туда, он ведь далеко отсюда… А то мне здесь страшно! Элис говорила, что она тоже боится здесь оставаться…»
– Кто такая Элис? – подозрительно спросил мистер Уоррен.
У миссис Уоррен от негодования поднялись брови.
– Кто? Это агент нашего клуба. Клуба «Жрицы Афродиты».
Мистер Уоррен, смерив взглядом свою жену, весившую сто пятьдесят килограммов, осведомился:
– Сколько весит эта Элис?
– К сожалению, только сто сорок. Это самый низкий вес, допустимый для членов нашего клуба. Но во всем остальном она на уровне.
– О-о… – произнес мистер Уоррен.
– Ты купишь мне этот остров?
– Он не продается. Не хочешь ли ожерелье?
– Нет. Мне нужен остров. Чтобы всем нам туда уехать…
Миссис Уоррен не принадлежала к числу тех старомодных подруг жизни, которые, задумав добиться чего-нибудь от своих мужей, даром расточают нежности. Но она была твердо уверена, что, применив их как тактику, можно быстрей достигнуть желаемого результата. Просительно сложив ручки, она попробовала сесть к мужу на колени. Сенатор Уоррен вовремя заметил эту опасность и поторопился воскликнуть:
– Ты получишь остров!
– Но я не желаю видеть там эту женщину из Глубочеп! – решительно заявила миссис Уоррен. – Жрицы не потерпят в своей среде какую-то сухопарую нищенку. Напиши ей, пусть она не приезжает.
Так случилось, что в ту минуту, когда мистеры Арчибальд Фогг, Кохен и Мак-Эрон плыли к острову Бимхо – один из Триеста, другой через Сан-Франциско и Гавайи, третий по Панамскому каналу – и когда одиннадцать членов клуба «Жрицы Афродиты» спорили о том, какие туфли и пляжные пижамы взять с собой на остров, а в Бранике тетушка Каролина, окруженная своими близкими, склонилась над географическим атласом Махата, мистер Уоррен, обратившись к своему секретарю, сказал, слегка вздохнув:
– Пишите, мисс!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
повествующая о том, как тетушка Каролина отправилась в путь к антиподам
– Так ты и взаправду собралась ехать в эту Патагонию, Каролина? – спросил папаша Паржизек, когда наконец все объяснилось и в здравом рассудке тетушки уже никто в семье не сомневался.
Тетушка Каролина закрыла школьный атлас Махата, спрятала в сумку завещание Арношта Клапште, вытерла последнюю слезу, скатившуюся во время чтения на ее румяное лицо, и, укоризненно взглянув на своего брата, произнесла с достоинством, подчеркивая каждое слово:
– Я еду на остров Бимхо, Вацлав, а вовсе не в какую-то Патагонию. Мне хочется, чтобы ты наконец это запомнил. Руженка, приготовь кофе! Франтик, налей Маничку свежей воды! А ты, Вацлав, позаботься о транспорте…
Тетушка Каролина повернулась, чтобы отдать следующее распоряжение, но в комнате больше никого не оказалось, и она снова принялась за вязанье носков.
Напоив Маничка, Франтик увидел, что они с тетушкой остались одни. Тишину нарушало лишь частое звяканье металлических вязальных спиц. Тетушка сидела за столом удивительно прямо, с ее пухлых рук свисал на колени длинный полосатый носок. Он был похож на радугу, раскинувшуюся по небесному своду после дождливого, ненастного дня. Франтик переводил изумленный взгляд с тетушки на носок и обратно. Его поражало не столько дикое сочетание красок, сколько тетушкино спокойствие. Подумайте только, сидит себе у стола, звякает спицами, будто ничего не произошло и не должно произойти, будто не ее через несколько часов помчит поезд к Альпам и Триесту, будто ей совсем не интересно, что скоро она поплывет по Суэцкому каналу, увидит накаленные солнцем дома Адена и райский остров Цейлон, укрепления Сингапура и берега Суматры, заросшие девственными лесами, а там наконец широко раскинутся перед ней синие дали Тихого океана. И все это ее ни чуточки не трогает…
Перед глазами Франтика опять встала девятнадцатая страница школьного географического атласа Махата. Великий, или Тихий океан!.. Нет, тут не только клочок печатной бумаги. Это часть необъятного, волшебного мира! Мира, полного волнующих голосов, красок, благоуханий, приключений, загадок – всего, о чем только можно мечтать.
Достаточно закрыть на минутку глаза и…
Франтик уже стоит на носу маленькой шхуны, устремив взгляд в сияющую даль, где словно прямо из океана поднимается группа стройных пальм. Полдень, воздух над водой искрится и вибрирует. Море, свободное и безбрежное, глубоко вздыхает под килем шхуны. Высокие, удивительно синие волны с тяжелым рокотом катятся одна за другой с востока на запад, их белые гребни неустанно и тихо шелестят. Волны подгоняют одна другую без конца, без передышки. А нос шхуны то поднимается, то опускается, стремясь вперед, за ними, туда, где из пучины вод встают стройные пальмы.
Внезапно вдалеке раздается приглушенный рев. Вид моря меняется. Точно набирая силы для наступления, волны ускоряют свой бег. Они рвутся прямо на остров, который уже настолько близко, что видны взлохмаченные кроны пальм, зеленым пламенем развевающиеся по ветру. Остров противится этому страшному напору волн. Он ощетинился двумя рядами черных утесов, напоминающих зубцы крепостной стены; они охраняют берег, такой низкий, что море могло бы затопить его первой грядой волн, если бы не зубцы этих прочных подводных укреплений… Волна за волной мчится к утесам и, обрушиваясь на них, разбивается в пыль. Атака не стихает… Море кипит, пенится, белые брызги взлетают к небесам. Море ведет битву с землей, битва эта длится века, не принося результатов. А за грохочущей полосой воды – атолл, тихий, спокойный, и прекрасный. Он круглый, как кольцо, хрупкий, словно крылышки мотылька. Внутри него под лучами полуденного солнца сверкает неподвижное изумрудное зеркало лагуны.
Шхуна сражается с волнами. Ведь есть только один узенький проход, и лишь через него, прорвавшись сквозь неистовство прибоя, можно попасть внутрь атолла. Стоит чуть-чуть отклониться в сторону – и шхуна превратится в щепки. Проход, что ведет в тихую заводь острова, так же узок, как путь к сердцам людей. Сейчас шхуна в разгаре борьбы со стихией. Несутся громкие приказы с капитанского мостика. Еще секунда – и нос шхуны попадает в струю прозрачной воды, бегущую стремительно, как горный поток. Мимо бортов шхуны проносится берег. Вот под носом шхуны что-то глухо зашумело, и она замерла в ослепительном сиянии дня.
Перегнувшись через борт, Франтик смотрит вниз, на дно лагуны. На глубине тридцати метров изумительно четко видна подводная жизнь. Дно покрывает бархатный ковер топазовых, оранжевых, темно-фиолетовых, розовых водорослей, анемонов, кораллов; там и тут разбросаны причудливые раковины; пурпурные рыбы с веерообразными в сине-желтых полосах плавниками скользят в прозрачной воде, под ними шевелятся удивленные раки-отшельники и взъерошенные тела коричнево-бурых морских звезд. Вот под бортом шхуны тенью промелькнула какая-то большая серебристая рыба; вода взволновалась, словно тысячи ослепительных молний прорезали глубину, и она закипела золотом и пурпуром. И снова спокойна лагуна в первозданной неподвижной прозрачности, подобная зеркалу, в которое смотрятся небо и пальмовые кроны несказанной красоты. А когда посмотришь перед собой, видишь лишь узкую янтарно-желтую полосу песка, правильным кольцом замыкающую со всех сторон этот удивительный мир. Где-то над ним в бездонной глубине небес единственное причудливой формы облако отбрасывает свою розовую тень на синеву безбрежных просторов.
Атолл…
Франтик открыл глаза. Не лагуна была перед ним, а облезлая доска кухонного стола. Не розовое облако, а тетушка Каролина. Судя по выражению тетушкиного лица, мысли ее далеки от пассатов, лагун, атоллов, шхун и тому подобных вещей. Она преспокойно сидит на стуле, ловко перебирает пальцами спицы, из-под которых сползает вниз полосатый носок, похожий на ленивого змея.
* * *
– Тетушка!
– Что тебе, Франтик?
Как мы видели, Франтик грезил наяву. А теперь, решившись убедить тетушку Каролину в том, что мир полон удивительных чудес и неожиданностей и она должна сгорать от нетерпения узнать их, быть готовой мужественно вынести все испытания, а не сидеть равнодушно у стола, он вдруг понял, что начать этот разговор не так-то просто. Будь это, к примеру, соседский десятилетний Пепик Паздера, он в два счета соблазнил бы его романтикой Южных морей. Но дело касалось тетушки Каролины, и Франтик чувствовал, что здесь он столкнется с трудностями. Вопросительный взгляд тетушки был обращен к нему уже продолжительное время, и ничего больше не оставалось, как смущенно выдавить из себя:
