Глава 2
Экран напротив дивана стал транслировать рассвет, который разбудил задремавшего с книгой Андрея. Он потянулся, приоткрыл глаза и на секунду замер, вспоминая предшествующие события. Сегодня предстояло много сделать — вернуться на место находки котенка, обследовать там все, найти зацепки, проливающие свет на появление там людей (как минимум одного человека) и, если повезет, разыскать этих людей или их трупы (если не очень повезет) — маловероятно, что пятилетняя девочка одна путешествовала по каналам. Андрей встал с дивана, принес из кухни остатки вчерашнего молока, добавил туда хлопья и поставил на тумбочку рядом с кроватью — он понятия не имел чем нужно кормить детей. Подумав немного, он вернулся на кухню и принес оттуда бутерброд с колбасой и тоже положил на тумбочку. — Надеюсь, этого хватит. — Вода, совсем забыл про воду. — Вернувшись в очередной раз с кухни, он закончил натюрморт на тумбочке стаканом воды и, наконец, взглянул на девочку. Кровать была измята, всем своим видом показывая, как неспокойно спала рыжеволосая. Глядя на девочку, Андрей опять испытал ранее незнакомые чувства, неведомые ему семейные чувства, которые разбавлялись тревогой и печалью — очень уж не хотелось отдавать ее кому бы то ни было; однако, рано или поздно, это пришлось бы сделать — по-хорошему или по-плохому. Логическая часть разума предлагала это сделать раньше, чтобы не успеть сильно привязаться, и испытывать в связи с этим моральные страдания. Эмоциональная же часть разума, о которой и заботилась логическая, не хотела об этом даже и думать.
— У меня есть эмоциональная часть разума — как неожиданно, я думал, что обладаю только холодным рациональным умом.
— Если бы ты обладал холодным рациональным умом (да хоть бы теплым), то давно бы понял, что забрать маленькую девочку себе домой — это иррациональный поступок.
Не собираясь продолжать спор, Андрей решительно отошел от кровати, надел водонепроницаемый комбинезон, тщательно зашнуровал и залил водоотталкивающим клеем высокие ботинки, еще раз проверил собранное вчера оборудование, после чего надел рюкзак и стремительно вышел из квартиры. Личный коммутатор он оставил на столе — без него нельзя было пересечь границу района, попасть в метро или организацию, кроме связи он обладал функциями паспорта и пропуска. Но так как Андрей не собирался проходить через пропускные пункты, это позволило ему избавиться от еще одной неофициальной функции коммутатора — слежкой. На носу красовались огромные черные очки, голова была покрыта широкополой шляпой — даже если он случайно попадет в объектив уличной видеокамеры, никто не сможет его опознать в таком виде. Обычно он путешествовал по каналам поздно вечером, после работы — тогда можно было незаметно пробраться до канализации по безлюдным проулкам, откуда уже можно было выйти в каналы. Днем же эти проулки становились малолюдными, и, увидев его в таком наряде, кто-то мог вызвать охранителей, которые с радостью приняли бы в свои цепкие объятия такого, на их взгляд, удачно снаряженного персонажа, которого можно было бы снарядить в нагрузку еще чем-то удачным (но не очень законным), повышая тем самым свой рейтинг среди охранителей. Поэтому Андрей передвигался короткими перебежками, стараясь не попадаться никому на глаза. С другой стороны, очень удачно оказались испорченными материалы на стройке и всех отправили в отгул — днем было гораздо больше шансов не только попасться, но и найти больше зацепок на месте находки.
Добравшись, наконец, до нужного двора, Андрей открыл с помощью ломика тяжелый люк, надел респиратор — в канализации можно было отравиться или потерять сознание из-за недостатка кислорода и повышенной концентрации отравляющих газов, включил фонарик и уверенно стал спускаться в зияющую черноту колодца. Спустившись на пару ступенек, он закрыл за собой люк, не оставляя случайному наблюдателю никаких следов своего присутствия. Ему нужно было пройти два километра по коллектору на юго-запад до развилки, на которой повернуть направо, и, после нескольких крутых подъемов и спусков, дойти до двери с подпиленным замком, за которой начинались южные каналы. Андрей шел по плавно спускающемуся тоннелю. Обычно по полу тек тоненький ручеек, однако, после недавних аномальных ливней этот ручеек разросся, поглотил весь пол и стал претендовать на стены. Уровень воды доходил уже до колена. Прикинув угол наклона туннеля и текущую высоту подъема воды, Андрей понял, что до развилки он не доберется в связи с конструктивным отсутствием в его организме жаберных элементов. — Жаберные элементы. Интересная мысль — можно как-то попробовать добывать кислород, растворенный в воде, — задумался Андрей. — Нет, — мотнул он головой, — сейчас не время об этом думать, надо искать обходной путь. Туннель пересекали многочисленные узкие ходы и лазы. Андрей стал по очереди их осматривать. Шесть ходов он забраковал ввиду их катастрофической узости. Еще четыре хода резко уходили вниз, тем самым быстро погружаясь под воду — мало того, что не хотелось мочить снаряжение в рюкзаке, так еще было неизвестно, как долго пришлось бы по этим ходам плыть и есть ли вообще там выходы. Первый и пятый ход, как и все лазы, были перегорожены решетками. Также были отбракованы три разрушившихся хода. В результате обследования остался один пригодный для движения туннель.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Надеюсь, он приведет куда надо. И почему я не озаботился поиском альтернативных путей раньше.
— Но раньше и ливней таких не было, кто же знал, что туннель затопит.
— Хорошо, что девочка нашлась раньше этих ливней.
— Или плохо.
— Или плохо.
Туннель, имевший до этого геометрию, прямую, как стрела, стал изгибаться то влево, то вправо, а иногда и вверх-вниз; стены стали наклоняться и извиваться. В какой-то момент Андрею стало казаться, что пол начинает закручиваться в спираль, переходя на стену, и затем на потолок, а он, приклеенный неведомой силой к полу, тоже переходит со стены на потолок и обратно. Остановившись, Андрей почувствовал себя запертым в центрифуге, от головокружения стала болеть голова, а к горлу подкатила рвота. Удивительно, но при движении центрифуга сбавляла обороты, а к телу подступала легкость. Осознав это, Андрей ускорил шаг — головокружение отошло на задний план, а легкость стала отвоевывать отдельные органы, начав свое наступления с классово близких ей легких. Андрей перешел на быстрый шаг. Легкость перешла в глобальное наступление. Андрей побежал. Легкость предъявила ультиматум. Сдавшись окончательно под натиском атакующих пушинок, Андрей почувствовал. Нет. Осознал радость полета. Его ноги уже не прикасались ни к полу, ни к другим поверхностям, а разум летел чуть поодаль, наблюдая за расправившим крылья телом. Охватившая его эйфория длилась то ли вечность, то ли мгновение, как вдруг послышался тонкий писк, переходящий в рев, вначале еле уловимый, а затем все более и более усиливающийся. «Не подпускай его!» — нервно прозвучал вдалеке незнакомый женский голос. Затем тело Андрея, за которым наблюдал его разум, стало чувствовать, чувствовать, а не слышать, удары молотом по наковальне. Удары следовали друг за другом все чаще и чаще, сердце, бившееся в такт ударам, начинало разрывать грудь. Удар… Удар… Разросшееся сердце задевает другие органы. Удар… Удар… Сердце добралось до ребер. Удар. Удар. Ребра уже не выдерживают. УДАР…
Темнота… Все чувства отключились. Даже мысли с трудом проворачивались в черепной коробке: «Что происходит, где я?». Андрей заставил себя попытаться. — Попытаться что сделать? — Просто попытаться, — он сам еще не понял. Внезапно включилось осязание. Подушечки пальцев скользили по шершавой поверхности. Россыпь мелких мурашек побежала вверх по рукам, добралась до груди и устремилась к ногам. Вслед за ней по телу прошел легкий холодок, поднимая на своем пути мелкие волоски. «Молодой человек», — вместо осязания смутно знакомым голосом включился слух, — «парейдоличиские атавизмы высвобождают… первые десять добровольцев… оставшееся время воспринимается более»… — отрывки фраз прерывались помехами, смысл фраз ускользал от Андрея. — «Прослушайте отрывок музыкального произведения». — Все пространство заполнила музыка. Единственная музыкальная фраза повторялась снова и снова, каждый раз тембрально меняясь. Громкость то скакала вверх и вниз, то плавно изменялась, то надолго оставалась на неизменном уровне. Слух отключился также внезапно, как и включился. На его место пришла горечь. Обычная горечь, но локализованная не во рту, а во всем пространстве. Горечь приобрела кисловатый оттенок. Одновременно включился яркий белый свет. Резкая боль пронзила все тело Андрея. Свет ослаб и стал зеленым, во рту образовался сладкий вкус, боль притихла и ушла на задний план. Цвета плавно сменяли друг друга, вкусы колыхались, накладываясь друг на друга. Хриплый вздох вырвался из груди. Снова включились слух и осязание. Чувства постепенно приходили в себя, пространство усыхало до размеров человеческого тела. Послышалось журчание воды, лицо почувствовало легкий ветерок, в нос ударил затхлый приторно-кислый запах, легкость ушла, придавив тело к земле — Андрей открыл глаза и несколько минут неподвижно лежал, приходя в себя. Темный полумрак, разлившийся вокруг, скрывал детали помещения. По звуку было понятно только то, что рядом протекает ручей. Андрей сел и стал ощупывать пол. Через несколько мгновений он нащупал цилиндрический предмет — фонарик. Свет озарил своды небольшого помещения. В одной из стен виднелись два прохода — по одному из них, по всей видимости, сюда попал Андрей. Вдоль ручья росли незнакомые светло-синие грибы. Шляпки имели волнообразные светлые насечки и крепились к длинной тонкой ножке. Следов другой растительности не было видно ни на полу, ни на потолке, ни на потрескавшихся каменных стенах.
