Бренди настоящая пролетарская принцесса и производит неизгладимое впечатление: вследствие каприза природы или генетической мутации она унаследовала красоту от тети Мари. Она продолжает одеваться так, как будто ей не двадцать четыре года, а четырнадцать, обожает, чтобы ее называли «девочкой», в отличие от Гадор, которой никогда такое не приходило в голову, и не только потому, что ту вообще редко посещают какие-либо идеи.
– Всем привет! – говорит Бренди, сразу проходит и садится, ни на кого не взглянув. – Что у нас на ужин?
– Тушеное мясо с овощами и рагу из цыпленка, которое осталось с позавчерашнего дня, – отвечает мама.
– Но, мама… – возмущается она, кокетливо складывая губы, – позавчерашнее рагу из цыпленка не слишком полезно для здоровья, верно? – И она поправляет косу, уложенную на затылке.
– Только этого мне не хватало, – ворчит тетя.
– Не беспокойся, Мари. – Мама направляется к морозилке и что-то там старательно выискивает. – Для тебя есть рыбные палочки. Для тебя и для девочки.
– Ты их купила на распродаже? – спрашивает тетя.
– На распродаже? – в свою очередь переспрашивает моя мать.
– Эти палочки. Надеюсь, они палочки только по названию. Мои зубы стоят больше, чем мебель в столовой, Эла.
– Она хотела спросить, продавались ли они со скидкой. – Бренди выступает в роли переводчика, заплетая в косички белесую шерсть нашей собаки, которая с меланхоличным и задумчивым видом прикрывает глаза. – Эти палочки…
– Похоже, вокруг нас сплошь специалисты по скидкам, – говорю я, вспоминая о Викторе.
– Я на еде не выгадываю, – заверила всех мама. – Но да, они продавались со скидкой. Но я считаю, что скидка – это не уценка.
– А какая разница?
– Ну… Уценка бывает, когда нужно распродать товар, пока он не испортился. А часто товар сразу появляется на прилавке со скидкой, потому что его произвели слишком много. Палочки из мерлана или… мебель из сосны. В этом разница. Что-то в таком роде.
– Мама-а-а…
– Ты хочешь сказать, что я ем благотворительные продукты из супермаркета? – настаивает тетя. – А ведь я тебе плачу, чтобы ты меня хорошо кормила.
По ее мнению, деньги, которые она дает маме, чтобы та готовила еду, убирала за ней и все терпела, – это целое состояние и огромная удача, и что никто, будучи в здравом рассудке, не может быть столь расточительным. Но у меня другое мнение, и любой, кто ее знает, со мной согласится. Мариана – это невероятное чудовище с почти человеческим туловищем и конечностями, но у которого вместо головы кассовый аппарат.
И она никогда не теряет голову.
Глава 3
– Какой ужас, ужас! – Моя бабушка жует с озабоченным видом. Она всегда очень осторожна, потому что боится обнаружить в пище «неопознанные объекты», но в действительности все дело в том, что ее зубные протезы не столь хорошего качества, как у тети Мари.
– Ради бога, бабушка! Что с тобой такое? – Кармина сидит рядом с ней. Она недовольно кладет вилку на свою тарелку, потом наклоняется, чтобы встретиться взглядом с бабушкой.
Кармина видит, что процесс жевания у бабушки продолжается, мускулы на лице моей сестры расслабляются, и она снова берет вилку.
– Не надо нас так пугать.
– Ей бы следовало заново родиться, с другим лицом, – делает замечание тетя Мари, но бабушка не проявляет к нему никакого интереса.
– Я не из-за еды, – объясняет она, глядя на мою сестру Кармину. – Просто прошлой ночью мне приснилось, будто у меня отняли последнее, что осталось.
– Что?
– Ну, знаешь, я совсем разорилась.
Я смеюсь, а моя племянница Паула вопросительно смотрит на меня огромными глазами. Эта девочка серьезна, словно наелась чеснока.
– Я все еще под впечатлением моего сна. В груди какая-то слабость… Эла, я не могу больше есть это… что бы это ни было. Достань мне окорок, – приказывает бабушка.
– Его нет. Я использовала остатки, когда тушила мясо.
– Ничего, не важно. У меня нет аппетита.
– Поешь еще немного, мама.
– Мне не хочется.
Я недавно поняла, что если хочешь узнать, как человек занимается любовью, надо посмотреть, как он ест: манеры поглощения пищи и совокупления совпадают – скажем, тот же стиль. Я начала с этой точки зрения наблюдать за членами моей семьи. Нас за столом девять женщин, значит, девять голов возвышается над спинками стульев, придвинутых поближе к кормушке, и управляет столовыми приборами с большей или меньшей ловкостью и умением. Я пристально слежу за своими руками: не могу себя заставить пользоваться ножом, потому что у меня по телу бегут мурашки, как подумаю, что можно сделать с помощью режущего инструмента. А какими ужасными последствиями для моей блондинистой головы чревато использование глиняных горшков из нашего хозяйства, если опустить на нее один из них. Все ножи в нашем доме тупые, поскольку Кармина работает мясником, и мама обычно приносит мясо домой уже разделанным на бифштексы, мелко порезанным или измельченным в фарш. Нам не нужны дурацкие навахи, острые, как шпага Д'Артаньяна. Самые большие трудности возникают, когда нужно резать арбуз, но мы нашли выход: Кармина разбивает его о стол, и дело в шляпе. Но все же… даже тупой, незаточенный нож остается ножом. А именно сейчас по моему следу наверняка идет пара типов без предрассудков, которые держат в зубах ножи, такие же длинные, как автострада Андалусии. Я вам говорю. Это точно.
Результат: я не ем, у меня нет аппетита. Соответственно можем сделать вывод, что и в постели, в вопросах секса у меня анорексия.
Рядом со мной сидит Паула, моя племянница. У нее скошенный подбородок и испуганное выражение лица, она похожа на мышку. Она такая худосочная, что можно пересчитать все ее кости. Глаза огромные, как блюдца, и грязно-голубые. Рот переполнен замороженным мерланом, который она не может проглотить. Этому не слишком выразительному созданию сейчас пять лет. Трудно понять, как у нее пойдут эти дела.
Дальше, рядом с дочерью, сидит Гадор. Думаю, беременность повлияла на нее. Вижу, как она хватает какую-то зелень и жадно запихивает себе в рот, после чего принимается ковырять вилкой в тарелке, с отвращением глядя на кушанье.
Бабушка почти ничего не ест, только иногда кусок окорока или филе. Она обходится нам дешевле, чем содержание чучела канарейки. Однажды я ее спросила:
– Бабушка, у тебя режим?
А она ответила, даже не взглянув на меня:
– Режим? Я соблюдала только один режим – франкистский, и то только в начале…
Рядом с ней Кармина, которая поглощает пищу так, будто желает уничтожить овощи, словно они ее бесят. Я наблюдаю за ней с интересом. Она накалывает вилкой брюссельскую капусту и подносит ее к губам, но, не успев ничего разжевать, уже подцепляет фасоль, которую тоже запихивает в рот, а потом гору гороха, два куска слегка обжаренного мяса, морковь и лук… и только после шестой ложки начинает жевать и ненадолго закрывает рот. Она обжора. Она всегда так себя ведет, если представляется случай. Я даже не хочу воображать, что она делает в постели. Я слишком большая ханжа, чтобы позволить себе думать о Кармине то, что могла бы.
