и ее новая девушка Хен пекли в кухне торт для меня. Одеваясь у себя в комнате, я слышала внизу их нежное оживленное воркование, и когда я сошла по винтовой лестнице Лыжной хижины в летящем красном платье в пол, обе ахнули от восхищения.
Лизе удалось нечто, казавшееся мне столь же невозможным, как умеренность в выпивке: она оставалась одна – по-настоящему одна, даже на свидания не ходила, – пока не нашла своего человека. За время нашего знакомства она почти ни с кем не целовалась, и я втайне удивлялась, что ей не скучно и не одиноко, хотя и понимала, что ее образ жизни лучше моего. Благодаря воздержанию можно заслужить историю любви.
С Лизой так и произошло – она сама построила свою жизнь, счастливую и самодостаточную. Потом в эту жизнь вошла Хен, только и всего. Они были влюблены, и в их отношениях не было ничего мучительного и унизительного. Все сложилось так, как они рассказывали, и я знала, что со мной никогда не произойдет ничего подобного, потому что не могла провести и дня, не говоря уже о нескольких годах, не озираясь в поисках кого-то, на кого можно направить свои чувства.
Помню, что многие делали комплименты моему эффектному платью и просили меня покружиться, чтобы посмотреть, как оно красным облаком взлетает вокруг меня, и я чувствовала себя красивой и остроумной. Помню, что в какой-то момент все собрались в бар и, когда мы высыпали на улицу и курили на тротуаре, дожидаясь остальных, я поссорилась с нашим соседом. Помню, что чувствовала себя во всеоружии в своем праздничном наряде и держалась вызывающе и что, когда я ему грубила, Лиза положила руку мне на плечо. После помню только, что на следующий день почему-то проснулась не в своей постели, а в Лизиной.
Я осторожно, не чувствуя высоты, спустилась по лестнице и обнаружила Лизу, убирающую коробки из-под пиццы и переполненные пепельницы.
– Ох, что стряслось прошлой ночью? – спросила я с деланой непринужденностью и смехом в голосе. Живот свело от страха. – Почему я очутилась у тебя в кровати?
– Ночью ты перепачкала свою постель кровью, поэтому я прибралась и уложила тебя к себе.
Она наводила порядок, стараясь не встречаться со мной взглядом.
– О господи, Лиза, прости, пожалуйста. Я, наверное, по пьяни вытащила тампон. Боже, я ужасно извиняюсь.
– Ты была там с Питером, – сказала Лиза, нахмурившись. Ее расстраивало и само случившееся, и то, что ей пришлось мне об этом сообщить.
Питер находился в прерывистых отношениях с нашей общей близкой подругой, милой девушкой по имени Грета, на которую все, зная, насколько она слепа к его изменам, смотрели с покровительственным сочувствием.
Я не нашлась что сказать, поэтому визгливо рассмеялась и повторила «О господи!», словно Лиза рассказала мне про обычный конфуз вроде пролитой выпивки. Тогда она наконец на меня посмотрела, и я почувствовала себя раздавленной ее взглядом, в котором было больше беспокойства, чем осуждения. В тот момент я поняла, что только Лиза видит меня такой, какая я есть. Она одна видит переполняющий меня океан зависимости, который никогда не перестанет выплескиваться через край, уничтожая все на своем пути, но не ненавидит меня за него, а жалеет. Пораженная этим мгновенным страшным осознанием, я, вздрогнув, отвернулась, ушла наверх и не спускалась, пока не услышала, что она выходит из дома.
Вскоре после той вечеринки Лиза сказала, что переезжает в Берлин с Хен. В глубине души я почувствовала облегчение. Жить с ней после того, как она так посмотрела на меня в то утро, было выше моих сил, но вместе с тем мне было невыносимо, что она меня бросает. Я не хотела, чтобы она была рядом, потому что она единственная видела меня настоящей, но по той же причине не могла ее потерять.
В месяцы до ее отъезда я постаралась быть верной и заботливой подругой. Я пыталась без слов сказать, что она мне нужна, она – моя единственная здоровая потребность, сказать, что после того, как она меня покинет, я буду нуждаться в ней еще сильнее. Лиза пообещала, что не перестанет дружить со мной только из-за переезда, и по большому счету сдержала слово.
9
После первого свидания мы с Кираном начали видеться по нескольку раз в неделю. Закончив вечернюю смену в ресторане, я пешком или на такси отправлялась к нему. Он жил в квартире на первом этаже, возле Килмэнхемской тюрьмы. Мой рабочий график его не смущал. Он всегда страдал от бессонницы, засыпал только между четырьмя и восемью утра. От меня пахло кухней и слегка потом. Он набирал мне ванну, и я нежилась в ней, слушая, как он, напевая себе под нос, заваривает нам чай или горячий шоколад, выкладывает на блюдце черствые печенья.
Он почти не пил и был совершенно равнодушен к еде. В детстве, после автомобильной аварии, он лишился обоняния и практически полностью потерял чувство вкуса, а потому никогда не держал дома ничего, кроме продуктов, необходимых, чтобы подкрепиться, – огромных запасов пресных мюсли, консервированного нута, белого риса. После того как я спускала воду в ванне, он давал мне свою футболку и дырявые, мягкие от старости кальсоны из вафельной ткани. Я часто оставалась у него, но пижаму приносить не хотела: мне нравилось ощущать прикосновение его одежды, чувствовать запах его мыла «Пирс».
Потом мы в обнимку сидели на диване и, медленно поглаживая друг друга, тихо обсуждали, как прошел день. Как добры мы были в те вечера! Мы негромко, снисходительно смеялись над высказанными друг дружкой маленькими наблюдениями и касались друг друга бережно и нежно, словно боясь разрушить соединившее нас новое чувство.
Когда мы впервые занялись сексом, я была вне себя от счастья и очевидной правильности происходящего между нами. От его рта исходил какой-то идеальный запах, почти ощутимый на вкус, – я знала, что этот не поддающийся определению запах вызывают те же химические вещества, которые влекут друг к другу наши тела.
(Через несколько недель один из поваров с моей работы приготовил трюфельную эссенцию. «Понюхай!» – сказал он и протянул ее мне. Поводив ею под носом, я сразу подумала: «Это Киран».)
Вечером мы часто слушали пластинки. Ему нравились Боб Дилан и Хэнк Уильямс, поэтому я тоже их полюбила. Иногда мы брали напрокат фильмы и смотрели, забравшись в постель. Он был такой большой, что я могла сидеть у него на коленях, не причиняя ему никакого неудобства. Мы смотрели дрянные малобюджетные ленты пятидесятых годов, которые
