С п е р а н с к и й. Да. Уверен. В этом спектакле все будет другое. Совсем не то, с чем жили мы. Потухнет свет, упадут тяжелые занавеси, и на сцене откроются такие потрясающие виды, которые затмят все, что было до этого. Чудесные здания, прекрасные города, чистые, одухотворенные лица, – вот, что будет там! Это будет мир без войн и насилия. Это будет идеальное общество, о котором веками мечтали лучшие умы человечества! Вот, Рихтер, вот (показывает на море), вот закат нашей с тобой жизни, вот этот занавес, который завтра поднимется для кого-то другого!
Стоят, обнявшись, со стаканами в руках, на краю утеса, и смотрят в сторону моря.
На втором этаже раздаются крики. На балконе появляется В а с и л и с а И в а н о в н а, она тащит за собой огромный тюк с вещами.
В а с и л и с а И в а н о в н а(стаскивая вещи по лестнице во двор). Все, хватит, сил моих больше нет! Не хочу жить в голубятне! Все жильцы давно съехали, остались одни полоумные. Ну эти-то (показывает на Р и х т е р а и С п е р а н с к о г о), эти понятно, что здесь делают. Им нужна глубина, они ее и получат. Пойдут рыбам на корм. Но что здесь делаю я, вот в чем вопрос? (Кричит.) Андронопуло! Андронопуло!
На балконе появляется А н д р о н о п у л о.
В а с и л и с а И в а н о в н а. Андронопуло, решено, съезжаем немедленно! Все уже съехали, съедем и мы. Тащи вещи вниз, что под руку подвернется, то и тащи! Нам еще жить и жить, нам рыбам на корм идти рано. (Проверяет содержимое тюка с вещами.)
А н д р о н о п у л о. Хорошо, Василиса Ивановна, съезжать, так съезжать!(Уходит с балкона в комнату.)
В а с и л и с а И в а н о в н а(кричит). Андронопуло!
А н д р о н о п у л о(выходит на балкон). Я здесь.
В а с и л и с а И в а н о в н а. Андронопуло, ты не знаешь, где Саша?
А н д р о н о п у л о(разводит руками). Не знаю, Василиса Ивановна. А мебель, Василиса Ивановна, пожалуй, через балкон не пройдет. Буфет, пожалуй, придется опускать из окна.
В а с и л и с а И в а н о в н а(кричит). Какой буфет, какое окно? Ты что, Андронопуло, совсем спятил? Вы что, хотите меня до судорог довести? Один буфет через окно хочет спускать, другой, наверное, опять ушел на остановку троллейбуса. Нет, Андронопуло, все отменяется. Завтра же едем в область к профессору, и пусть делает этому чокнутому электрошоковую терапию! Или я, или он, другого выхода нет! А вещи и буфет пусть пока подождут. (Затаскивает тюк с вещами обратно по лестнице вверх.)
А н д р о н о п у л о. Как скажите, Василиса Ивановна. А все же лучше съехать сегодня, а то все сваи прогнили, и дача висит неизвестно на чем.
Оба уходят внутрь дома.
С п е р а н с к и й и Р и х т е р, обнявшись, продолжают стоять на вершине утеса.
Во двор через калитку заходят В л а д и м и р и
О л ь г а.
О л ь г а. Папа, извини нас за нашу глупую выходку!
В л а д и м и р. Ей-Богу, это была невинная литературная шутка.
C п е р а н с к и й(оборачиваясь). Нет, нет, это была не шутка. Это, дети мои, было страшное зеркало, в которое вы заставили меня посмотреться. И правильно сделали, ибо в конце-концов приходит момент, когда человек должен увидеть свое собственное лицо. Многие, к сожалению, не делают этого никогда.
О л ь г а. Так ты прощаешь нас?
С п е р а н с к и й. Прощаю.
В л а д и м и р. И не сердитесь?
С п е р а н с к и й. И не сержусь.
Р и х т е р. Очень благородно, Сперанский, с твоей стороны, но сам я, как критик, хотел бы добавить, что пьеса ваша, молодой человек, слишком сыра. Собственно говоря, это не пьеса, а некая сцена, до пьесы ей еще расти и расти. С таким сырым материалом вам в Москве не пробиться. Может быть, вам лучше начать в провинции?
В л а д и м и р. Нет, все уже решено, скоро мы уезжаем. А что касается до достоинств пьесы, то я с вами полностью солидарен: это вовсе не пьеса, а некая сцена, и она, безусловно, слаба.
С п е р а н с к и й. Все, все, хватит литературных разборов! Все уже сказано, и ничего изменить уже невозможно. Летите, дети мои, летите, а мы пока полюбуемся на чудесный закат! (Опять обнимает Р и х т е р а, и увлекает его к обрыву.)
О л ь г а с В л а д и м и р о м исчезают.
Во двор заходит К о р е ц к и й.
К о р е ц к и й(решительно, С п е р а н с к о м у). Прошу прощения, я, может быть, не ко времени. Хотя, с другой стороны, как человек честный и благородный… Одним словом, я больше молчать не намерен, и вынужден изложить все обстоятельства дела. Поверьте, откладывать больше нельзя, все очень запуталось, и висит буквально на волоске. Ваша нерешительность и амбициозность… (С удивлением смотрит на С п е р а н с к о г о, не обращающего на него никакого внимания.) Впрочем, я вижу, что вам все равно. В таком случае я должен уйти. Но завтра я снова вернусь, и вам придется выслушать меня до конца.
Поворачивается, и уходит.
С п е р а н с к и й(с удивлением глядя на удаляющегося К о р е– ц к о г о). Ты не знаешь, что ему было нужно?
Р и х т е р.Должно быть, приходил с какой-нибудь бюрократической просьбой. У этих чиновников все очень официально.
Из дверей выходит М а р и я П е т р о в н а.
М а р и я П е т р о в н а.Мне показалось, здесь кто-то был?
С п е р а н с к и й. Нет, Маша, не было никого. Корецкий только заходил поздороваться.
М а р и я П е т р о в н а. Как странно, но вы с ним уже утром виделись.
Р и х т е р.У этих чиновников все не как у других. Возможно, он собирается о чем-то просить.
М а р и я П е т р о в н а(странно глядя на него). Вы так считаете?
Уходит вглубь дома.
Появляется молчаливый С а ш а, и, ни с кем не здороваясь, садится во дворе на скамейку, молча глядя прямо перед собой.
С п е р а н с к и й и Р и х т е р поворачиваются к обрыву, и, обнявшись, продолжают смотреть в сторону моря.
КАРТИНА ПЯТАЯ
Утро. Двор дачи. На мощеном булыжником дворе, через который также пробивается трава, в тени, за столом, у раскрытой двери первого этажа, сидит С п е р а н с к и й, и пьет чай.
Снизу, со стороны моря, поднимается испачканный и взъерошенный А н д р о н о п у л о. Он, как всегда, слегка пьян.
А н д р о н о п у л о(удивленно разводит руками, обращаясь к С п е р а н с к о м у). Все сваи прогнили и превратились в труху, я нарочно сегодня еще раз смотрел. Меня Василиса Ивановна каждый день посылает смотреть. Она по утрам обязательно загадывает: упадет дача сегодня, или продержится до завтрашнего утра?
С п е р а н с к и й(отставляя в сторону чашку). Почему же вы не уезжаете отсюда? Все жильцы давно уже съехали, остались только две наши семьи.
А н д р о н о п у л о. Василиса Ивановна говорит, что не уедет отсюда из принципа. Она говорит, что пока не уедете вы, до тех пор не уедем и мы. Она уверена, что вы знаете какой-то секрет.
С п е р а н с к и й(удивленно). Секрет? А, впрочем, секрет действительно есть. Передайте Василисе Ивановне, что эта дача не упадет никогда. Даже если прогнили все сваи, и мы давно уже висим в воздухе неизвестно на чем. Дело в том, Андронопуло, что это не дача, а голубятня. А голубятни, мой друг, не падают никогда. Их специально строят повыше, чтобы их обитателям было легче взлетать. Впрочем, если вы все же боитесь, вам лучше съехать. Я бы на вашем месте съехал прямо сегодня.
А н д р о н о п у л о. Нет, Василиса Ивановна сегодня, пожалуй, не съедет. Теперь, когда Саше сделали электрошоковую терапию, и он не пойдет встречать свой последний троллейбус, она радуется, и не хочет съезжать раньше вас.
С п е р а н с к и й(рассеянно). А, ну это дело ее, это дело ее. Передайте Василисе Ивановне мой нижайший поклон и пожелание всех благ в ее нелегких педагогических хлопотах.
А н д р о н о п у л о. Обязательно передам, а заодно уж и про секрет расскажу.
Поднимается на второй этаж.
Во двор входит С а ш а. Голова у него забинтована.
