Я не мог вымолвить ни слова. Казалось, я видел перед собой не призрак любимого человека, а демона. Слезы обожгли мне глаза. Этого не может быть на самом деле. Этот жуткий человек не мой брат.
– Я так по тебе соскучился, – сказал Орсон, стоя в дверях.
Я лишь молча смотрел в его голубые глаза.
Орсон исчез из Аппалачского государственного университета, когда мы учились на первом курсе. Последний сохранившийся у меня в памяти образ – он стоит в дверях нашей комнаты в общежитии.
– Какое-то время ты меня не увидишь, – сказал Орсон тогда.
Так оно и было, с того самого дня и до этого момента. Полиция вынуждена была прекратить поиски. Орсон просто исчез. Мы с матерью наняли частных сыщиков: ничего. Мы опасались, его нет в живых.
И вот теперь Орсон «принес извинения».
– Я не собирался показывать тебе то, что ты видел прошлой ночью. Вероятно, это из-за того, что я воспользовался старой веревкой.
Я обратил внимание на свежие царапины у него на шее и лице. На щеках искрились блестки, и у меня мелькнула мысль, не с ногтей ли они той женщины.
– Хочешь позавтракать? – предложил Орсон. – Кофе на плите.
Меня передернуло от отвращения.
– Ты шутишь?
– Я хотел несколько дней присматривать за тобой, прежде чем открыться, но после вчерашней ночи… ну, на самом деле в этом больше нет смысла, ведь так?
У меня по спине струился пот.
Снова откусив кусок яблока, Орсон направился в короткий коридор.
– Идем со мной, – сказал он.
Спустившись с кровати, я последовал за ним, через весь дом. Ноги подо мной дрожали, словно готовые в любой момент расплыться лужицей на полу.
– Садись, – предложил Орсон, указывая на черный кожаный диван, придвинутый к левой стене.
Войдя в гостиную, я оглянулся. В конце узкого коридора две комнаты, бок о бок, составляли основу дома: моя – слева; справа – дверь без засова и железного щита, закрывающего щель посредине. В простенке между дверями висело небольшое полотно кисти Моне, изображающее лодку, скользящую под каменным мостом.
Стены гостиной от пола до потолка были заставлены книгами. Книги стояли на грубых полках, торчащих из бревен, и я был поражен разнообразием их названий. На одной из полок я увидел пестрые обложки пяти своих книг.
Брат прошел в противоположный конец комнаты, где была устроена крошечная кухня. На табуретке у входной двери стоял проигрыватель грампластинок, рядом высилась стопка дисков высотой фута в три. Оглянувшись на меня, Орсон улыбнулся и поставил иглу на пластинку. Из двух здоровенных колонок грянул Фредди Фрилодер, и я развалился на диване.
Под звуки музыки Орсон не спеша уселся на краешке дивана. Мне было не по себе от его взгляда, устремленного на меня. Я отчаянно тосковал по своим очкам.
– Как ты думаешь, теперь я могу получить свои вещи?
– О, ты имеешь в виду вот это? – Брат небрежно достал из кармана джинсов мой револьвер. – Я ведь сказал тебе захватить с собой «Смит-и-Вессон», разве не так?
Его голос наполнился холодным сарказмом, сузившиеся в точку глаза жгли меня насквозь.
– Извини, – с пересохшим языком произнес я, неуютно ерзая на диване. – Разве ты сам поступил бы не так же? Я хочу сказать, я ведь понятия не имел…
– Напрасно ты пытаешься поставить меня на свое место.
Подойдя к проигрывателю, Орсон снял иглу с пластинки. В полной тишине, воцарившейся в доме, он вышел на середину гостиной.
– Энди, ты все испортил. Я велел тебе захватить одежду и туалетные принадлежности, а ты притащил револьвер и коробку патронов. – Брат говорил рассеянным тоном, словно мы сидели на крыльце, наслаждаясь сигарами. – Нарушив мои инструкции, ты навредил нам обоим, и единственное, что приходит мне в голову, это наглядно продемонстрировать тебе, что ослушание не в твоих интересах. – Откинув барабан револьвера, Орсон показал мне пять пустых гнезд. – Ты оплошал один раз, поэтому мы зарядим один патрон.
Достав из кармана патрон, он вставил его в барабан.
Мне стало плохо от страха.
– Орсон, не надо!
– Энди, Энди, Энди! Никогда не учи человека с заряженным оружием, как он должен себя вести. – Крутанув барабан, Орсон взвел курок. – Позволь тебе объяснить, что это причиняет боль и мне, поскольку я не хочу, чтобы ты вообразил, будто я делаю все это ради забавы. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы привезти тебя сюда, и если удача от тебя отвернется – а с вероятностью двадцать процентов патрон окажется напротив ствола и ты отправишься к праотцам, – все мои труды окажутся напрасными. Но я готов рискнуть, чтобы преподать тебе урок того, как важно следовать моим инструкциям.
Когда он направил револьвер мне в грудь, я непроизвольно поднял руки. Орсон нажал на спусковой крючок – щелчок, – после чего откусил кусок яблока. Я с трудом мог дышать. Я закрыл лицо руками, а брат снова поставил пластинку. Музыка зазвучала опять, Орсон вернулся на диван, отбивая ритм и с теплотой глядя на меня. Достав патрон из барабана, он положил револьвер на пол и плюхнулся рядом со мной. Я ощутил во рту кислый привкус тошноты. Мне показалось, меня вот-вот вырвет.
Твою мать, Орсон спятил! Меня ждет неминуемая смерть. Я в пустыне, один-одинешенек вместе с психопатом, своим родным братом. Своим долбаным братом.
– Энди, теперь ты можешь гулять по всему дому, а также выходить на улицу. Правда, сарай для тебя закрыт, и я каждую ночь буду запирать тебя в комнате, после того как ты ляжешь спать. Теперь тебе больше не надо справлять нужду в ведро. Душ у колодца за домом. Вода холодная, но ты привыкнешь. Электричество поступает от нового генератора, но я был слишком занят и не успел провести водопровод.
– Можно я прямо сейчас схожу в душ? – спросил я, с трудом совладав с голосом.
– Конечно. Но только всегда давай мне знать, когда выходишь из дома. У меня нет ни малейшего желания тебя искать.
Не в силах унять дрожь, я вышел из комнаты и открыл дверь навстречу солнечному свету, расцветающему над ржаво-бурой пустыней. Поежившись, я плотнее укутался в белый махровый халат, который носил в течение последних двух дней. Когда я обернулся, чтобы закрыть дверь, на пороге стоял Орсон.
– Мне тебя не хватало, – сказал он.
Я посмотрел на него, и на какое-то мгновение он стал беззащитным, словно тот брат, которого я любил, когда мы оба были маленькими. Его взгляд умолял о чем-то, однако я находился не в том состоянии, чтобы угадывать желания.
– Кто она? – спросил я.
Орсон прекрасно понял, кого я имею в виду, но ничего не сказал. Мы просто смотрели друг на друга – разжигая родственную связь, крепко спавшую много лет и почти умершую. И все-таки горючий материал в нас еще оставался.
Я не собирался ждать, когда Орсон закроет дверь. Развернувшись, я шагнул в утреннюю прохладу.
– Энди! – окликнул меня Орсон.
Я остановился, но не обернулся.
– Просто официантка.
Глава 6
Я стоял на шатком крыльце, в тени крытого железом навеса, опирающегося на сгнившие деревянные столбы. Со стороны пустыни дул сильный ветер, несущий сладковатый пряный аромат полыни, выжженной на солнце земли и не знакомых мне деревьев.
Четыре расшатанных кресла-качалки, по два с каждой стороны двери, едва заметно покачивались, но я сидел на ступенях, засунув босые ноги в пыль, все еще прохладную в тени, вдали от палящего солнца. Мой взгляд блуждал вдоль северного горизонта: скопление холмов, переходящих в высокие горы. Они находились по меньшей мере в тридцати милях, и на их склонах нельзя было различить никаких деталей. Только сплошная зелень внизу, говорящая о вечнозеленых лесах, далее крутые серые скалы и, наконец, похожие на облака ледники, никогда не тающие.
В шестидесяти ярдах слева от крыльца стоял большой сарай. Он выглядел новым, построенным наспех; железная крыша и свежие желтые сосновые доски сияли в лучах низкого солнца. Засов, запирающий двустворчатые ворота, был обмотан похожей на змею цепью. Следы колес уходили прямо в сарай.
Примерно в миле дальше пустыня поднималась на несколько сот футов, образуя уходящий на юг хребет из ржаво-красных скал. На гребне росли чахлые кусты можжевельника, зазубренными силуэтами чернея на фоне неба.
С самого утра я пытался читать у себя в комнате Макиавелли. Мне было жарко и душно, и я не мог сосредоточить внимание ни на чем, кроме мысли о том, как бежать отсюда. Затем я вышел на улицу, чтобы найти облегчение в глотке свежего воздуха. Но даже на ветру пот обжигал мне глаза, увлажняя кожу и волосы. Изнутри доносился джаз – зловещие звуки в этой безжизненной пустыне. Богатая музыка вызывала в памяти заполненные толпами клубы Нью-Йорка, людей, втиснутых в тесное пространство. Обыкновенно я терпеть не могу толпу и физическую близость других людей, однако сейчас клаустрофобия замкнутого пространства ночного клуба, сотрясаемого музыкой, показалась бы мне желанной.
Я просидел на открытом крыльце почти целый час, наблюдая за тем, как под лучами солнца пустыня становится багровой. Сознание мое полностью очистилось, и я настолько погрузился в бесконечность отсутствия мыслей, что вздрогнул от неожиданности, когда у меня за спиной со скрипом открылась входная дверь. Сапоги Орсона гулко застучали по деревянным половицам.
