Он покрутил головой и хекнул.
– А я то родом из Старой Руссы. Вот туда и пошел.
– Фига себе. А сюда-то как попал?
– Так я это… Неделю у солдатки отлеживался. Вроде затихло, ну я и отправился в путь-дорогу. Нарвался, блин масленичный, на полицаев… Вечером отправят по этапу – в деда, в душу, в мать…
– А меня расстрелять собираются…
– Да ты чего? За что?
– Рожей не вышел.
Вадик хихикнул:
– То-то они тебе нос поправили. А чего за форма такая у тебя? Не видал ни разу.
– Опытные образцы ввели. – Покосился на него Лешка. – А я ночью до ветра пошел. Ну и блуданул малость. Вляпался к фрицам в дозор.
– А ты не из десантуры? Тут, говорят, немцам в котел две бригады закидывали комиссары…
– Да какая десантура… Их же вроде в феврале закинули. А к апрелю вроде как кончили уже. – Сказал Лешка, а сам подумал, что под свитером-то тельняшка…
– Да не… Шарахаются еще где-то, – равнодушно сказал Вадик. – Остатки. Фанатики, блин. Ни еды, ни оружия. А все по болотам бегают. Главное толку от них никакого. Сдохли только без дела…
– Странно ты как-то говоришь… – Лешка искоса посмотрел на Вадика.
– А что тут странного? Уж не знаю, что лучше. По болотам без оружия голодным и раздетым бегать или немцам в плен сдаться. Из плена и бежать можно. А тут куда? Или свои или немцы шлепнут. Немцы дюже десантников не любят. Агась.
– А свои-то за что?
– Знамо дело… – пожал Вадик плечами. – За невыполнение приказа и дезертирство. Они тут должны были двумя бригадами весь котел немецкий в плен взять. А немцев тута тысяч семьдесят. Во как.
– Делааа…
– Лех, слышь чего скажу… У меня папироса есть немецкая. Одна. Заныкал от вертухаев фрицевских. И спички в ботинке. Давай-ка курнем!
– Давай! – обрадовался Лешка. – А ну немцы унюхают?
– А… – Махнул собеседник рукой. – Фингалом больше, фингалом меньше. Подумаешь.
– А давай!
Соблазн, втянуть хотя бы каплю никотина, был больше, чем очередной удар прикладом.
Они устроились в углу сарая и, накрывшись шинелью Вадика, стали по очереди тягать цигарку.
В голове поплыло, по рукам и ногам побежали приятные мурашки…
– Где, говоришь, служил то?
Не задумываясь, Лешка ответил первое, что пришло в голову.
– Триста двадцать вторая стрелковая. Восемьдесят шестой полк. Рядовой.
– Вроде не было тут триста двенадцатой?
– А перекинули недавно. Я вообще первый день на фронте.
– Понятен. Ну, сиди пока.
Тут Вадик откинул шинель, подошел к двери и пнул несколько раз.
– Открывайте, песьи дети! Расколол я его.
Дверь открылась. На пороге стояло три бойца в красноармейских ватниках, с трехлинейками, но без петлиц и белыми повязками на правых руках.
"Полицаи!" – понял Лешка.
– Ну, чего, тезка? Будем знакомы сызнова? – ухмыляясь, сказал "Вадик". – Олексий Глушков, начальник Ивантеевского волостного отряда шютцполицай.
Леха молчал. А что тут скажешь? Он встал, заложив руки за спину.
– Выходи, тезка. Сейчас тебе шиссен делать будем.
Делать нечего. Леха вышел под небо, висящее такой же свинцовой тяжестью над бестолковым миром.
Двое полицаев оттащили его к стенке, а начальник Глушков что-то пояснял фельдсполицкомиссару. Тот уже успел сменить штаны, и стоял безукоризненно чистый в этой грязище.
Потом они подошли к Иванцову.
Немец долго разглядывал опухшее лицо Алексея, а потом сказал:
– У тьебя есть два варианта. Льибо ти умираешь сейтчас, льибо ти жьивешь сейтчас. Что ты виберешь?
Леха молчал. На дурацкий вопрос можно дать только дурацкий ответ. Но такого ответа не было в пустой звенящей голове.
– Молчьишь?
Потом он развернулся и резко бросил, ровно выстрелил:
– Erschiessen.
Рядовые немцы наблюдали молча за происходящим.
Глушков взял винтовку, передернул затвор и спросил:
– Тезка, а ты родом-то откуда?
– Вятка, – Приглушенно сказал Иванцов.
– Молись, коли верующий! И глаза-то закрой. Легче будет.
Леха закрыл глаза. До сих пор ему все это казалось бредом каким-то, сном, фантастикой. А тут вот она правда-то… Несколько секунд – и тебя нет. А смерть вот она. Из глаз полицая смотрит. Пулей дотянется сейчас и все…
Конец…
– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
Леха свалился на колени:
– Ж-жизнь. Жить х-хочу.
А потом зарыдал и упал окровавленной мордой в коричневую жижу.
– Gut! – остановились рядом с ним начищенные сапоги фельдсполицкомиссара Дитера Майера. – Жизнь есть карашо. Но ее надо заслужить. Да? Ты себя плёхо показал на допросе. Сейчас ты докажешь свою преданность жизни, когда съездишь со своими новыми друзьями в деревню Опалево. Говорьят там есть раненый партизан, а можьет твой товарищ. Соратник. Найди и привези его сюда. Поднимите его.
Майер отошел на пару шагов, не желая больше пачкаться.
Двое полицаев подхватили Иванцова под руки и попытались поднять на ноги. Но Лешка был в полуобморочном состоянии, еле стоя даже с помощью.
Полицаи потащили его к телеге и закинули туда как зарезанного поросенка.
"Russische scwiene…Welche sie die Schweine aller…" – потом он, поморщившись посмотрел на небо: "der Arsch der Welt…"
По дороге в Опалево Лешка успокоился, хотя его и потрясывало время от времени. Ему дали какую-то тряпку, он, сколько смог, отчистил форму. Потом нацепил такую же белую повязку, как и у других. Ему что-то говорили, но он не реагировал, не понимая смысла обращенных к нему слов. Точно через туман доносились звуки разговоров, смешки. Кто-то совал в рот сигарету, он механически курил. Потом снова пошла носом кровь. Он сел сзади телеги – время от времени сморкая и харкая красным на дорогу.
Из оцепенения его вывел только сильный толчок в спину.
– Приехали! – больше догадался, нежели услышал Иванцов Алексей. Бывший студент первого курса, бывший поисковик, а ныне предатель и полицай.
Двое полицаев пошли по одной стороне деревни, Глушков потащил его за собой по другой. Еще один остался в телеге.
Они зашли в первый дом, заглянули в подвал, под кровать, залезли на чердак, посмотрели в хлеву. Потом начальник волостной полиции сунул под нос старухи кулак, и они пошли в другой дом.
Потом во второй, в третий…
А в четвертом Глушков увидал то ли дочь, то ли внучку хозяйки. Молоденькую девчонку лет четырнадцати-пятнадцати.
Выпнув тетку на улицу, он рявкнул на Лешку, чтобы тот постоял в сенцах.
Тот повернулся было, но краем глаза успел увидеть, как полицай влепил пару оплеух девчонке и навалил ее на стол.
Винтовку, чтобы не мешалась, тот поставил в угол и теперь, одной рукой задирая ей юбку, судорожно стаскивал с себя штаны. Девка орала благим матом, но отбиваться даже не пыталась от страшной вонючей скотины за спиной.
Впрочем, Алексей этого всего не слышал и не видел.
Он целился из винтовки в спину полицая.
Грохот выстрела снял все. И вату из ушей, и оцепенение в душе, и вялость в теле.
Тело бывшего полицая сползло на пол, а девчонка билась в истерике, залитая его кровью.
Иванцов вышел во двор.
На выстрел уже неслись по улице двое.
Он перезарядил трехлинейку и почти в упор разнес голову одной сволочи.
Второй остановился, задергался и побежал обратно за забор.
Иванцов пошел за ним. Но дойти не успел.
Пуля из немецкого карабина оставшегося в телеге часового пробила ему живот.
А потом двое полицаев добивали его прикладами… А он улыбался: "Два – один, наши ведут…"
Глава 3. Десантура.
Автоматы выли,
Как суки в мороз;
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце
На стропах берез
Мешало вести разговор.
И сказал Господь:
– Эй, ключари,
Отворите ворота в Сад!
Даю команду
От зари до зари
В рай пропускать десант.
М.Анчаров.
– Смотри! Леха!
– Да ну на хрен…
– Точно, Леха. Кровью сморкается…
– Да не может быть, у них повязки белые. Видишь? Это же полицаи!
Захар с Виталиком лежали в кустах, наблюдая – как по проселочной дороге ковыляла телега с пятью мужиками.
Четверо были одеты как обычные красноармейцы, только один сзади на телеге был в пятнистом камуфляже. И с белыми повязками на рукавах.
Время от времени "камуфляжный" утирал сочившийся кровью нос и сморкался красным на дорожную хлюпающую жижу.
– Значит, не только нас сюда забросило? И его тоже?
– Он же в лагере оставался…
– А сейчас тут…
– Не, не он. Не может быть, чтоб он с полицаями… Да и без очков этот…
Они молча смотрели, как телега удаляется за поворотом лесной дороги.
И тут же, не сговариваясь, броском кинулись на другую сторону леса.
Рывок получился удачный. Хотя и преодоление дорог в тылу врага считается одной из самых опасных тактических операций, но на этот раз им повезло.
