Молодой господин догадывался, что Нарицухико страшно испугался чего-то по ту сторону ворот, на священной земле. Учитывая, что они сами увидели там год назад, это наверняка были обезьяны. И Тихая своими глазами убедился в том, насколько они опасны, тоже отправившись тогда за похищенным кохаем.
Обезьяна, которая украла мальчика, назвалась Кодзару – «обезьянка». Его целью было выманить молодого господина и заставить его отпереть Кин-мон. Отряд наследника попался на эту удочку и, хотя вернулся целым и невредимым, все-таки открыл запретные ворота между Ямаути и священными землями.
С тех пор у ворот поставили недремлющую стражу и подготовились дать отпор врагу, если он нарушит границу. Много лет ворота стерегли жрецы, теперь же к ним присоединились вооруженные Ямаути-сю. Ворота постоянно сторожили и те и другие: один – от духовенства, другой – доверенное лицо молодого господина.
Наконец-то Тихая сможет отдохнуть, впервые за семь дней. Юноша тихонько вздохнул, и проходящий мимо Итирю дружески хлопнул его по плечу:
– Спасибо за службу.
В Кэйсоин Итирю был на курс старше. Он оказался заботливым сэмпаем и способным воспитанником. Юкия, с которым они вместе росли, поддразнивал его, сравнивая лицо Итирю с только что выкопанной картошкой, но юноша разве что глядел свирепо, а лицо – самое обычное.
Правда, из-за любви к показухе вкус в одежде у него был ужасен. Мало того, родился он, видимо, под «звездой нерешительности»: в нужный момент никогда не мог принять четкого решения, и все кохаи единодушно отказывались искренне уважать такого сэмпая.
Тихая и сам не испытывал особенного уважения к Итирю, однако тот упрямо продолжал обращаться с ним как с младшим.
– Юкия и остальные отправились навестить госпожу Сакуру, а ты не пойдешь?
– Нет.
Вообще-то он договорился встретиться с сестренкой, которая жила в западных землях, но он вовсе не обязан это никому объяснять. Без лишних слов повернувшись спиной к Итирю, он уже собрался уходить, как вдруг раздался страшный грохот, словно обвалилось что-то очень тяжелое.
* * *
Надзукихико рассеянно оглядывал Ямаути из-за спины своего коня по дороге от Сиондзи к Сёёгу. Его сердце так и осталось в той комнате, где он беседовал с супругой.
С неба падали белые хлопья. Все казалось таким странным. Как старейшине ятагарасу, как истинному Золотому Ворону ему всегда было до боли грустно думать о том, как эфемерна жизнь племени, что находилось под его защитой. Но сейчас речь шла о жизни его первенца, которого он потерял, не успев порадоваться его появлению.
Смерть собственного ребенка он ощущал совершенно так же, как смерть любого другого ятагарасу, и это делало чувство безвкусным, как бумага. Он не мог даже понять, вызывало ли это у него досаду или раздражение. Надзукихико шептал себе, что для истинного Золотого Ворона нет другого пути, и все равно отчетливо осознавал, что испытывать такие чувства неправильно. Опечалилось бы дитя, узнав, каков его отец?
Пока он предавался бесполезным размышлениям, вдали вдруг послышался плач младенца. Сначала Надзукихико решил, что тоже услышал его в своих мыслях. Однако, когда поднял взгляд, все тело пронзило неприятное предчувствие, и он понял: это не что иное, как предчувствие истинного Золотого Ворона.
– Ваше Высочество? Что с вами? – с подозрением спросил летевший рядом Акэру.
Как только молодой господин повернулся к нему, всю страну охватил единый звук. Раздался шум, похожий на чей-то крик. Непонятно, чей это был голос, и неясно, откуда он доносился. Но пронизывающий все тело вопль агонии безжалостно прокатился в тот миг по небу и земле, по озерам и долинам, разразился в ушах каждого ворона. Кони, не выдержав его, перепугались, остановились, захлопали крыльями, а Акэру и Сумио зажали уши руками.
Пространство искривилось, и поднялся странный ветер, будто взбалтывая мутный воздух. И тут затряслась земля, словно отвечая на звук. Невнятный шум сменился гулом. Снизу вздымалась почва, будто под ней билось нечто огромное и гигантские невидимые руки разрывали ее, отчего повсюду побежали трещины. Из черных разломов поднимались клубы пыли, до всадников донеслась вонь горелой глины. Тряслись горы, обваливались скалы, здания рушились так легко, будто были сделаны из бумаги. Усадьбы аристократов на платформах и галереи между ними – все срывалось вниз, как детские игрушки. Вдали виднелись выбегавшие из домов люди в нарядных кимоно, они летели с обрывов, словно лепестки цветов, и пропасть жадно поглощала их одного за другим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Перестань! – закричал Надзукихико, сам не понимая кому.
И тут вдруг, словно услышав его, грохот прекратился. Наступила неестественная тишина. Еле-еле достигали их слуха вопли и крики людей, но громкие звуки пропали, и земля тоже больше не тряслась.
– Закончилось? – хрипло спросил Акэру.
В тот же миг Сумио завопил:
– Сверху!
Трещины прошли не только по земле, но и по небу. По пасмурному небу пробежали бесчисленные черные линии – иначе как трещинами их нельзя было назвать.
Да что же это?! Что происходит?! Надзукихико ничего не понимал, однако, ощутив знакомое сильнейшее чувство опьянения и известный ему запах внешнего мира, содрогнулся.
В барьере, защищавшем Ямаути, возникла прореха. Ее нельзя было сравнить с теми, что он наблюдал прежде. Если так пойдет дальше, разрушится вся Ямаути.
– Сумио! Лук! – крикнул Надзукихико. – Я попробую залатать прорехи. Пусть привезут стрелы и лук на замену. Вызывай Уринтэн-гун и спасай горожан. Акэру, лети к Ямаути-сю. Пусть помогут священники, перекройте подходы к трещинам. Не давайте людям к ним приближаться. Тот, кто попадет в прореху, больше не вернется. Скорее!
Сумио и Акэру без лишних споров развернули коней. Надзукихико начал натягивать лозу на переброшенный ему лук, а Юкия и Сигэмару в птичьем облике, ожидая приказаний, кружили рядом.
– За мной!
Надзукихико поправил колчан и изо всех сил пришпорил коня, направив его вверх. То место, где змеились трещины, было словно оплетено черной паутиной. Грозные тени продолжали пожирать мир вокруг.
Ему еще не приходилось латать прорехи в небесах, и все же… выбирать не приходилось! Словно молясь богу, он посмотрел над собой и пустил стрелу как можно дальше. Та мгновенно скрылась из глаз, но тут же раздался звенящий звук, словно наконечник ударил в хрусталь, и вдоль черной тени протянулся светло-лиловый луч.
Надзукихико почувствовал, как кровь стынет в жилах. В глазах на миг потемнело, и вдруг лиловый луч расширился, заполняя трещину, и черный след исчез.
Получилось! Не дожидаясь, пока пропадут все черные линии в небе, он направил коня вниз. Тут и там виднелись обвалы и оползни, и красноватые обрывы продолжали осыпаться. Однако его больше пугали бездонные черные пустоты в глубине трещин. С ними было что-то не так.
Он запустил стрелу в первую попавшуюся цель. Стрела воткнулась в центр тьмы, и из нее яростно полезли ярко-зеленые лозы. Свежие побеги покрыли трещину, словно раскинутый невод, а когда их движение прекратилось, в мгновение ока расцвели кисти глицинии. Надзукихико показалось, что запах внешнего мира сразу ослаб, однако с каждым распустившимся цветком он чувствовал, как холодеет тело.
Молодой господин обмотал вокруг себя вожжи, чтобы удержаться на коне, при этом его била крупная дрожь, и руки ослабли. Когда стрелы кончились, он увидел кровь на левой руке: видимо, оттого, что не надел защиту. Но дело еще не закончено. Кругом зияли прорехи.
– Ваше Высочество! – донесся голос издалека.
Он обернулся: к нему летели Ямаути-сю с колчанами.
– Каковы повреждения?
– Упал мост у ворот Тюо-мон. Верхние усадьбы и призамковый город разрушены почти полностью.
– Уринтэн-гун выкапывают пострадавших из-под завалов, но из-за трещин к некоторым местам сложно подобраться.
Руки ничего не чувствовали, и все же он с силой натянул лук.
– Сначала летим к самым глубоким трещинам. Быстро, проводите меня.
