Понедельник. Согласно тибетским астрологическим трактатам, в этот день душа человека сосредотачивается в голени. В этот день года вечером гадают на судьбу; ставят два зеркала: одно большое, другое поменьше, обращенные друг к другу лицевыми сторонами. Между зеркалами помещают две свечи и смотрят через верх меньшего зеркала. Становится виден длинный коридор, мало-помалу темнеющий в глубине, именно туда и следует смотреть. Через некоторое время во мраке начинают появляться символы, по которым и определяют будущее. Гадать следует в нежилом помещении или на чердаке, с непокрытой головой и без пояса.
Это был самый ветхий стул в редакции, с откровенно вытертой до ниток, некогда красной обивкой. На этот стул обычно сажали посетителей, спешащих поведать миру о привидении, ворующем пенсию; об очередной телепатограмме от эфирных братьев с Сириуса; или о назначенном на следующую среду Конце Света.
На этот стул-инвалид, не постелив газетку, и забрался ногами Толик, только что ворвавшийся в кабинет с выпученными глазами и азартно распахнутым ртом. Не почтительно «Анатолий Петрович», не демократично «Анатолий» и не современно «Толян», а именно «Толик» – за глаза и в глаза. Последний раз Толика в редакции таким возбужденным лицезрели, когда гастролирующий прорицатель то ли с Тибета, то ли из-под Воронежа принял толстяка по простоте провинциальной за редактора и пригласил отобедать в ресторан «Швабский домик».
Стул заходил ходуном, но больше ничего интересного не случилось. Потный Толик в облаке пыли спустился на грязный (такие уж погоды на дворе) линолеум, держа в далеко вытянутых руках доисторическую пишущую машинку, упакованную в паутину. Редакционный шкаф, лишившись не выбрасываемого на всякий случай атрибута, вдруг показался куцым. Наташа углядела в дрожащей стеклянной створке шкафа свое дражайшее отражение и, кажется, осталась довольна.
Коль не получилось со стулом, Дима попытался убить Толика взглядом. Тоже не вышло. Наташенька, отталкиваясь туфельками, брезгливо отъехала от стола в офисном кресле на скрипучих колесиках, потому что Толик не придумал ничего разумнее, чем водрузить пыльный реликт ей под нос. Очень красивый, стоит отметить, нос. Прямой. Его можно было бы назвать греческим... Но Наташенька являлась классической блондинкой, и слово «греческий» с ее обликом вязалось не очень.
Дима был зол, его бесцеремонно прервали. Он как раз собирался не без намека поведать секретарше историю о подбивающем к ней клинья белом маге. Члене Ассоциации Белых Магов и хозяине курсов по овладению магическими навыками за две недели. Дима позвонил, представился очень занятым бизнесменом и спросил, нельзя ли пройти курс ускоренно – за день. Ему на полном серьезе сказали, что легко, только он должен собрать группу себе подобных.
– Не дышите! – словно археолог над черепом Тамерлана, склонился Толик над пишущим монстром и сквозь паутину осторожно ткнул пальцем в клавишу "Я". Ничего не получилось, потому что без питания электрические машинки обычно бастуют.
Диме вспомнилось где-то прочитанное: через день после того, как археологи вскрыли могилу Тамерлана, началась Великая Отечественная[4]. Киев бомбили, и объявили... А ведь старожилы предупреждали – не надо ковыряться в кургане, хуже будет. Редактор обязательно переиначил бы название на «Проклятие из глубины веков», какой бы чудесный заголовок к статейке на эту тему Дима ни изобрел бы.
Дима был страшно зол на шалапута Толика, ввалившегося в кабинет именно тогда, когда Дима выискивал предлог этак небрежно кликнуть Наташу потусоваться сегодня вечерком в некоей компании прибабахнутых спиритов, искренне вызывающих духов посредством блюдечка, а потом на полном серьезе обсуждающих, почему ничего не аукнулось и не откликнулось. Естественно, после болтологии предполагалось распитие алкогольных напитков. А потом – чем черт не шутит...
По радио принялись многозначительно передавать курсы валют. Наташа красиво и плавно потянулась к ручке, убавила громкость. Курс доллара после августа воспринимался как траурный марш.
– Эй, черный следопыт, на фига тебе этот гроб? – не слишком тая раздражение, с ленцой спросил Дима.
За окном ветер гонял через лужи украденные на Апраксином рынке обрывки оберточной бумаги.
– Угадай, – самодовольно ухмыльнулся Толик и принялся взглядом искать розетку. Его волосы вились медной стружкой, а лицо было красное, хотя и не загорелое. Но поскольку ни Дима, ни Наташа отгадывать не спешили, а Толика распирала гордость первооткрывателя, то он, даже не выдержав положенной драматической паузы, раскрыл карты. – Помнишь, мы заговоры публиковали? Так вот: одна старуха позвонила, говорит, что наши заговоры соседа не берут.
– Это которые я изобретал? – оживился Дима. Сама собой не сдержалась, наплыла лукавая улыбка.
– Ну. Так я ей сказал, что у меня хранятся оригиналы других заговоров – тех, которыми Джомолунгма Брежнева на ноги ставила. Подлинные. – Розетка оказалась за Наташиным плечиком. И еще на пути к розетке преградой стоял Дима.
– Сколько запросил?
– Пятьсот рублей за все.
Наташу такой поворот разговора не заинтересовал. Сумма не грела. Наташа сделала страшные глаза на замысел Толика протянуть рядом с ней грязный шнур к розетке. Следует уточнить: очень красивые глаза. С поволокой. Обворожительные.
– Джуна, – на автомате поправил Дима, – И она купилась? – в Димином вопросе отчетливо прозвучала нотка зависти. Кто бы мог подумать, что Толик способен проявить смекалку.
– Ну... Боюсь, продешевил... Короче, не могу же я заговоры тридцатилетней давности на компьютере набирать! Тогда и компьютеров-то не было. Поможешь сочинить? Деньги пополам. – Мимо ухоженной Наташи тянуть пыльный шнур к розетке Толик после некоторого колебания не рискнул. Вот бы хорошо, если бы секретарь отправилась в буфет выпить кофе. Но без Димы. Дима был Толику нужен.
– Тогда, вроде, и электрических машинок было – раз, два и обчелся, только механические. А лучше бы – чернилами от руки. На пожелтевшей бумаге. Если сочинять, то мне две трети. – Дима снова говорил с ленцой.
В ответ на деловое предложение Толик подчеркнуто громко захохотал. Наташа, заскучав, побарабанила холеными пальчиками по столу. Дима знал, что Толику некуда деться. Плохой уродился сочинитель из Толика. Пользуясь паузой, Наташа щелкнула пудреницей и полюбовалась на свое отражение в зеркальце. Впереди девушку ожидало несколько важных дел. Во-первых, отказать Диме, когда он решится пригласить ее куда-то там, потому что он герой не ее романа, и лучше они останутся друзьями. Во-вторых, конец рабочего дня в восемнадцать ноль-ноль. В-третьих...
– Две трети от пятисот получается бесконечная дробь, – подумав, возразил Толик, мучительно пытающийся отгадать, почему это Дима нынче такой несговорчивый.
– Лучше бы ты сказал, что у тебя припрятаны неопубликованные дневники Гурджиева. Круче бы слупили. Впрочем, сев на елку, по Деду Морозу не плачут. Округлим в большую сторону, – надменно пожал плечами Дима. Деньги его интересовали постольку-поскольку. Поскольку могли оказаться в его кармане.
– А вдруг она бы спросила имя-отчество этого... Буржуева?
– Редактору настучу, – пригрозила Наташа. Все-таки ей было обидно, что она выпала из разговора. Она относилась к девушкам, не привыкшим оставаться без внимания.
Зазвонил телефон. На АОНе нарисовался номер, и Наташа, брезгливо косясь на пыльную пишущую машинку, вернулась к секретарским обязанностям.
– Редакция газеты «Третий глаз», добрый день... Да... Ну, что вы... Увы, нет... Нет, спасибо, кольца, даже старинные, нас не интересуют. Мы не ювелирный магазин... Девушка, если вы продавать не собираетесь, то зачем вообще звоните?.. Написать о нем?.. Нет, боюсь, наших читателей это не заинтересует. Вообще-то, деньги нужны всем, не только вам... – Красивая белая рука Наташи карандашиком машинально чиркала на бумаге циферки с АОНа. – Девушка, поймите меня правильно: если бы вы собирались сообщить общественности про заговор сатанистов, или как у вас полтергейст налоговую инспекцию испугал, или, еще лучше, про лягушек-мутантов размером с собаку, типа они в канализации поселились... Дослушайте меня и не обижайтесь. То, что ваша семейная реликвия в темноте светится, никому не интересно... – Наташа отняла трубку от милого розового ушка и с грустью сообщила Диме и Толику: – Трубку бросила. Все-таки обиделась.
– Мне двести, тебе триста, талант должен быть голодным, – предложил Толик Диме. – А про лягушек в канализации мы две недели назад писали. – Говорил он торопливо, словно боясь, что его не выслушают до конца.
– Вчера тоже одна звонила, у нее старинные часы шли сто лет и вдруг остановились, – зачем-то поделилась первая девушка редакции.
Конечно, Дима предпочел бы, как в поговорке, миллион и королеву, но сегодня, видимо, был не лучший день и следовало довольствоваться предложенной суммой и потенциальной Наташей. Наташа правильно прочитала Димин взгляд и равнодушно сложила губки в тонкую линию. Предельно аппетитные, следует подметить, губки. За ней ухлестывали и сам редактор, и один мальчик с Валютной Биржи, и один широко известный белый маг, и помощник депутата, жаль, скоро новые выборы...
