— Ну, что-жъ, пойдемъ, если непремѣнно хотятъ, чтобы мы еще покушали! — весело произнесъ Мартынъ.
Лакеи опять расхохотались.
Оба мальчика встали красные, перепачканные до неузнаваемости, но безконечно довольные своимъ неожиданнымъ угощеніемъ.
— Ваши сіятельства, господа графы, не угодно ли будетъ помыться и переодѣться? — предложилъ братьямъ одинъ изъ лакеевъ, едва удерживаясь отъ смѣха при видѣ ихъ запятнанныхъ, перепачканныхъ физіономій.
— Если новый костюмъ будетъ такъ-же хорошъ, какъ этотъ, переодѣвайте насъ сколько угодно, — отвѣчалъ спокойно Мартынъ, облизывая себѣ пальцы.
— Но надо торопиться, ваше сіятельство: скоро доложатъ, что пора обѣдать! — ввернулъ свое слово другой лакей.
— О, что касается этого, то обѣдать я не хочу! Мы уже отлично закусили съ братомъ! Не правда-ли, Ваня? — подтолкнулъ брата Мартынъ.
Четверо лакеевъ почтительно взяли мальчиковъ подъ руки и повели въ приготовленные для нихъ аппартаменты. Тамъ обоихъ мужичковъ-графовъ вымыли, пообчистили и переодѣли въ новое платье.
Мартынъ былъ очень доволенъ новымъ костюмомъ, а еще болѣе случайнымъ пиршествомъ, надѣлавшимъ столько хлопотъ, но пришедшимся ему какъ нельзя болѣе по вкусу.
XII.
О, что за прелестные мальчики! Настоящія картинки! Какъ пріятно имѣть подлѣ себя такихъ куколокъ! — раздавались льстивыя восклицанія въ огромномъ обѣденномъ залѣ, наполненномъ нарядною толпою статсъ-дамъ и придворныхъ, въ золотомъ вышитыхъ мундирахъ, въ ту минуту, какъ оба, вновь пріодѣтые и принаряженные графчика, появились на порогѣ.
Въ концѣ зала въ большомъ креслѣ сидѣла полная, темноглазая дама, возлѣ которой съ одной стороны стояла нарядная, красивая дѣвушка съ веселымъ, привѣтливымъ лицомъ, а съ другой — пышно разодѣтая въ блестящее платье, дѣлавшее ее неузнаваемой, бывшая дагобенская крестьянка, Марія Скавронская.
Глаза красивой дамы съ нетерпѣніемъ обратились къ двери. Толпа придворныхъ раздвинулась, такъ что дама могла разглядѣть двѣ вновь появившіяся фигурки.
— Славныя у тебя дѣтки, графинюшка! — обратилась она къ стоявшей подлѣ нея, смущенной и трепетной, Маріи Скавронской.
Несмотря на ласковое замѣчаніе полной дамы, Скавронская была очень взволнована. Вотъ-вотъ, казалось ей, придутъ сейчасъ за нею люди и, отнявъ отъ нея обоихъ мальчиковъ, прогонятъ ее изъ дворца и запрутъ въ тюрьму. Поэтому то она и перемѣнилась въ лицѣ, когда полная дама похвалила ея дѣтокъ, которыхъ она сама едва узнавала теперь въ двухъ богато и роскошно наряженныхъ красавчикахъ.
Въ это время Мартынъ, растерявшійся было въ первую минуту при видѣ такого блестящаго общества, разомъ подтянулся.
— Не осрамиться бы теперь! — мысленно произнесъ онъ. Онъ вспомнилъ о поклонахъ, которымъ училъ его утромъ черномазый итальянецъ, и тутъ-же рѣшилъ воспользоваться его урокомъ. Онъ выпрямился, какъ стрѣла, потомъ изогнулся, точно желая переломиться на двое и, что было силъ, подпрыгнулъ впередъ.
Одна изъ близко стоявшихъ дамъ пронзительно взвизгнула, такъ какъ Мартынъ, шлепнувшись во всю длину, растянулся плашмя на ея нарядномъ шлейфѣ. Шлейфъ трещалъ, грозя оторваться, а Мартынъ все запутывался и запутывался въ немъ среди цѣлаго облака кружевъ, лентъ и волановъ.
Дама чуть не упала въ обморокъ при видѣ того, какъ въ разныя стороны летѣли клочья ея кружевъ и лентъ… Двое придворныхъ вельможъ кинулись къ ней на выручку и освободили ее наконецъ отъ барахтавшагося руками и ногами на подолѣ ея платья мужичка-графа.
Почувствовавъ себя на свободѣ, Мартынъ, нимало не сконфуженный своей первой неудачей, быстро оглянулся кругомъ и вдругъ громко, радостно крикнулъ:
— Гляди-ка, Ваня! Вонъ стоитъ наша матушка!
И, со всѣхъ ногъ кинувшись къ Скавронской, (которую онъ только теперь узналъ), онъ повисъ у нея на шеѣ.
— Я узналъ тебя! Я узналъ тебя! — кричалъ онъ неистово, оглушая всѣхъ близстоявшихъ своимъ звонкимъ, сильнымъ голосомъ. — Я сразу тебя узналъ, матушка, несмотря на то, что ты въ этомъ богатомъ нарядѣ очень измѣнилась съ тѣхъ поръ, какъ я пасъ свиней въ Дагобенѣ!
— Тише! Тише, сынокъ! — прошептала въ испугѣ Скавронская, услыша насмѣшливый шопотъ за своими плечами.
— Зачѣмъ тише? Почему тише? — ничуть не понижая своего голоса, прокричалъ Мартынъ. — Развѣ тутъ есть что-нибудь дурное, что я былъ свинопасомъ и кормилъ тебя съ братомъ послѣ того, какъ отъ насъ увезли отца?
— Тутъ нѣтъ ничего дурного, малютка! — послышался ласковый голосъ полной дамы, — и только дѣлаетъ тебѣ честь, что ты своимъ трудомъ помогалъ твоимъ близкимъ. Молодецъ!.. Когда императрица узнаетъ объ этомъ, она наградитъ тебя…
— Ахъ, нѣтъ! — искренно вырвалось изъ груди мальчика.
— Какъ нѣтъ? — нахмуривъ свои темныя брови, спросила полная дама.
— Да за что же меня награждать? — отвѣтилъ Мартынъ. — Я люблю матушку и Ваню и работалъ на нихъ, потому что кто-же прокормилъ-бы ихъ безъ меня?.. Значитъ, награждать меня не за что…
— Милый графчикъ, — сказала полная дама, — государыня настолько добра, что всегда награждаетъ добрыхъ, хорошихъ людей.
— О, она вовсе не добрая! — вскричалъ Мартынъ съ невольной горячностью, — совсѣмъ она не добрая, а жестокая…
При этихъ словахъ Мартына ужасъ выразился на лицахъ всѣхъ присутствующихъ въ комнатѣ.
И не успѣлъ онъ докончить своей фразы, какъ вокругъ воцарилась полная тишина… Замолкли нарядныя дамы, замолкли вельможи, остановились, словно замерли на мѣстѣ, лакеи, то и дѣло сновавшіе позади гостей.
Марія Скавронская, блѣдная какъ смерть, бросилась къ сыну и какъ-бы заслонила его отъ готоваго обрушиться удара.
И только одинъ человѣкъ въ этомъ, наполненномъ гостями, залѣ остался невозмутимъ. Красивая полная дама сохранила свою спокойную позу. Ея кроткое милое лицо казалось снисходительнымъ попрежнему. Глядя съ улыбкой въ юное энергичное личико Мартына, она спросила:
— Почему-же ты находишь государыню недоброй? На какомъ основаніи ты называешь ее жестокой? Чѣмъ заслужила твое неудовольствіе царица?
На одну минуту оживленное лицо Мартына приняло грустное, мрачное выраженіе.
— Царица велѣла увезти отъ насъ нашего батюшку, разлучила его съ нами, — произнесъ онъ печальнымъ голосомъ, — хотя батюшка ни въ чемъ и не провинился… А развѣ она поступила бы такъ, если бы была добрая?
Лицо полной дамы нахмурилось. Долгимъ серьезнымъ взглядомъ она посмотрѣла на стоявшаго передъ нею мальчика и задумчиво произнесла:
— Прежде, чѣмъ осуждать кого-нибудь, мой милый, надо хорошенько узнать его… А ты вѣдь никогда и не видѣлъ еще государыни?
— Никогда не видѣлъ! — чистосердечно сознался Мартынъ.
— Ну вотъ, когда увидишь ее, то поймешь, что она далеко не такая злая, какъ ты о ней думаешь.
И, сказавъ это, она подала знакъ рукою.
Въ тотъ же мигъ изъ толпы придворныхъ словно вынырнулъ высокій, видный вельможа съ золотымъ жезломъ въ рукахъ. Онъ ударилъ три раза объ полъ своею палицей и провозгласилъ на всю горницу:
— Кушать подано! По приглашенію ея величества, государыни императрицы, приглашаю всѣхъ сѣсть за столъ!
XIII.
НАРЯДНЫЯ барыни, съ ихъ не менѣе нарядными кавалерами, встали въ пары. Блестящій вельможа подошелъ къ полной дамѣ, и она объ руку съ нимъ двинулась къ длинному столу, убранному съ такой невиданной роскошью, что у Мартына и Вани голова пошла кругомъ.
Обоихъ маленькихъ графчиковъ посадили рядомъ, а по обѣ стороны ихъ помѣстились двое очень важныхъ на видъ сановниковъ. Марія Скавронская очутилась далеко отъ своихъ сыновей, окруженная блестящей толпою придворныхъ красавицъ. Прямо противъ Мартына помѣстилась темноглазая дама, съ которою онъ только-что разговаривалъ передъ обѣдомъ, а рядомъ съ ней — красивая, нарядная дѣвушка, которую Мартынъ съ Ваней не замѣтили въ первую минуту появленія ихъ здѣсь.
Важный, полный сановникъ, котораго лакеи называли «его превосходительствомъ, господиномъ оберъ-гофмейстеромъ двора», снова ударилъ своимъ жезломъ объ полъ, и лакеи стали обносить обѣдавшихъ различнаго рода кушаньями. Въ первую очередь подали всевозможные пироги и караваи. Нарядные кавалеры и дамы осторожно накладывали себѣ на тарелки дымящійся курникъ, растегаи съ дичью, подовыя лепешки съ начинкою, и самымъ изящнымъ образомъ, при помощи ножа и вилки, разрѣзали ихъ и осторожно отправляли въ ротъ. Каково-же было ихъ удивленіе, когда дошла очередь до Мартына и тотъ, нисколько не стѣсняясь, схватилъ съ блюда прямо руками огромный кусокъ жирнаго пирога съ начинкой и тяжело плюхнулъ его себѣ на тарелку, потомъ снова запустилъ руку въ оставшійся на блюдѣ пирогъ и стащилъ другой кусокъ на тарелку къ брату!
— Кушай, Ванюша! А то, пожалуй, отнимутъ! — произнесъ онъ, угощая самымъ радушнымъ образомъ своего брата, и тутъ-же сталъ поспѣшно уписывать за обѣ щеки очевидно пришедшееся ему по вкусу кушанье.
