Пожарный стрелецкий наряд приехал на головешки, пожар ушел дальше, бросились вдогон.
…Тем часом суконцы наши соколы таились в старой полуразваленной клети на задворках приказного дворца. Столица отпылала. В клети горел светец. По черным стенкам метались тени, напоминая опять-таки бесов.
Авдей притащил с пожарища целую кучу людских мослов и черепов, тряпок горелых и прочего. Из всего этого хозяйства он пытался составить убедительные останки Ивана Щура, причем особенно надеялся на подошвы сапог с серебряными подковками. Подковки были куплены за свои деньги.
Василий же Мымрин, высунув от усердья язык, писал отчет о проделанной работе. Решено было обставить все так, будто бы Иван Щур по пьяному делу угорел дымом и погиб. Наконец Мымрин с удовольствием вывел на листе: «Что, по твоему, великого государя, указу задано нам, холопам твоим, учинить, и то, государь, учинено ж», посыпал песком и стряхнул.
– Ну как? – спросил Авдей про свое рукоделье.
Васька кивнул одобрительно. Авдей сгреб поддельного Ивана в мешок. Мымрин велел мазать рожу сажей, и сам того же сделать не оставил – де мы, соколы, тоже пострадали от огня, и кафтаны попалили лучинкою, чтобы совсем похоже стало. Теперь можно было идти в приказ с относительно честными глазами.
Иван (Данило) Полянский, дьяк «в государевом имени», сидел за столом и горевал снова над некой заморской бумагой. Писали из французской страны, из стольного града Парижа, из самих луврских палат. Полюбовница тамошнего короля Людовикуса Четыренадесятого, мадам де Монпасье, она же гулящая девка Лушка Щенятева, из фавора у Людовикуса вышла, потому как вздумала поправить свои денежные дела, выходя по старой привычке с бирюзовым колечком во рту и с рогожкою на Нельский мост, а ныне та мадам де Лушка отправлена Людовикусом в монастырь навечно…
Не успел дьяк оправдаться за лондонскую великую конфузию, как новая напасть…
Влетели соколы – запыхавшиеся, закопченные.
– Ну? – спросил Иван (Данило).
– Вот! – сказал Авдей и тряхнул мешком. Загремело.
– Пошто маленький? – удивился дьяк.
– Обгорел малость, от огня и дыма скукожился! – радостно сказал Мымрин. – Окажи!
Авдей высыпал свое художество на пол, прямо на персидский ковер. Дьяк заплевался, замахал руками и велел спрятать Ивана Щура обратно в мешок. Авдей тыкал ему в нос обгорелой подошвой с серебряными подковками.
– Верю, верю, – сказал дьяк. – Молодцы.
– Мы его живым хотели, – сказал Мымрин. – Да стена рухнула.
Полянский был умен. Дуракам в Тайных дел приказе нечего тайно делать. Он понимал, что это никакой не Иван Щур, а так, чужие кости. Но делал вид, что верит, и соколы делали вид, что они и вправду соколы, в огне не горят и в воде не тонут…
– Что, Ивашка, набегался? – глумливо обратился к мешку Мымрин. – Будешь еще государю охальные письма подметывать?
– Да, – согласился дьяк. – Теперь много не напишет. Надо государю доложить да похоронить бесчестно…
Алексей Михайлович, вопреки Блюментросту, долго жить будет: легок на помине. Дьяк и подьячие рухнули на колени.
– Здравствуй на многие лета, государь-царь и великий князь! – сказал дьяк.
– Здравствуй, Иванушко (Данилушко), – очень ласково сказал Аз Мыслете. – И вы здравствуйте, соколы мои зоркие, Васенька и Авдейка… Что это вы копченые такие? Не Ваньку ли Щура ловили?
– Точно так, государь: изловили и представили! – ликовал дьяк. Он сделал Авдею знак, и тот снова высыпал Ивана Щура пред царские очи.
– А что же, вживе не смогли? – продолжал промеж тем царь.
– Стена рухнула, – сказал Васька. – Только по подковкам и опознали: они у вора серебряные…
– Серебряные… – повторил государь-царь. – Золотые вы мои, адамантовые! Государству радетели! Упасли, уберегли! А как же он обгорелою ручкой своей еще письмецо мне написал? А?
Соколы привычно затрепетали. Дьявольские бумажки, видно, и в огне не горят!
– Сами в Сибирь пойдете или как? – поинтересовался царь.
– Последнее письмо-то! Истинный Бог! – закричал дьяк, пытаясь спасти положение. – Больше не напишет!
Государь вроде успокоился.
– А и вправду, – сказал он. – Не напишет ведь…
Соколы оклемались от страха.
– Что, Ивашка, отписал свое? – снова начал шутить над костями Мымрин.
Государь шутку любил. Посмеялся даже маленько.
– Отписал, – сказал государь. – Будя…
Соколы приготовились к наградам.
Тем часом улыбка с царского личика пропала, как не была.
– Прислал мне вор в письме копеечку денег и приписывал при этом: на погорелое-де, – прошипел Алексей Михайлович. – Что же он, про пожар загодя узнал, что ли? Государю лгать! Помазаннику! А воры тем часом у меня за спиной с кистенями стоят! Вон, третьеводни портновский мастер Ивашка Степанов опашень мой примерял! Скоро порты последние стянут! Собирайся-ко, Иван (Данило), в монастырь бессрочно! А этих плетить и в Сибирь на солеварни!
Дьяк Полянский так поглядел на соколов, что им враз стало ясно: ни до какой Сибири они и не дойдут даже… Государь топал толстыми от водянки ногами, плевался, топтал ложные кости, бил соколов пресловутыми подошвами по щекам. От ударов царя Тишайшего Мымрин пришел в ум и сразу составил план. Пав на ковер, он стал кататься и валяться в ногах Алексея Михайловича.
– Не вели казнить, государь, вели говорить! Отец родной! О твоем государевом достатке пеклись! Казне твоей прибытки наметили!
Услыхав про казну, государь перестал драться и прислушался.
– Вор на Москве ищет клад князя Курбского, утеклеца за границу! – торопился спастись Мымрин. – Вору место клада доподлинно ясно, мы его выслеживали, до срока имать не хотели, думали разом с кладом на твои, государь, именины представить.
– Стой, – сказал государь. – А почто не выдали его в Стрелецкий приказ? Ефимка спросил бы на нем про клад…
– Что ты, государь! А ну как ворина уперся бы и не сказал?
Алексей Михайлович хмыкнул:
– Складно. А велик ли клад?
Мымрин напрягся и подсчитал:
– Куда как велик, государь! Вторую Москву можно построить! Даже две!
Такие богатства понравились Романову. Они были кстати.
– Ну что ж, – сказал он. – Это надо, это хорошо… – Потом снова налился кровью и спросил криком: – А почто костей натаскали? Опять лгать?
– Хотели мы, государь, тебе этот сделать… как его…
– Сюрприз, – подсказал Полянский, знавший иностранное слово.
– Виноваты, государь! – завыл Авдей. – Не губи!
Царь столь же быстро остыл.
– Срамцы, – сказал он. – Хоть бы кости одинакие подобрали. Словом, так: Ванька (Данилка), головой ответишь! Месяц вам сроку даю! Чтобы и клад, и вора представили!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
