— Вы посмотрите дальше, насчет ядерного оружия.
Прокурор, чуть шевеля губами, снова углубился в чтение. Через несколько минут он рассмеялся:
— Вот это да!.. Это же «хлеб» для «Крокодила», честное слово... — И он прочел вслух:
«Некоторые, наиболее ретивые служители католической церкви договариваются до того, будто бы ядерное оружие хорошо тем, что дает возможность человеческим душам одновременно вознестись на небо и попасть в рай... Ведь это издевательство над верующими! Ведь это проповедь атомной войны под знаменем Христа!» — Да, теперь все понятно, — подытожил прокурор. — Шамайтиса не только ненавидели, но и боялись. Бесспорно, боялись.
Он встал, подошел к Юшкасу и закончил свою мысль:
— Пора действовать активно. Подготовку будем считать законченной. Вы согласны?
Юшкас молча кивнул. Он согласен. Но как, с чего начинать? У него есть свой план, но не сочтет ли прокурор этот план слишком рискованным?
— Я думаю, — медленно заговорил следователь, — что многое может рассказать Мария Шамайтене. Надо начинать с нее. Надо убедить ее в том, что она должна рассказать мне все, что знает. Все!
Прокурор согласился.
— Да. Поезжайте снова к вдове, на Погулянку. Вы друг ее погибшего сына. С вами она будет откровеннее, чем с кем-нибудь другим.
...Марии Шамайтене нездоровилось. Почти все время она лежала в постели и только изредка вставала, чтобы пройтись по комнате, постоять у распятия и помолиться. Иногда к ней приходили знакомые, рассказывали новости, передавали привет и благословение отца Августина.
Юшкас присел на стул возле постели Марии, справился о здоровье, извинился, что нарушил ее покой.
— Ничего, ничего, — успокоила его старушка. — Спрашивай, я отвечу тебе... Наверное, так надо.
— Да, тетя Мария, так надо.
Юшкас вглядывается в бледное, похудевшее лицо Марии, и ему становится жаль эту старую женщину, потерявшую сначала сына, а теперь и мужа.
— Скажите, тетя Мария, вы когда-нибудь читали рукопись последней книги вашего мужа? — спрашивает он.
— Что ты! Нет! Нет! — почти вскрикивает старуха и крестится. — Разве могла я читать эти греховные бумаги?
— Раз вы говорите — греховные бумаги, значит, вам известно, что в них написано?
— Да простит ему господь бог! — шепчет Мария, не отвечая на вопрос.
— В прошлый раз вы называли мужа великим грешником. Почему?
Мария некоторое время молчит, беззвучно шевеля губами, потом тихо отвечает:
— Он грешен, очень грешен... Его последний труд... Вот и кара божья...
— Грешный труд, кара божья... — повторяет Юшкас и быстро спрашивает: — Так считает отец Августин?
Старуха молчит, но в ее глазах, полных скорби и страдания, следователь читает ответ на свой вопрос. Да, трудно женщине, больной, старой... Но Юшкас продолжает:
— Тетя Мария, отец Августин читал рукопись до отъезда вашего мужа на дачу или позже?
Старуха всхлипывает:
— О, я грешница, грешница...
— Вы не совершаете ничего греховного, — говорит Юшкас. — Это мирское дело, а отец Августин — слуга бога. Что ему до наших земных тревог? Говорите, я слушаю, тетя Мария, до или после?
Вздыхая и всхлипывая, Мария медленно, с трудом, рассказывает, и следователю становится ясно многое, о чем вчера он мог только догадываться.
— Святой отец, — тихо говорит Мария, — посоветовал мне: пусть Альберт уедет из дома... Надо уберечь дом от греха...
— Вы об этом сказали мужу?
— Да, — покорно говорит Мария, — и он уехал.
Вот оно что... Все постепенно встает на свои места. Теперь только нужно увязать, соединить отдельные, разрозненные факты и тогда...
Юшкас делает несколько шагов по комнате. Так легче думается, так легче сдержать волнение. Каждый его шаг отдается болью в сердце старухи.
— Тетя Мария, скажите, пожалуйста, — мягко спрашивает следователь, — кто ремонтировал дачу перед приездом туда профессора?
Мария удивленно пожимает плечами:
— Какой-то мастер... Столяр...
— Вы знаете его фамилию?
— Нет... Зовут его, кажется, Зигманас.
— Вы раньше не были с ним знакомы?
— Нет. Два раза он молился рядом со мной в костеле.
— Почему же вы обратились именно к нему?
— По совету отца Августина. Он сказал, что Зигманас — набожный католик. Недавно приехал в наш город из деревни, нуждается и за недорогую плату сможет быстро привести в порядок дачу.
— Вы лично разговаривали со столяром?
— Да, два раза... Мы быстро договорились, я вручила ему ключи... Когда все было готово, он пришел за деньгами и сказал, что теперь дача в порядке, можно переезжать...
— Где живет этот человек?
— Не знаю,
— Как он выглядит? Высокий, маленький?
— Обыкновенный деревенский человек. Невысокий, немного седой... Голос у него тихий, мягкий...
— Как он был одет?
— Не помню... Да разве это так важно?
— Очень! После пожара вы видели его где-нибудь?
Нет, Мария больше не видела этого человека.
Старушка устала. Надо было заканчивать и без того затянувшийся разговор. Записав все существенное из рассказа хозяйки, Юшкас протянул ей протокол. Вздохнув и перекрестившись, Мария подписала его. Поговорив еще немного уже совсем на другие темы, Юшкас простился и вышел из квартиры. Однако на улице, у подъезда, остановился. Не вполне осознанная тревога удержала его возле дома. Нет, он не обо всем расспросил тетю Марию. Он упустил существенную деталь, без нее нельзя полностью восстановить картину преступления. Всего одна деталь, один штрих, но такой важный...
Юшкас бросил недокуренную папиросу на землю. Почти бегом поднялся по лестнице в квартиру Шамайтиса. Осторожно постучал и вошел в комнату. Старуха лежала все в том же положении и что-то беззвучно шептала.
— Простите меня, тетя Мария, пришлось снова потревожить вас, — извинился Юшкас.
Мария с удивлением посмотрела на него, но ничего не сказала настойчивому гостю.
— Я забыл спросить... Скажите, пожалуйста, где вы были, что делали в тот вечер, когда произошло несчастье?
Мария прикрыла глаза, будто вспоминая далекое прошлое, затем медленно проговорила:
— О, я помню тот вечер... Он так хорошо начался и так плохо кончился. Тогда у меня, вот здесь, собрались мои знакомые женщины. Пришел и отец Августин. Он давно обещал поподробнее рассказать нам об учении Фомы Аквинского и прочитать страницы из Силлабуса...[1] Впрочем, ты, наверное, не знаешь...
— Знаю, — перебил Юшкас. — Продолжайте, пожалуйста.
Ивар знает церковные книги? Это сделало Марию разговорчивее:
— Ну, вот... Отец Августин много читал, беседовал с нами... У всех было такое хорошее, возвышенное настроение.
— До какого часа у вас были гости?
— Все разошлись около двенадцати часов ночи.
— Отец Августин был все время с вами?
— Да. Правда, один раз он попросил разрешения пройти в кабинет мужа и позвонить по телефону.
Юшкас насторожился:
— Он долго отсутствовал?
— Всего несколько минут. Позвонил по телефону и вернулся обратно.
— Отец Августин не сказал вам, куда и кому он звонил так поздно?
— Он справлялся о здоровье какой-то больной женщины, которая живет за городом... Сказал, что бог внял его молитвам, больная поправляется, и теперь можно продолжать беседу... А спустя тридцать-сорок минут отец Августин предложил всем разойтись, так как было уже поздно.
— Когда в кабинете говорят по телефону, здесь слышно?
— Нет.
Вопросы Юшкаса непонятны Марии, но она терпеливо выслушивает их и так же терпеливо отвечает. Чем еще он будет интересоваться сейчас? И к чему все это, ведь мертвого не воскресишь... Но Юшкас больше ни о чем не спрашивает. Он долго сидит, не поднимая головы. У следователя возникает много новых вопросов, но на них уже не сможет ответить старая Мария...
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Было поздно, когда Юшкас вторично покинул квартиру Шамайтиса. Он вышел на улицу, снова на минуту остановился возле дома, затем медленно двинулся вперед. Куда, зачем? Этого Юшкас и сам не знал. Он шел, слегка запрокинув голову, и смотрел на небо — бескрайнее и звездное. Со стороны могло показаться, что по узкому тротуару тихой, уснувшей улицы идет какой-то чудак, мечтатель или влюбленным, забывший обо всем на свете. Сейчас его интересуют только звезды на небе, тишина ночи и, может быть, стихи...
Ивар Юшкас становился таким каждый раз, когда в результате допросов, сопоставлении, выводов приближался к решению поставленной задачи. В эти часы Юшкаса нельзя было удержать в кабинете; он запирал дверь, уходил из прокуратуры и бродил по улицам вот так же, как сейчас, задумавшись и запрокинув голову.
Да, Альберт Шамайтис убит. В этом не могло быть сомнении. Убийцы все заранее обдумали, тщательно подготовили... Больше того, Юшкас отчетливо представлял себе, кто был заинтересован в убийстве ученого, кто направил руку убийцы. Но улик, прямых, неоспоримых улик, у следователя пока не было, хотя «технику» убийства он почти полностью разгадал.
