Весь мир чувствует как необходимы новые основы жизни. Некоторые – как всегда бывает в подобных кризисах – пытаются спасти положение, искусственно оживляя те самые, изжитые, принципы, которые привели к кризису. Именно этим объясняются вспышки «национализма» в последние годы. Повторяем, всегда так бывало: последняя вспышка – самая яркая, последний вздох – самый глубокий. Прежде чем исчезнуть, и военные, и экономические границы становятся особенно чувствительными.
Но все эти «национализмы» лишь тупики. Все попытки пробить с их помощью путь в будущее тщетны, ибо тупик никуда не ведет. Национализм всегда противоположен тем силам, которые творят государство: он стремится ограничить, исключить, тогда как они включают, приемлют. В эпохи укрепления, консолидации государства национализм, несомненно, имеет положительную ценность и стоит на высоком уровне. Но сейчас в Европе укреплять больше нечего, все и так слишком укреплено, и национализм лишь мания, предлог, чтобы увильнуть от своего долга – от нового творчества, нового, великого дела. Примитивность методов, которыми национализм оперирует, и тип людей, которых он вдохновляет, слишком ясно показывают, что он прямо противоположен подлинному историческому творчеству.
Представляется, что в подобном запутанном и трудном положении находится Россия. Она есть огромный этнонациональный конгломерат с регионами компактного проживания ряда этнических групп, территории которых были определены советским режимом как «национально-государственные образования». В общем и целом национально-государственный гигант был создан Сталиным на костях десятков миллионов принесенных ради этого в жертву людей. Теперь же репрессированные народы подняли голову и потребовали справедливости. К этому стоит добавить, что по уровню жизни русское население не выделялось среди других народов в лучшую сторону, скорее даже напротив. Но все считали, что СССР – это, прежде всего, Россия, а советские – это главным образом русские. Хотя терминологически жителей России правильнее будет называть «россияне», однако термин этот в бытовой речи по-настоящему не привился.
Специалисты указывали на то, что этнохарактеристика «русские» весьма специфична и неоднозначна. В сравнении с нею «американцы», к примеру, понятие однозначное. Каждый, живущий в Америке и тем более там родившийся, – американец. Это касается всех, включая негров, евреев, латиноамериканцев, китайцев и представителей любых других расовых и этнических групп, живущих в США. Все они американцы. Они могут национально самоопределиться, а могут этого и не делать – это личное дело каждого. В Соединенных Штатах как бы выносятся за скобки личности национальность и религия. Все американцы объединены, независимо от цвета кожи, происхождения, религии и иных национально значимых признаков. Хотя среди американцев явно преобладают представители смешанной крови, в США это не имеет существенного значения. Там нет и знаменитого «пятого пункта», фиксирующего национальность гражданина.
В советских же условиях «пятый пункт» обязательно требовал национального самоопределения. Человек должен либо признавать себя нерусским, оставаясь в то же время русским по духу, либо считать себя русским, отрубая тем самым иные национальные корни. Но легко ли говорить о «русскости»? Россия – живая тайна. Россией, отмечал И. Ильин, можно жить, о ней можно вздыхать, ей можно молиться и, не постигая ее, блюсти в себе… Можно лишь в благоговении и тишине сказать о дарах России; о том, что она дала нам, что открыла; о том, что делает нас русскими; о своеобразии отечественного опыта. Дух России и судьбы ее народа сокрыты в его истории. Она таит в себе не только его прошлое, но и его будущее.
Русские – особый социально-этнический феномен. Чаще всего «русские» – это те, кто живет в России, считает родным языком русский, кто сформировался под воздействием русской национальной культуры, ее духовных ценностей и традиций. Россия – страна древней и самобытной духовной культуры. Ее возвышение неотделимо от славы великих князей и таких могучих фигур, как Сергий Радонежский и Лев Толстой, от деятельности наших великих предков, создавших не столько мощную империю, сколько высочайшую русскую культуру. Она – в нашем дивном и могучем языке, выражающем зрелый самобытный национальный характер. И русский народ, создавший этот язык, призван достигнуть душевно той высоты, на которую зовет его язык Пушкина, Лермонтова и Есенина.
Борьбой и мукою шестнадцати поколений русские научились духовно отстаивать себя в созидании смуте, не теряться в войнах и катастрофах, в несчастьях и унижениях собираться с силами, в годы страдания и разложения трезветь и молиться, после поражения творчески расти и вновь начинать «ни с чего». В российской истории сокрыты судьбы нации, истоки народного величия и мудрости. Мы должны чтить лики святых, которые несут нам свои заветы, свое национальное понимание Родины. Мы должны чтить и строителей нашей земли, ее князей, царей и соотечественников, учась на их ошибках и достижениях.
§ 3. Основные черты русского характера
Отечественные специалисты особенно выделяют две черты русского характера, имеющие гносеологическое и социально-классовое значение.
1) Стремление к свободе…
Нет, нет, и нет! – Вспомните: в союз многих племен – восточнославянских, угро-финских, тюркских – были по летописной легенде призваны князья-варяги. Сейчас ясно, что князья выполняли в X–XI вв. роль военных специалистов. А кроме того, если легенда верна, то для такого общего призвания нужен был союз, какая-то организация. Но мало этого – кем бы ни управляло вече в русских городах, – оно было большой школой общественного мнения. С мнением киевлян и новгородцев должны были считаться князья. Новгородских князей даже не пускали жить в пределах города, чтобы избежать диктатуры. Люди свободно переходили из княжества в княжество, как и сами князья. А когда установились границы государства, началось бегство в казачество. Народ с трудом терпел произвол государства. Вече сменили собой земские соборы. Существовало законодательство, «Русская Правда», «Судебники», «Уложение», защищавшие права и достоинство личности. Разве этого мало? Разве мало нам народного движения на Восток в поисках свободы от государства и счастливого Беловодского царства? Ведь и Север, и Сибирь с Аляской были присоединены и освоены не столько государством, сколько народом, крестьянскими семьями, везшими с собой на возах не только хозяйственный скарб, но и ценнейшие рукописные книги. Разве не свидетельствуют о неискоренимом стремлении к свободе личности постоянные бунты и такие вожди этих бунтов, как Разин, Булавин, Пугачев и многие другие? А северные гари, в которых во имя верности своим убеждениям сами себя сжигали сотни и тысячи людей! Какое еще восстание мы можем противопоставить декабристскому, в котором вожди восстания действовали против своих имущественных, сословных и классовых интересов, но зато во имя социальной и политической справедливости? А деревенские сходы, с которыми постоянно вынуждены были считаться власти! А вся русская литература, тысячу лет стремившаяся к социальной справедливости! Сотни произведений, удивительных по своей общественной совестливости: целые семьсот лет, о которых мы знаем лишь понаслышке, а прочли лишь одно – «Слово о полку Игореве», да и то в переводе… И это «рабская покорность народа государству»? И это «отсутствие опыта общественной жизни»? Да хоть бы немного воспользоваться нам опытом нашего знакомства!
2) Доходить во всем до крайностей
Эта черта, замеченная давно, действительно составляет несчастье русских: во всем доходить до крайностей, до пределов возможного.
История России сложилась так, что наше социальное бытие неизменно концентрировалось вокруг Власти, второй же полюс социальности – индивидуальный Человек как бы растворялся в ней без остатка. Понятие права «вращалось» вокруг понятия Государства; личность обладала лишь бесчисленными обязанностями по отношению к нему. Причем если обязанности эти безусловными…, то права личности… никогда. Права даровались, урезывались, видоизменялись или упразднялись, но в любом случае проистекали они с вершины столь чудовищной пирамиды власти, что борьба за них представлялась до самого недавнего времени делом совершенно безнадежным. Быть может, именно поэтому наша история не знает массовых движений за те или иные конкретные права. Тот, кто жаждал прав… должен был подниматься против Власти, ибо обрести права можно было, лишь сокрушив ее. Ни Пугачев, ни декабристы, ни народовольцы не пытались ничего добиться от существующей власти, гарантии своих прав они видели только в ее ниспровержении.
Корни такого положения глубоки, и существуют десятки интерпретаций русской истории, объясняющие, почему «мы не Запад», в том, что традиционное соотношение Человека и Власти у нас совершенно особое, неевропейское, сходятся почти все.
