— Я пойду к реке и наберу воды.
Она взяла пустое ведро и быстро двинулась к двери. Не успел Около раскрыть рта, чтоб удержать ее, как она уже выскользнула на улицу. Он подбежал к порогу, но Туэре уже ушла, и поэтому он вернулся к столу и стал смотреть на еду. Он сидел, вдыхая запах ямса и рыбы и перечной подливки. Голод охватывал его все крепче и крепче, и ему казалось, что он ждет уже целый год.
А когда он поднял руку и было коснулся ямса, за спиной раздался шорох. Ощущая вину, он отдернул руку. Туэре вернулась, ее не было каких-нибудь пять минут.
Туэре поставила ведро на пол, затем придвинула таз с водою Около, и он умыл свои руки.
— Почему ты все это делаешь для меня? — спросил Около, умывая руки после еды.
Туэре перебирала пальцами, как будто вопрос Около не вошел в ее уши. Она сидела и перебирала пальцами.
— Моему сердцу было тяжко от мыслей, тяжких, как камни, — вдруг сказала она. Она подняла голову и посмотрела прямо на Около. — Я выгнала из своего сердца все нежные мысли о мужчинах, мысли, какие обычно бывают у женщин. Мысли эти ушли, но в сердце моем радость, та радость, что бывает у человека, которому дали то, что он хочет. И радость эта возросла, когда ты пришел.
Она замолчала. Около смотрел на лампу.
— Я знаю, что это не ответ на твои вопрошающие слова, но я хочу, чтобы ты все знал обо мне и о корне моих поступков, которые удивляют тебя. — Она опять помолчала и уселась на стуле удобнее.
Около смотрел на лампу.
— Я убила много лун, много лет в своей хижине, размышляя о том, что происходит в деревне. Мои ноги не знают порога школы, но Войенги, создавшая все, дала каждому человеку сердце и голову для размышлений. Поэтому убитые в моем доме годы поселили в сердце моем много мыслей, из-за которых я увидела мир по-иному. Если сказать правду, когда меня ославили ведьмой и убрали с пути Старейшин, как дерево, упавшее поперек дороги, мир представал глазам моим как бы сквозь туман харматтана. Сердца Старейшин были полны страхом, ибо они считали, что я собираюсь обратить сердца всех людей против них. Поэтому они убрали меня и считали, что держат в руках весь мир, пока не явился ты. Сначала они не думали об опасности. Да и чего им было бояться! Разве Абади был не на их стороне?
Лучше быть слепой, как я слепа к твоим книгам, чем уехать учиться и вернуться домой с такой головой и сердцем, как этот Абади. Да, он учился во всех больших школах в мире, а остался таким же, как был, и в пустом его сердце есть место только для денег и женщин. Они не могли ожидать, что ты будешь звать белое белым, а черное черным, ибо ты даже ни разу не был в иных странах. Так их сердца думали и даже порой слушались твоих наставлений.
Люди услышали о тебе, и все протянули к тебе руки. И Вождь Изонго увидел в этом опасность.
— Но чего испугался Изонго? — простодушно спросил Около.
— Ты говоришь, как дитя. — В глазах Туэре была нежность. — У тебя сердце ребенка. Разве сам ты не понимаешь, что когда все протягивают к тебе руки и поют хвалу тебе в песнях, то души людей отвращены от Старейшин? И ты стал большим деревом, преградившим их путь. Они не могли тебя сдвинуть или рассечь на куски, как это было со мной, ибо ты ходил в школу. И поэтому им пришлось протоптать обходную тропинку, распространяя слух, что твоя голова не в порядке.
Наступило молчание. Туэре смотрела на Около. Около тоже смотрел на Туэре. Они смотрели друг на друга. Около отвел глаза и уставился в тень за спиной Туэре.
— Ты удивлен, ибо не можешь понять, как я, неученая женщина, дошла до таких мыслей. Что ж, хоть я и не знала порога школы, у меня есть голова и открытое сердце, в которое входит мир.
Около не раскрывал рта, и Туэре заговорила опять.
— У Вождя Изонго и у Старейшин очень простые сердца, сердца детей, как бы они ни похвалялись собою. В их сердцах так же легко читать, как ты читаешь в своих книгах. Что бы они ни делали, они делают открыто, считая, что все равно никто не узнает и ничто не может быть у них на пути…
Она расправила юбку на коленях и снова посмотрела на Около. Около зевнул.
— Ты спрашиваешь меня, отчего я протянула тебе руку помощи тогда, когда ты стал врагом всех в деревне. Так вот, я протягиваю тебе руку помощи, даю тебе душу и даже свою тень, чтобы все увидели, что если они ничего не знают, то мы с тобой знаем и готовы встать перед ними и заявить им об этом. Они убедили себя в том, что я ведьма, и я стала нарочно вселять в них страх. Сердце мое радуется, ибо я и хотела быть в их глазах ведьмой, чтобы получить хоть какую-то власть над ними. Потом возвратился ты, и, когда я услышала то, что рассказывали о тебе, надежды мои вознеслись до самого ока небесного. И вот вчера ты бежал к моему дому, и за тобою гналась толпа. Могла ли я не позвать тебя? Вот мой ответ на твои вопрошающие слова.
Туэре снова взглянула на Около. Склонив голову на грудь, он спал. Впервые за много лет в глазах ее появилась нежность. Она встала со стула и завязала свою глазированную миску в выцветший головной платок. Затем она положила ему руки на плечи, потрясла его и подтолкнула к кровати. Не раскрывая глаз, Около лег на кровать. Он спал.
Когда Около раскрыл глаза, он лежал на спине. Раскрывая глаза, он услышал звуки утра, влетавшие в дом с улицы. Он снова закрыл глаза, не переставая слушать. Новый звук внезапно вошел в его уши. Он раскрыл глаза и увидел ноги, движущиеся к нему. Он поднял глаза с этих ног и увидел своих друзей Бениту и Тудоу, вестников Вождя Изонго. Они остановились у кровати. Около смотрел на них. Они смотрели на Около. Около смотрел на них, но не видел в глазах их ни высокомерья, ни ненависти, которые видел вчера, но только жалость и боль. Он чувствовал это сердцем. Они стояли, не раскрывая ртов. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, и на лицах их были гримасы, как у людей, пьющих хинин.
Бениту, который, казалось, был главным, пошевелил губами, но ни звука не вылетело из его рта. Тогда он взглянул на Тудоу, глазами приказывая ему говорить.
Около обдумывал сердцем необычное поведение своих друзей и понимал, что перед ним люди, обменявшие головы на милость Вождя Изонго. Жалость к ним коснулась его костей. Он знал, что они хотят сказать ему что-то, отчего в их сердцах появляется горечь хинина. Что бы это могло быть?
— Что вы хотите сказать мне? — осторожно спросил Около.
— Это Изонго, — шепотом выдавил из себя Тудоу.
— И что же Изонго?
Тудоу прочистил глотку и оглянулся на своего товарища.
— Изонго сказал, что завтра лодка идет на Сологу. — Он опять не мог говорить полным голосом.
— Я знаю, — сказал Около, сердце проникло в голос. — Я уеду и без напоминаний.
3
Большая лодка с подвесным мотором медленно пробиралась против течения. Стояло время дождей. Поэтому река была полна до краев и вода сильней силы. Поэтому подвесной мотор ревел, как аэроплан, направляя лодку против силы воды. Лодка двигалась медленно-медленно, как старик.
Около открыл глаза и посмотрел прямо перед собой. Люди спали. Он посмотрел влево. Люди спали. Он посмотрел вправо. Люди спали. Храпел мужчина, из уголка его рта текла слюна, похожая на подливку из окры. Женщина в платье из аккры, хотя и спала, все же крепко держала руками веселого малыша, сидевшего у нее на коленях. Она ехала к мужу в Сологу. Человек с животом, как бочка, раскрыл рот и во сне дышал изо всех сил, словно раздувал огонь. Темная фуфайка доходила ему до пупа, и было видно, что бока его готовы лопнуть. Он более не хвалился, похвальбу унес сон. Он хвалился, что работает поваром у белого человека. Он говорил очень громко, чтобы все могли слышать, что, готовя еду белому, он послал сына в колледж. Сын его скоро окончит колледж, получит место в совете, и деньги потекут к ним тогда словно вода, сказал он, потирая руки, и засмеялся смехом, от которого рев мотора показался жужжаньем москита. Около смотрел на его щеки, они поднимались-опускались, поднимались-опускались. Они поднимались-опускались, поднимались-опускались, как щеки квакающей лягушки. Он возвращался из отпуска к хозяину. Так Около припомнил слова повара, служившего белому человеку.
А рядом с Около по левую руку сидела девушка. Во сне она положила ему голову на плечо. Должно быть, она убила шестнадцать лет. Если нет — на год больше, на год меньше. Но она была уже взрослой женщиной. Ее груди стояли, не падая. Это были груди, тугие, как тыквы. На ней было легкое платье из аккры. Новое платье. Около не слышал ни слова из ее рта, даже когда она не спала. Молчание. Она была вся молчание. Нет, она была молчаливей молчанья. Во сне она положила голову на плечо Около. Рядом с ней, сидя, спала женщина. Она разговаривала во сне. Около взглянул на нее. Она, вероятно, убила лет сорок или пятьдесят, ибо волосы на ее голове были коричневые, а не черные. Должно быть, она покрасила волосы, и теперь они выгорели. Она говорила во сне. Около смотрел на нее. И она откашлялась и раскрыла глаза. Около быстро отвел взгляд. Он вспомнил ее громкие слова, которые летели из ее рта, как пули, прямо в повара белого человека. Низким, мужским голосом она разрывала в клочья стон подвесного мотора, рассказывая, что ее сын сдал в прошлом году экзамен и сейчас работает клерком. Кучи денег он получает, а эта девушка его жена. Нет, они никогда не знали друг друга, но девушка видела фотографию сына, и он ей понравился. А сын? Эта девушка, несомненно, ему понравится, ибо она долго выбирала ее из многих. Мать сама платила за обучение сына, и за место клерка дала двадцать фунтов и за жену — тридцать. Сын ее слушает все, что она ему скажет, сердце ее говорит ей, что девушка сыну понравится.
