Но ничего этого я так никогда и не сделал: не попросил о переводе, не вернулся в Касерес и не покинул Жирону. Теперь это мой город. Моя жена родом отсюда, мои дети родились здесь, и здесь похоронены мои родители. Я люблю и ненавижу этот город, как любят и ненавидят нечто такое, что имеет очень большое значение. Хотя, если хорошо подумать, это неправда: правда то, что я люблю Жирону намного больше, чем ненавижу; если бы это было не так, я не смог бы выносить ее столько времени. Иногда меня даже охватывает гордость за нее, потому что я столько сделал для того, чтобы этот город был таким, каким он стал, и, поверьте, сейчас он намного лучше, чем когда я приехал… В те годы это был ужасный город, однако я быстро привык к нему. Жил со своими пятью товарищами в съемной квартире на улице Монтсени, в квартале Санта-Эужения, и служил в комиссариате на улице Жауме, неподалеку от площади Сан-Агусти. Жирона всегда являлась тихой заводью, особенно в те времена, когда Франко был еще жив, поэтому, как я и предполагал, моя служба здесь оказалась намного проще и безопаснее, чем та, какую нес во время своей практики в Мадриде. Я служил в уголовном розыске, возглавляемом субкомиссаром Мартинесом, и моим непосредственным начальником был опытный инспектор Вивес, руководивший одной из двух групп, на которые был разделен наш отдел. Мартинес был добрым человеком и хорошим полицейским, а Вивес — как я скоро понял — хотя временами и мог казаться славным парнем, на самом деле был абсолютно отвязным и вздорным типом» Откровенно говоря, в те времена среди полицейских было много таких. К счастью, это не касалось моих товарищей, с которыми я работал в одной группе и снимал сообща квартиру, иначе наше постоянное сосуществование стало бы попросту невыносимым. Мы проводили вместе утро в комиссариате, вместе обедали в «Кан-Льорет», «Кан-Барнет» или в «Эль-Амфора», днем совершали обход своей территории, ночевали под одной крышей, а в свободные дни пытались развлечься и отдохнуть, что в Жироне тех лет было почти так же трудно, как хорошо выполнять нашу работу. Да, средства, какими располагал наш отдел, были очень скудными. Например, в нашем распоряжении имелось всего два «законспирированных» автомобиля, которые к тому же всем были прекрасно известны, потому что всегда стояли припаркованные перед комиссариатом. Впрочем, много машин нам не требовалось. Преступность в городе находилась на невысоком уровне и концентрировалась в китайском квартале. Благодаря этому было не очень сложно держать ее под контролем: криминальные элементы собирались в этом месте, именно там замышлялись темные делишки, и там, рано или поздно, узнавали всё обо всех. Достаточно было каждый день наведываться в китайский квартал, чтобы без особых проблем контролировать происходящее в городе.
— Значит, там состоялось ваше знакомство с Сарко?
— Да.
3
— Как я вам уже сказал, тогда, в шестнадцать лет, мне приходилось слышать о китайском квартале, но знал я о нем лишь то, что это было сомнительное место и находилось оно на противоположном берегу реки, в старой части города. Прежде я там не бывал, но не заблудился, когда впервые отправился в «Ла-Фон».
В тот день я пересек Оньяр по мосту Сан-Агусти и, оказавшись в старом городе, свернул налево по улице Бальестериес, прошел дальше по Кальдерер, и, когда позади, по правую сторону, осталась церковь и началась улица Ла-Барка, мне стало ясно, что я ступил уже на территорию китайского квартала. Мне возвестил об этом запах мусора и мочи, поднимавшийся плотным облаком смрада от брусчатки, разогревшейся под лучами послеполуденного солнца. Также я понял это и по людям, стоявшим на углу Портал-де-ла-Барка, в тени старых зданий: среди них был старик с иссохшими, ввалившимися щеками, двое мужчин бандитского вида и молодая шпана — несколько парней лет двадцати — они курили и держали в руках стаканы с вином или бутылки пива. Я прошел мимо, стараясь не глядеть в их сторону, и неподалеку от того места увидел бар «Сархенто», а рядом с ним — «Ла-Фон». Остановившись у дверей, я заглянул внутрь через стекло. Помещение было маленькое, узкое и вытянутое, с барной стойкой слева и тянувшимся вдоль нее проходом, уходившим вглубь, где он расширялся, превращаясь в небольшой зал. Бар был почти пуст: в зале стояло несколько столиков, но посетителей не было, лишь у барной стойки разговаривали двое людей. По другую ее сторону женщина ополаскивала стаканы в мойке, и над ее головой на стене висела табличка «Курить косяки запрещено». Я не решился войти и продолжил свой путь до пересечения улиц Ла-Барка и Беллайре, где заканчивался китайский квартал. Потом я долго слонялся между железнодорожной эстакадой и церковью, размышляя, отправляться ли домой или сделать еще одну попытку. В конце концов я набрался храбрости и вернулся в «Ла-Фон».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На сей раз в баре было многолюднее, но ни Тере, ни Сарко не появились. Немного робея, я сел в конце барной стойки, у двери, и ко мне тотчас подошла хозяйка — рыжеволосая женщина с недовольным выражением лица и в переднике, покрытом жирными пятнами. Она спросила, чего мне надо. Я поинтересовался, не здесь ли Сарко. Женщина ответила, что он еще не появлялся. Тогда я спросил, не знает ли она, когда тот явится, и она заявила, что понятия не имеет. «Ну, так что? — произнесла она. — Ничего не собираешься брать?» Я заказал кока-колу, заплатил и принялся ждать.
Тере и Сарко не замедлили появиться. Едва переступив порог бара, они сразу увидели меня, и лицо Тере просияло. Сарко похлопал меня по спине. «Черт возьми, Гафитас! — воскликнул он. — Созрел наконец?» Они увели меня вглубь заведения, и мы устроились за столом, где уже сидели двое парней. Одного из них, веснушчатого, с раскосыми глазами, звали Чино;[7] второй, смоливший одну сигарету за другой, был очень маленький, нервный и весь прыщавый. Звали его Колилья.[8] Сарко усадил меня между Тере и собой, и, пока он заказывал пиво у хозяйки бара, появилась блондинка в мини-юбке и кедах цвета фуксии (как я узнал позже, это была девушка Гордо). Никто меня ни с кем не познакомил и никто не обращал на меня внимания: Тере разговаривала с Линой, а Колилья и Чино — с Сарко. Гордо и Тио, объявившиеся вскоре, ни малейшим намеком не дали понять, что узнали меня. Я чувствовал себя неуютно, но уходить не собирался.
К нам присоединился еще один тип, выглядевший старше остальных. Он был в сапогах и невероятно узких расклешенных книзу джинсах, рубашка у него была расстегнута, и на груди сверкала золотая цепочка. Тип уселся верхом на стул рядом с Сарко, положив руки на спинку перед собой, и указал на меня: «А это что за ботаник?» Все замолчали, и внезапно на меня обратились восемь пар глаз. Сарко первым нарушил молчание: «Черт подери, Гилье! Это тот чувак из «Виларо». Я же говорил, что он придет, никуда не денется». Лицо Гилье стало непроницаемым. Сарко хотел продолжить, но его прервало появление хозяйки с пивом и еще одного парня по прозвищу Дракула. Когда хозяйка ушла, а Дракула остался (его так звали, потому что из-под губы у него торчал клык), Сарко произнес: «Ну, давай, Гафитас, повтори Гилье то, что ты мне рассказывал в тот вечер». Я догадался, что он имел в виду, но все же уточнил: о чем именно? «Об игровом зале», — напомнил Сарко. И я снова все рассказал; кроме того, польщенный вниманием к себе и, возможно, пытаясь показать себя более значимым перед компанией (или перед одной Тере), добавил, что теперь помогаю сеньору Томасу закрывать заведение. Сарко задал мне несколько вопросов, в частности, какова ежедневная выручка у сеньора Томаса. «Не знаю», — честно ответил я. «Ну, примерно», — настаивал Сарко. Я назвал слишком большую цифру, Сарко взглянул на Гилье, я посмотрел на Тере и сообразил, что не должен был ничего рассказывать.
Однако я тотчас забыл об этом и оставшийся день провел в их компании. После моего звездного момента, когда я рассказывал про игровой зал и сеньора Томаса, больше мне почти не довелось открыть рта. Я старался не привлекать к себе внимания и довольствовался тем, что слушал их разговоры, в то время как они пили пиво в баре или выходили курить гашиш, сидя на перилах моста через Галлигане, на площади Сан-Пере. В общем, в тот день мне удалось кое-что выяснить. Во-первых, Сарко и Тере жили в бараках. Впоследствии я узнал, что остальные обитали в Пон-Мажор, Виларрохе и Жерман-Сабат, но все или почти все они также прошли через бараки, где, собственно, большинство из них и познакомились. Во-вторых, оказалось, что, за исключением Сарко, приехавшего из Барселоны и находившегося в городе несколько месяцев, прочие были родом из Жироны или жили тут уже много лет. В-третьих, мне стало известно, что Сарко, Гилье, Гордо и Дракула успели уже по нескольку раз побывать в исправительных учреждениях. Как я узнал позже, с прошлого лета до зимы этого года Сарко сидел в барселонской тюрьме, хотя на тот момент ему еще не исполнилось шестнадцати лет и он не достиг возраста уголовной ответственности. Что касается моего состояния, то, поскольку прежде я никогда не пробовал гашиш, к вечеру, когда исчезли эйфория и неконтролируемый смех, начавшиеся у меня после нескольких затяжек, я почувствовал себя плохо и, когда мы возвращались в «Ла-Фон» с площади Сан-Пере, ускользнул от компании и двинулся прочь из китайского квартала по улице Беллайре.
