южный акцент, — последнее, что ему надо.
Повисает пауза, затем девушка спрашивает у меня номер страховки брата, дату рождения и адрес. Говорит, что выводит дело на экран.
— Его признали годным для работы.
— Ага, признали, поэтому я вам и звоню. С последнего места работы брата увезли в психушку. С двух предыдущих тоже. Он не может находиться среди большого числа людей. Если вы вынудите его выйти на работу, ему снова станет хуже. Поэтому мне и нужно с кем-то это обсудить.
— У него есть право подать апелляцию, — отвечает она. — Пусть заполнит форму СРМР-1.
— Хорошо, заполним. Можете прислать нам ее почтой?
— Просто распечатайте форму с нашего сайта.
Тяжело вздыхаю. Вот всегда они так.
— У нас компьютера нет, не то что принтера.
— Хорошо. Приходите в центр занятости, они вам ее распечатают. Просто заполните бланк и укажите, почему считаете решение неверным.
— Так. И когда нам потом ждать результат?
— Минимум четырнадцать рабочих дней, но может, и намного дольше. Если первоначальное решение оставят в силе, у вас будет право обратиться в суд, но на это уйдет несколько месяцев.
— Да вы смеетесь. И на что нашему Терри все это время жить?
— Мистер Аллен может подать заявку на кредит и пойти в центр занятости на собеседование, как и указано в письме.
— Но он не может работать, ему от этого хуже.
— Его состояние оценили как подходящее, так что центр занятости наверняка подберет ему соответствующее занятие. Я могу записать его на собеседование. Заодно и форму там заполните.
Дурь какая. Девица вообще ничего не понимает. Но если Терри увидят вживую, может, хоть поймут, о чем я.
— Хорошо, — отвечаю я.
— Договорились. О, вам повезло. Один из кандидатов отменил заявку, и я могу записать вашего брата на понедельник на три сорок пять. Вас устраивает?
Если поеду с работы на автобусе, как раз успеем.
— Да.
— Отлично. Я вас записала. Ему нужно будет принести три копии паспорта и прописки. Вся информация есть у нас на сайте. Могу я еще чем-нибудь вам помочь?
— Нет, милая, — вздыхаю я. — Если только вы не умеете лечить уставшие распухшие ноги.
Возвращаюсь в гостиную. Похоже, на экране уже новая серия, Мэттью в другом костюме.
— Ошиблись? — спрашивает Терри.
— Мы знаем, что да. Осталось их убедить. Заполним форму на пересмотр решения, но ждать придется несколько недель. А пока они хотят, чтобы ты пришел в центр занятости на собеседование.
— Когда?
— В понедельник днем.
— Мне же не придется работать? Пока не узнаем результат пересмотра?
— Будем надеяться.
Терри молча кивает. Я замечаю, как он стиснул челюсти. Ненавижу такие моменты, ведь знаю, чем все закончится. Брат вновь пялится в экран. Теперь там Элтон Джон. Поет «Прости — это, похоже, самое тяжелое слово»[4].
После. 1. Финн
Лежу на кровати и смотрю на подаренный отцом светильник в форме пчелы. Он синий, что довольно глупо, ведь синих пчел не бывает, но папа сказал, были только синие и розовые. Маме бы не понравилось, она всегда злится, когда видит голубые вещи для мальчиков и розовые для девочек, потому что все цвета хороши для всех. Много лет назад мальчиков спокойно одевали в розовое, а это все маркетинговые уловки, чтобы выкачать из родителей побольше денег.
Впрочем, папе я ее мнение не пересказывал, ведь он хотел как лучше, а мама говорит, что надо радоваться любому подарку, ведь главное — внимание.
В любом случае какая разница, мама все равно светильник не увидит. Однако каждый раз я невольно представляю ее реакцию.
Моя школьная форма висит на дверце шкафа — отглаженная, на брюках стрелки, чего отродясь не бывало. Оказывается, папа лучше гладит вещи, чем мама, просто молчит об этом.
У меня немного болит живот. Думаю, к утру станет хуже. Вообще не хочу видеть никого из одноклассников, только Лотти, но с ней мы встречались неделю спустя после собрания, а потом я забегал к ней на чай, так что мы, считай, совсем недавно расстались.
Раздаются стук в дверь и голос папы:
— Эй, Финн, это я.
Знаю, что он, в нашем доме теперь, кроме нас двоих, больше никто не живет, но, может, папа тоже иногда, как я, об этом забывает.
Отзываюсь, и он открывает дверь. В его бороде с каждым разом все больше седых волосков. Наверное, из-за всего, что произошло. Отец заходит в комнату и закрывает за собой дверь. Кажется, опасается, что я все еще на него сержусь. Так и есть. Кричать я больше не стану, но злость никуда не делась, просто затаилась где-то глубоко внутри и не выходит.
Только сев, я замечаю, что папа что-то принес.
— Купил тебе, — говорит он, протягивая большой сверток.
Беру и заглядываю внутрь. Там рюкзак. Черный, с синими языками пламени и полосами. Никаких пчел.
— Надеюсь, тебе нравится. Честно говоря, сложно было найти что-то без футбольной тематики.
Киваю в ответ. Хочу поблагодарить, но так стараюсь не расплакаться, что не в силах открыть рот.
— Подойдет для новой школы в сентябре. Я просто подумал, ты захочешь что-то более взрослое.
Не выдерживаю и даю волю слезам. Я так старался не думать, что станет с прежним ранцем. Мама права. Папа никогда не умеет вовремя замолчать. Он гладит меня по плечу:
— Эй, прости. Я не хотел тебя расстраивать.
Будь он чуть внимательнее, заметил бы, что я постоянно расстроен все три последние недели. Что мне не хватает мамы так, будто у меня отняли ногу.
Что не надо покупать мне всякую всячину, будто это исправит ситуацию. Я просто хочу, чтобы все стало как прежде. Чтобы мы все были вместе. Пусть бы они даже ругались. Я бы и это вытерпел.
Папа так и держит меня за плечо. Несколько минут спустя я успокаиваюсь, а
