Ленинградским друзьям Генка сказал, что у него болит сердце. Он даже сам в это чуть не поверил. Слоняясь по осеннему городу, иногда хватался за сердце. Получалось очень эффектно. Особенно, если рядом были девушки. «Вы больны?» — «Да, сердчишко пошаливает. В Казахстане надорвал. Там жара, понимаете...»
Возвращаясь однажды домой, Генка нашел в почтовом ящике письмо. Он не сомневался — от Сесигюль! Но письмо оказалось от Славика.
Славика он в последнее время невзлюбил, а за что — и сам не знал. Наверное, за вечные Славкины восторги: «Ребята, знаете, как мы город назовем? Город тысячи ветров». — «Да почему тысячи?»— «Почему? Ну хотя бы потому, что я буду работать здесь ровно тысячу дней: каждый день — новый ветер». — «А потом?» — «А потом еще тысячу!» Вот и весь разговор.
Генка читал письмо бывшего приятеля, все больше удивляясь, что тот его не ругает ни за котельную, строительство которой он завалил, ни за побег.
«Жили-были старик со старухой, — писал как ни в чем не бывало Славка. — У самого синего моря, в предгорьях Каратау, на краю пустыни. А море это, Генка, образовалось уже без тебя. Помнишь, ездили на охоту и пили из ручья? Так вот, построили плотину. Три воскресенья всем комсомолом вкалывали. В горах начались осенние дожди, воды помаленьку прибывает. К весне наберем метра на три. Лодочную станцию строим. Купальни и все прочее. А чтобы доски не растащили на костры, чтобы парк (о, две тысячи будущих теней!) какая-нибудь отара не вытоптала, мы прикатили на берег вагончик. Вместе со стариком и старухой, разумеется, — чтобы сторожили».
«Все так же витает в облаках», — поморщился Генка. Почему-то стало досадно, что без него в Джанатасе становится не хуже, а лучше. Купаться задумали, черти. Отвечать Славке или нет? В конце концов он вложил письмо в чистый конверт, на котором написал: «Джамбулская область, Джанатас, самому неисправимому чудаку». Буквы получились острые, злые...
* * *
Славик Савостин стоял на стене, отвернувшись от ветра. Время приближалось к полудню, и ветер уже начинал швыряться песком, наверное, только для того, чтобы позлить Славика. Но Славик и так был зол. Башенный кран раскачивался, как камышинка, Сесигюль взвизгивала от страха и грозилась все бросить.
— Плакали наши рекорды, — мрачно заключил Славик, а это значило, что он готов бороться до конца. Нахалов надо обставить хотя бы потому, что они в Джанатасе всего две недели и уже спорят со стариками. Между прочим, их кран что-то меньше раскачивается.
— Сесигюль! — крикнул Славик. — Хватит мечтать о Генке. Посмотри направо. Хитрые приезжие ребятишки поставили кран на тормоза да еще оттяжками страхуют. Надо перенимать опыт.
С оттяжками кран стал устойчивее. Но и ветер тем временем поднажал. Все равно качка. Плывет Сесигюль в кабине по бескрайним горам, хлещет ветер в лицо, а внизу, в адской пыли, суетятся каменщики. Это длится целую вечность. Если бы новички ушли, Славик тоже увел бы своих ребят. Но новички не уходят, а ему гордость не позволяет уступить.
Пыльное солнце прячется за горы. По всей обогатительной фабрике загораются фонари. Взорванный и неубранный гранит громоздится до самой железной дороги. Фабрики, конечно, еще нет. Ее еще предстоит построить.
Славик думает о фосфоритах, которым угораздило появиться именно в Каратау, в этих Черных горах, в этой каменной, всеми забытой пустыне. Не будь фосфоритов, не строил бы Славик город, а плавал бы где-нибудь на сейнере, селедку ловил бы...
Э, да ведь это слова Генки Челышева... Наверное, устал. Вот затеяли марафон! Если новички не уступят, придется работать так и сутки, и вторые, и третьи... Пока не упадут. Славик явственно увидел, как их несут на носилках в общежитие, и даже повеселел.
— Марафон только начинается!— он постучал кельмой по стене, давая знать, что в хорошем настроении и что надо бы еще поднажать.
Но тут некстати появилась почтальонша и стала искать «самого неисправимого чудака». Ей пришлось перебрать всех ребят, и она с тем же глупым вопросом пристала к Славику. Славик схватил ее за руку, подвел к краю, к самой черной пропасти:
— Ты будешь там, если скажешь еще хоть слово. У нас рекорд. Марафон.
— Это тебе, Слава, теперь я вижу, что тебе,— рассмеялась почтальонша и убежала.
Разорвав конверт, Славик увидел свое письмо, написанное, как он помнил, у костра...
Это было две недели тому назад. К Славику подошел прораб и просительным голосом сказал:
— Новички меня заклевали. Им подавай Каратау. Им покажи фабрику. Они доктора наук, не меньше. Я устал. У меня наряды и процентовки. А у тебя, Славик, светлая голова. Возьми над ними шефство.
Славик был в ударе. Окруженный толпой новичков, он говорил о роскошных танцевальных вечерах, театрах и такси. Над его головой шумели тополя. Подсвеченный, играл цветными огнями причудливый восточный фонтан. Журчали вдоль тротуаров арыки. Над черными горами висела неправдоподобно большая луна...
Но тут подул ветер, и унес его город. На том месте, где только что светился фонтан, поднялся песчаный смерч. Славик вздохнул. Город еще в зародыше — десять домов, детсад, ресторан, и тот недостроенный.
В прошлом году им, в числе первых приехавших на стройку, никто не смог бы показать и этого. Города тогда вообще не было. Ничего не было. Пустынные горы казались застывшим морем. Каменные волны до самого горизонта. Серые, однообразно голые. Ни деревца, ни кустика. Лунное безмолвие. Осколок чужой планеты, упавший в пустыне...
Славик подумал, что новичкам и сейчас не особенно уютно. Тысячи километров до дома. Кругом камни, и в этих камнях непонятные чудаки.
— Прошлой зимой мы катались здесь на лыжах,— улыбнулся ободряюще он, — две недели лежал снег...
Пока Славик лазил с новичками по взорванным горам, наступил вечер. Он здесь всегда начинался неожиданно. Вроде бы только что было светло — и вдруг сразу темень. С гор потянуло холодом...
— Идите к костру, ребята, — окликнули из темноты.
Славик повел на свет свою уставшую команду и увидел дядю Макулбека и механика. Они пекли картошку. Это было здорово! Ребята окружили костер. Когда картошка была съедена и все наличные папиросы выкурены, механик спросил:
— А вам известно, с чего начинался Джанатас?
— Со Славика, — сострил кто-то из приезжих. Механик не обратил на это внимания.
— С экскаваторов. Вон с того.
Там, куда он показывал, огненные глаза прожекторов яростно боролись с тьмой и угадывалось движение огромного стального тела. Все начиналось действительно с этих чудовищ — это было ясно, казалось даже, что они всегда ворочались в этих диких горах, чудом сохранившиеся динозавры.
Но механик говорил о другом. Он продолжал свое:
— В нем сто восемьдесят тонн. Его, значит, разбирают, везут на новое место, собирают, и на все это требуется два месяца. Ну, а нам ждать было некогда. Решили перевезти целиком, по железной дороге. Она, как вы, наверно, заметили, еще и сейчас не сдана. А тогда все на живой нитке держалось. Однако втащили на платформу. Повезли. Дня два тащились эти девяносто километров. Откосы не укреплены, справа кручи, дорога во многих местах по гранитной террасе идет. Паровоз тащит платформу, а мы рядом бежим. Уж и не рады, что затеяли. Если грохнется вниз, не собрать гаек. Да и не поднять его ничем. Во всей округе нет такого подъемного крана. Двигаемся целым табором и — ох, побаиваемся! Вот так и начинался Джанатас.
При свете костра механик стал разбирать какой-то ротор. И тут к огню подвинулся молчавший до сих пор Макулбек, по прозванию Веселый ата.
— Врешь ты все, — спокойно сказал он. — Джанатас начинался с апа Баги. Когда сюда проведут асфальтированную дорогу, вы ей поставьте памятник. Это Баги показала, как лучше проложить дорогу в Джанатас. Пришли люди к Баги и спросили: «Апа, ты помнишь самый большой разлив реки?» Баги села на ишака и поехала, чтобы показать вашим, куда поднималась большая вода.
— А ведь верно, был такой случай, — подтвердил из темноты кто-то.
— А что я говорил?! — торжествовал Макулбек. Но он, конечно, не знал и не мог знать, что, прежде чем расспрашивать бабку Баги о весенних паводках, геологи долго-долго жили в горах. По берегам Беркутинки еще сохранились их глиняные халабуды. Не было у геологов времени, чтобы строить хорошие дома. Они искали фосфориты, делающие поля хлебородными. Они знали, что найдут их, потому что этот желтый камень во многих местах выходил на поверхность. В горы поползли бурильные машины — началось последнее наступление на Черные горы. А когда оно кончилось и геологи «взвесили» найденный клад, некоторые не поверили расчетам. В горах Каратау оказалось полтора миллиарда тонн богатейших фосфоритов. Это гораздо больше, чем на Кольском полуострове...
Еще долго горел костер. При свете этого костра Славик и написал письмо Генке Челышеву.
