Сзади послышался настигающий топот копыт. Она обернулась…
Легко, будто стоячих, нагоняя летящую во весь опор пару, скакал громадный вороной. Жеребец поравнялся с роняющими пену лошадьми. Графиня увидела, что, вцепившись к угольно-черную гриву, верхом несется тот самый цыганенок. Мальчишка гнал жеребца бок о бок с обезумевшими гнедыми.
Притиснувшись вплотную к пристяжной кобыле, цыганенок вцепился в упряжь и ловко перескочил лошади на спину, натягивая удила и что-то шепча ей на ухо на своем языческом наречии. Безумная скачка начала стихать, лошади потрусили медленней и в конце концов остановились вовсе, недовольно храпя и роняя клочья пены с боков. Коляска встала, едва не упираясь в тот самый смертоносный изгиб дороги. Еще не веря, что осталась жива, графиня Татьяна обессиленно откинулась на спинку сиденья.
– Ай, панночка-красавица, чего сидим, чего на землю не сходим? Понравилось? Еще кататься будем? – поинтересовался задорный мальчишеский голос.
Глава 4
Странные сказки невесты упыря
Татьяна подняла голову. Давешний цыганенок, вновь на своем (на своем ли?) жеребце, глядел на нее. Она тяжело поднялась на ноги. А ведь она чуть не погибла точно так же, как и ее родители. Отец, наверное, пытался остановить коней, а матушка… Татьяна сама не заметила, как по лицу ее покатились слезы.
– Что плачешь, напугалась? Не плачь, все хорошо, живая осталась, значит, долго жить будешь! Что стоишь, давай сюда!
Еще не вполне понимая, что делает, Татьяна приняла протянутую ей смуглую руку. Ее втащили на спину вороного. И лишь через мгновение она сообразила, что сидит боком, прислонившись к неизвестному цыганскому мальчишке, самым непристойным образом обнимая его за талию. Она попыталась отстраниться, но чуть было не грохнулась. Боже, какая постыдная компрометация! Ежели кто увидит, стыда не оберешься!
– Что ты себе позволяешь! – юная графиня гневно выпрямилась.
– Ай, и правда ваша, панночка, много чести рому, чтоб знатная барышня с ним на одном коне ехала! Так барышня и сойти может, да домой пешочком пойти! Ром не гордый, ром на коне и один поедет!
Каков наглец! Вовсе не знает своего места! Графиня уже хотела сойти с коня – пусть убирается, хам, но… Сможет ли она пройти хоть шаг на подгибающихся от слабости ногах?
– Так и быть, позволяю тебе довезти меня до ворот, – с достоинством распорядилась панна графиня.
– Благодарствую панночке! – толкая жеребца пяткой, насмешливо сказал цыганенок. – Кабы не панночкино дозволение, так хоть вываливай панночку прям на дорогу!
Жеребец пошел размашистой мягкой рысью.
Татьяну начала мучить совесть – не очень-то она любезна! Пусть он всего лишь бродяга, но он спас ей жизнь!
– Приедем в поместье, и я отблагодарю тебя достойно! – пообещала она, и тут же безжалостная совесть вцепилась в нее пуще. Слово дадено, но сможет ли она его сдержать? Пани экономка смерти своей подопечной, может, и не желает, но навряд ли раскроет кошелек, чтоб отблагодарить за ее спасение какого-то цыгана. Скорей велит дворне гнать мальчишку взашей. А у самой Татьяны денег – разве на церковное подаяние хватит, но уж никак не на графскую награду за спасение жизни.
– Спасибо можно бы и сейчас сказать, – сухо прервал ее размышления цыган.
Вот еще! Заговаривается мальчишка – с каких пор таборные бродяги взяли себе манеры господ гвардейских офицеров? Но самое неприятное, что он прав! Кто бы он ни был, бесчестно отказывать своему спасителю в простой благодарности.
– Спасибо, – тихо-тихо промолвила графиня.
– Ай, солнце на землю упало – гордая панночка простому рому спасибо сказала! – насмешливо протянул цыганенок… и вдруг физиономия его стала настороженной.
Людей еще не было видно, но графиня уже слышала приближающуюся к ним перекличку тревожных голосов. Она радостно вспыхнула:
– Это за мной!
Цыганенок согласно кивнул:
– Дворня панночку ищет, – и вместо того, чтоб поехать навстречу, повернул коня с дороги на малозаметную лесную тропку.
– Ты куда меня везешь? – подозрительно вопросила Татьяна.
– На базар продавать, – отводя нависающую над тропой ветку, буркнул он. – А не купят такое сокровище, так задаром отдам, еще и доплачу, лишь бы с рук сбыть.
– Не бойся, купят! – немедленно изобиделась графиня. Ввечеру, почитай, полгубернии явится ее торговать. – Почему свернул с дороги? Отвечай немедленно!
Наглый цыган неожиданно смутился, заерзал и нехотя выдавил:
– Да повидать вас тут кой-кто хочет…
– Она? – мгновенно позабыв о пререканиях, слабеньким голосом спросила графиня.
– Она, – кивнул цыганенок, сразу поняв, о ком речь.
Они помолчали. Впереди замаячили знакомые строения. Пустив коня в объезд заднего двора, цыганенок повез панночку к старой конюшне.
– Там? – жалобно спросила Татьяна.
Ставший необычайно серьезным мальчишка молча кивнул, помог панночке сойти с седла и потянул скрипучую створку.
– Ты мне только скажи… – панночка нерешительно остановилась перед темным входом. – Она не видение? Она на самом деле есть? – выпалила Татьяна.
Мальчишка усмехнулся:
– Она говорит, что это нас на самом деле нет, – сказал он и подтолкнул графиню внутрь.
Позади зацокали копыта – вороной жеребец направился к стойлу так просто и привычно, словно оно было ему родным.
В старой конюшне было полутемно – свет пробивался сквозь узкое окошко под потолком да в щели рассохшихся дощатых стен. Пахло пылью и лежалым сеном. И кровью. От брошенных в сено двух неподвижных тел остро пахло свежепролитой кровью. Татьяна попятилась, с ужасом глядя на распростертых перед ней пана Владзимежа и Томашека.
– Не бойся, – сказал у нее за спиной тихий голос. – Они всего лишь спят. Я им ничего не сделала. Ну, почти ничего…
Татьяна медленно обернулась. Позади нее стояла черноволосая. Облачение из мешковины вблизи производило впечатление еще более пугающее и странное. Все оно было грубо размалевано черными крестами да желтыми языками пламени, средь которых пестрели многочисленные грязно-алые пятна – графиня содрогнулась, понимая, что сие действительно кровь. Странность картины усиливалась тем, что в тонких пальцах черноволосое видение сжимало… шляпку. Модную шляпку нежно-абрикосового шелка, вышедшую не иначе как из мастерских петербургских, варшавских, а то и парижских модисток. Розовые ленты волочились по грязной прелой соломе.
– Привет, – странно поздоровалась черноволосая и неуверенно улыбнулась. Татьяна невольно вздрогнула и тут же вздохнула с облегчением – сейчас зубы ее были совсем обыкновенными, никаких клыков. – Ты… Ты меня помнишь? – дрогнувшим надеждой голосом спросила черноволосая.
– Ах, безусловно, как бы я могла вас забыть! – Татьяна ответила именно так, как ее всегда учила мама́. С намертво вбитой маменькиным воспитанием любезно-радостной интонацией и положенной светской улыбкой на устах.
Изумрудные глаза вспыхнули невозможной, запредельной радостью. Черноволосая издала дикарский, крайне неприличный для девицы вопль… И ринулась на Татьяну:
– Ура, ты помнишь! Танька!
Крайне скандализованная Татьяна с удивившей ее саму быстротой отпрянула в сторону:
– Кто дал вам право обращаться ко мне подобным образом? – она гневно выпрямилась, возмущенно воззрившись на черноволосую. – Наш род идет от варягов, что прибыли на Русь с князем Рюриком! Мой батюшка был полковником, кавалером императорских орденов! А вы позволяете себе кликать меня, будто крепостную девку? Я вам, сударыня, не Танька и не Манька! Вы можете звать меня графиней, или Татьяной Николаевной, или, если вам угодно, Татьяной – мы ведь, кажется, одного круга? – на самом деле графиня не была в этом уверена, но желала быть снисходительной. – Однако же я настоятельно требую, чтоб вы не позволяли в мой адрес холопских кличек! – закончила она уж с меньшим запалом, просто потому, что с каждым ее словом радость, полыхавшая в глазах черноволосой, медленно гасла.
– Извини, – пробормотала та. – Буду звать как ты хочешь. Просто ты сказала, что помнишь меня. Я Ирка Хортица. Можешь так Иркой и звать, я на этот счет не заморачиваюсь. – Она поглядела на Татьяну печально, как на тяжко больную.
Графиню раздражил этот взгляд, и она сухо ответила:
– Весьма рада знакомству. Однако же я вас действительно помню. Я видела вас во сне, и еще вы являлись мне в спальне и на лестнице. Вы ведь… – она замялась, – невеста упыря?
– Кто? – вскричала черноволосая так свирепо, что графиня невольно перетрусила. Не хотелось бы разделить участь пана Владзимежа с сынком, хоть черноволосая и говорит, что они всего лишь спят.
– Что за наезды, я не врубаюсь? Какой-то дохлый упырь в женихи набивается, а меня кто-нибудь спросил, согласна я или нет? – продолжала кипятиться панна Хортица.
Татьяна не слишком понимала ее слова – кто куда наезжает, кто и что рубит?.. Девица выражалась странно, однако ж кипящие в ней чувства были графине весьма созвучны.
