Известно, однако, что наши недостатки часто бывают продолжением наших достоинств. Борясь против расистских утверждений о некоей «неполноценности» африканских народов, некоторые ученые и публицисты, даже прогрессивные и субъективно честные, ударились в противоположную крайность и стали утверждать, будто Африке человечество обязано вообще всей своей культурой. И Древняя Греция оказывается, таким образом, лишь робкой ученицей Древнего Египта, который, в свою очередь, был-де сугубо «негро-африканским» и практически не испытывал влияния со стороны других народов Ближнего Востока и их культур. Такого рода тезисы впервые были сформулированы видным сенегальским историком Шейхом Анта Диопом еще в середине 50-х годов и с тех пор не столь уж редко воспроизводились в трудах африканских ученых из стран западной части континента.
Так совершенно естественный и законный протест против расизма традиционного колониалистского толка незаметно переходил в, так сказать, «расизм наоборот». Логическим выводом отсюда были рассуждения о том, что Африка будто бы развивалась совершенно особыми путями, что в ней никогда не бывало в доколониальное время ни антагонистических классов, ни классовой борьбы, что все африканские общества той поры изначально были если и не социалистическими, то уж, во всяком случае, «коммуналистскими». А раз так — значит, к современной Африке нельзя применить марксистскую теорию общественного развития: она-де непригодна здесь в силу именно этой «африканской исключительности». И таким вот образом тезис, бывший некогда просто полемическим преувеличением, приводит в конце концов к достаточно недвусмысленным политическим концепциям.
Что можно сказать о таких утверждениях? Наверное, прежде всего то, что они антиисторичны. Историю нельзя ни улучшать, ни ухудшать; любая попытка ее приукрасить, пусть даже и из самых лучших, самых благородных побуждений, ведет к искажению действительной картины прошлого, к забвению его, часто ох как нужных, уроков. Если же подойти к делу со строго научных позиций, то очень скоро убеждаешься, что история Африки развивалась по тем же самым общим законам, что и история любой другой части света. Никто не собирается отрицать, что развитие это в то же время отличалось определенной спецификой, которая отсутствовала в обществах других континентов. Но нельзя местные особенности, которые по самому своему определению бесконечно многообразны, выдавать за «исключительные» закономерности.
Но отсюда следует еще один непременный вывод: не надо преувеличивать уровень хозяйственного и общественного развития доколониальной Африки. Конечно, для определения этого уровня очень трудно подобрать какие-то абсолютные мерки; можно только сравнивать Африку с другими районами земного шара. И как раз при таком сравнении всякому непредубежденному историку придется признать, что в период, с которого начинается наш рассказ, т.е. примерно к рубежу н.э., впереди находилось Средиземноморье — Южная Европа, Ближний Восток, Северная Африка, а вместе с ним — Китай и Индия, но, конечно, не Тропическая Африка, в том числе и Западный Судан (хотя сам по себе он был едва ли не самым продвинувшимся по пути социально-экономического развития районом Африки к югу от Сахары). Развитию человеческой истории вообще присуща неравномерность — это один из главных ее законов. И такую неравномерность могли усиливать те или иные природные или социальные условия. Отставание Тропической Африки от средиземноморского мира начиналось еще задолго до интересующего нас времени (как и почему это отставание возникло — вопрос особый). И как раз Сахара, огромный и труднопреодолимый природный барьер, отделивший тропическую часть континента от быстро развивавшегося Средиземноморья, оказалась одной из важнейших причин отставания Западной Африки.
Люди, населявшие Сахару в IV и III тысячелетиях до н.э., бесспорно, не уступали по уровню развития техники и культуры своим европейским современникам (хотя отставали уже от обитателей Нильской долины и Двуречья). Однако высыхание Сахары во II тысячелетии до н.э. заставило большую часть ее древнего населения отступить к югу. И появление пустыни, отрезавшей Тропическую Африку от Средиземноморья, исключительно неблагоприятно сказалось на развитии народов этой части материка.
Этим народам, в частности тем, что населяли Западный Судан, пришлось до многого доходить самим, не имея возможности использовать опыт соседей, связь с которыми великая пустыня делала очень нелегким и опасным предприятием. Темп развития общества замедлялся, и за много веков до европейской работорговли и последующей колонизации стало ускоренными темпами накапливаться то отставание, которое потом так облегчило эту самую колонизацию.
Признавать этот неоспоримый факт — вовсе не означает принижать достижения народов Западной Африки в создании собственной культуры, своей государственности. Жители Западного Судана сумели добиться многого. И если бы они и дальше продолжали развиваться сами по себе, без повседневных широких контактов с окружавшими их обществами, то, возможно, в конечном счете и достигли бы не менее высокого уровня развития, чем северные соседи. К сожалению, история не знает сослагательного наклонения. И такой возможности она народам Судана не предоставила...
Величие и падение Древней Ганы
«Страна золота» и гараманты
«Говорит ал-Фазари, что... область Гана, страна золота, имеет размер в тысячу фарсахов на восемьдесят фарсахов». Эти слова взяты из большого исторического труда арабского ученого Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди «Промывальни золота и россыпи драгоценных камней». Книга была в основном закончена к 947 г. (хотя автор вносил в нее дополнения до самой своей смерти в 956 г.), но слова, приведенные в начале этого абзаца, сказаны были на полтора с лишним столетия раньше — около 786 г., когда великий арабский астроном ал-Фазари завершал составление своих астрономических таблиц. До нашего времени эти таблицы не дошли, и поэтому именно ал-Масуди обязаны мы сохранением самого раннего упоминания названия «Гана» в арабоязычной литературе.
Конечно, ал-Фазари сильно преувеличивал размеры «области Гана»: один фарсах (это персидское слово в араб¬ской передаче обозначало расстояние, которое лошадь проходит шагом за час) был равен приблизительно шести километрам, так что такая Гана покрыла бы по долготе не только Западную Африку, но вообще — весь Африканский континент на уровне примерно 16 градусов северной широты. Видный польский историк Тадеуш Левицки предположил, что речь должна была идти не о фарсахах, а о милях. Средняя величина арабской мили (не будем забывать, что здесь и дальше нам придется иметь дело с мерами средневековыми, точные размеры которых далеко не всегда можно бывает установить) составляла около 2 км. Но и с такой поправкой окажется, что Гана ал-Фазари тянулась бы от верховий Сенегала чуть ли не до озера Чад. Это тоже несомненное преувеличение — самое малое втрое, — хотя вторая цифра с такой поправкой, т.е. 160 км по широте, выглядит более или менее реалистичной. Но все же то, что Гана была известна арабскому астроному второй половины VIII в., показывает, что к этому времени арабы определенное представление о положении дел во внутренних областях Западной Африки уже имели. Ал-Фазари был не одинок. Другой великий астроном и математик средневековья, наш соотечественник (он был уроженцем Средней Азии) Мухаммед ибн Муса ал-Хорезми, умерший около 846 г., тоже упомянул Гану в своей «Книге облика Земли». Притом говорит он о ней так: «Гана, народ, который называют аграмантис». И вслед за ал-Хорезми астроном первой половины X в. Сухраб, автор «Книги чудес семи климатов», поясняет: «Страна Гана — народ, называемый аграмантис».
Так причудливо переплелась в трудах арабских астрономов античная и эллинистическая традиция, итоги которой как бы подводили труды александрийского ученого II в. н.э. Клавдия Птолемея, с новыми знаниями, которые приносила мусульманам живая практика, торговая и политическая. И такое переплетение было распространено очень широко, отнюдь не ограничиваясь интересующей нас в данном случае
Западной Африкой.
Еще в V в. до н.э. грек Геродот, прозванный «отцом истории», рассказывал о народе гарамантов, населявшем область Фазания — нынешний Феццан на юге Ливии. Этот народ, говорит Геродот, «имеет боевые колесницы, запряженные четверкой лошадей, на которых они охотятся за эфиопами-троглодитами» (так греческий историк называл далеких предков современного народа тубу — обитателей нагорья Тибести в Восточной Сахаре). Наскальные росписи, во множестве обнаруженные на западе и в центре Сахары, как будто могут служить подтверждением сообщений Геродота. И все-таки мы до сих пор очень немного знаем об этом народе. Сейчас можно говорить о том, что политическое объединение, получившее, скорее всего, свое название от города Гарама в Феццане, начало складываться, видимо, на рубеже XIV—XIII вв. до н.э. В него вошли различные ливийско-берберские племена, какие-то группы негроидного населения Сахары и довольно многочисленные выходцы из стран бассейна Эгейского моря. Те же изображения колесниц, например, повторяют стилевые особенности крито-микенского искусства.
