Сейчас Лацо почувствовал себя более уверенно. Арифметики он не боялся, у него всегда по ней были единицы[4]. В Вербовом, когда Лацо еще был маленьким, его часто посылали в кооперативную лавочку за продуктами. Тогда там был продавцом дядя Матуш, который теперь работает у трактирщика. Дядя Матуш иногда проверял его по устному счету и всегда хвалил.
Если бы Лацо вызвали, он легко решил бы задачу, но его не вызвали. Какой-то мальчик стоял уже у доски. Он крошил в пальцах мел и растерянно повторял:
— …Пятнадцать… будет пятнадцать…
Учитель не торопил мальчика, напротив — всячески старался ободрить его.
Теперь школа уже не казалась Лацо такой страшной, как утром. Глядя на Ивана, склонившегося над задачей, Лацо с радостью думал о том, что у него будут хорошие товарищи — Иван, Зузка, да и другие. Он постарается получше учиться. И ему больше не будет так грустно.
* * *
Зузка ждала Лацо у ворот школы. Еще издали завидев его, она приветственно помахала рукой.
— Понравилась тебе наша школа? — спросила она с любопытством.
— Да, вроде ничего, — уклончиво ответил Лацо; он высматривал Ивана в толпе ребят — они условились вместе идти домой.
Зузка дернула Лацо за рукав и шепотом сказала:
— Это верно, что Стременя прогнали домой?
— Да.
— А почему?
Лацо колебался. Ну как объяснить ей, чего хотел директор? Ведь заявил же он, будто родину Зузки — Советский Союз — уничтожат. Зачем пугать девчонку? Лацо тоже сдрейфил бы, если бы ему сказали, что его родную деревню сотрут с лица земли. Не отвечая на ее вопрос, Лацо в свою очередь спросил:
— Ты знаешь Ланцуха из нашего класса?
— Знаю. Раньше мы покупали мясо у его отца, а теперь берем у Рабяка. А что? — Девочка нетерпеливо теребила кончик своей косички.
— Ничего, я просто так… Зузка, ты родилась в Советском Союзе, скажи: они сильные?
— Кто? — удивилась девочка.
— Русские, конечно.
— Будто не знаешь? Они сильнее всех на свете и никого не боятся.
— А гитлеровцы вместе с гардистами их не одолеют?
— Какая ерунда! Спроси-ка моего папку, он тебе объяснит. А твой отец разве иначе думает?
— Мой отец терпеть не может гардистов, но со мной он никогда об этом не говорил. — Мальчик покраснел, застыдившись того, что отец ему так мало доверяет. — А теперь он в тюрьме.
Зузка вздрогнула от неожиданности и даже перестала теребить косичку.
— Ты смотри никому не рассказывай, а то подведешь моих родных.
Зузка понимающе кивнула.
Шел густой, мягкий снег. Пушистые белые хлопья медленно кружились в воздухе, садились на пальто прохожих, устилали мостовую и там вскоре превращались в жидкую кашицу. Зузка протянула ладонь, поймала маленькую снежную звездочку, которая тотчас же растаяла; на руке у девочки осталась только блестящая капелька.
Дети подняли воротники и не спеша вышли из ворот школы. На стенах домов были налеплены большие плакаты с изображением какого-то толстого священника. В одном месте, на пустом пространстве между двумя такими плакатами, кто-то вывел крупными буквами: «ДОЛОЙ ФАШИЗМ!» Возле суетились два дюжих полицейских. Дети остановились, и Зузка прочла надпись вслух.
Один из полицейских замахнулся на нее дубинкой:
— Нашлась умница! А ну-ка, проходите, пока я вам ребра не переломал!
Другой полицейский примирительно заметил:
— Не воевать же нам с детьми. Их учат читать, вот они и читают.
Дети быстро отбежали прочь, спрятались в подъезде соседнего дома. Подождав немного, Зузка не вытерпела и выглянула на улицу. Полицейские замазывали лозунг известкой, а люди, проходя мимо, посмеивались.
— Видишь, взрослых они не трогают, только на нас кидаются! — воскликнула Зузка и потащила Лацо обратно в подъезд.
Здесь она отворила какую-то дверцу. Загорелся свет. Дети очутились в маленькой, напоминавшей клетку кабинке без окон. У задней стены стояла лавочка, а над ней висело зеркало. Зузка захлопнула дверцу и пояснила:
— Это лифт. Он испорчен, и мы можем здесь сидеть сколько угодно. Никто нас не найдет.
Лацо не знал, что такое лифт, но, занятый своими мыслями, не стал расспрашивать.
Разговор начала Зузка:
— Ты хорошо знаешь Стременя?
— Нет. Ведь его же прогнали с первого урока.
Лацо решил, что теперь Зузка может узнать, чего требовал директор от Ондры, и рассказал ей о случившемся.
Внимательно выслушав, Зузка заметила:
— Я хорошо знаю Стременя. Его отец уже два года сидит в тюрьме, он коммунист. Поэтому Ондра и не согласился отвечать, как приказывал директор.
— Понимаю. И у меня отца арестовали. Мама осталась дома одна, а если бы гардисты знали, где Якуб…
— А ты знаешь, где он? — перебила его Зузка.
Лацо нахмурился:
— Выспрашиваешь, как жандарм!.. Пойдем, а то холодно!
— И не стыдно тебе обзывать меня жандармом! Вот не буду с тобой дружить, ступай к своему Ланцуху! — вскипела Зузка. В глазах ее сверкнули слезы.
Лацо испугался, что Зузка заплачет, а он вовсе не хотел обижать девочку.
— Ладно, — виновато произнес он. — Я больше не буду. Только ты не расспрашивай меня о Якубе. Я ведь и так тебе сказал, что мой отец в тюрьме, хотя не должен был этого делать.
— Мне ты можешь все говорить и моему папе тоже. А вот своему дяде не очень-то доверяй. Папа говорит, что он служит и нашим и вашим. Он тут заменяет управляющего домами, к нему ходят гардисты — справляться о жильцах: кто как живет да чем занимается. Вот какой твой дядя.
Лацо часто заморгал глазами и недоверчиво посмотрел на Зузку:
— Это правда?
— Конечно. Каждый подтвердит. В его присутствии все стараются помалкивать.
Лацо растерялся. Страшная новость ошеломила его. После того, что он узнал о дяде, ему не хотелось идти домой. Его выручила Зузка.
— Пойдем к нам, — предложила она. — Папа сейчас дома. Он работает в ночной смене.
Лацо послушно поднялся за девочкой на второй этаж.
Зузка изо всех сил нажала кнопку. Хрипло задребезжал звонок. Открыв дверь, Сернкова укоризненно покачала головой:
— Ох, дочка, как ты меня напугала! Звонишь, словно на пожар.
Зузка, весело улыбаясь, повисла у нее на шее:
— Мамочка, не сердись! Где папка?
— В комнате. Здравствуй, Лацко, я тебя и не заметила. Зузка ворвалась, как вихрь, чуть с ног меня не сбила.
— Нам надо срочно поговорить с ним!
— У вас, конечно, важные дела. Но все-таки подождите, отец занят. Сбегай, дочка, пока за хлебом и принеси нива. Вот деньги. И гляди поскорее возвращайся.
— А если я приду не скоро?
— И не спрашивай, что будет!
Мать с дочерью рассмеялись. Лацо тоже улыбнулся.
— Я пойду домой, — сказал он, — а то тетя хватится.
— Приходи к нам попозже, Лацко, — ласково сказала Сернкова.
— До свидания, обязательно приду.
Глава V. Костка пришел
Дяди не было дома. Тетя стряпала на кухне и была в дурном настроении. Она проверила, хорошо ли Лацо вытер ноги, но и после этого не разрешила ему войти в комнату, чтобы не наследил.
— Целый день скребу и чищу, а никто это работой не считает. Ну, как было в школе? Вызывали тебя? Хороший у вас учитель?
Лацо сел у окна.
— Учитель у нас не злой, но директор прогнал одного ученика, потому что тот не захотел сказать, будто мы вместе с фашистами выиграем войну.
— Почему же он не сказал? Ребята должны слушаться старших и говорить, что им прикажут. Таким соплякам, как вы, рано соваться в политику.
Лацо порывисто вскочил:
— Тетя, отец этого мальчика сидит в тюрьме, как и мой папа. Разве мог он сказать, что фашисты победят?
— Ты себя с ним не равняй. Твой отец порядочный человек, и его, наверно, скоро выпустят, а тот, может быть, жулик. И вообще, ты в такие дела не вмешивайся. Еще на нас беду накличешь.
Лацо сел на прежнее место к окошку и взял книгу.
— Родители у тебя люди достойные, честь им и хвала. Мы с Ганкой из хорошей семьи, и о твоем отце я ничего плохого не скажу. А вот у Якуба дурной характер. По нынешним временам, так даже вредный.
Мальчик раскрыл книжку и стал читать, стараясь не слушать тетку. Но его глаза машинально скользили по строчкам, а в ушах назойливо звучала воркотня тетки:
— Твой отец сам виноват, надо было с Якубом обходиться покруче. Ни разу парня ремнем не стеганули. Вот его и потянуло к политике.
Лацо не отрывался от книжки. Тетка чистила картошку, гремела кастрюлями и все больше горячилась:
— Беднякам нечего лезть в политику, до добра это их не доведет! Они должны знать свое место: отработал, сколько положено, и ступай домой, о семье позаботься. Политика — не их дело, политикой пусть господа занимаются. Они лучше знают, что к чему.
Лацо стало обидно за Якуба, но что толку спорить с теткой? Ее все равно не переубедишь.
