Она пропала, жена не знала, как мне это сказать, и что-то невнятное жалким голосом оттуда, из Турции, бормотала по телефону, а я орал:
– На каком языке они там говорят? Тебе удастся с ними объясниться на английском? Или найди какого-нибудь русского, который растолкует, где вы ее забыли. Она не может пропасть, это я точно знаю! Вы должны обыскать все море, все побережье!
– Она пропала где-то у бассейна, – попыталась сказать жена, но я кричал:
– Тогда осушите бассейн, пройдитесь по всем номерам, кому она нужна, эта ветошь, кто на нее, кроме меня, внимание обратит, она никто, понимаете, никто! – И только потом спросил: – А как Маша?
– Плачет. Она не знает, как показаться тебе на глаза.
– И только-то? А как взглянуть в глаза Ваксе, она подумала? Это ты во всем виновата, заболталась с подружками, раскурилась вволю, будь оно неладно твое курение! Без Ваксы не возвращайтесь!
Но они вернулись. С Ваксой. Ее принесли на рецепцию. Она была под лежаком у бассейна и, наверное, крепко надеялась, что там ее и забудут.
Но ее не забыли, ее нашли, хватит забывать, что это за моду взяли – всех забывать? Так и умереть недолго.
Нет худа без добра! Когда мальчишки увидели ее в траве и, поддав ногой, стали пинать, как мяч, Вакса уныло подумала: «Этого еще не хватало. Плохо было им, что я и без того лежу беспомощная в этом проклятом кустарнике, так надо еще ногами попинать!» Но они получали такое удовольствие, что она подчинилась их ударам, как исправный мяч, и даже будто слегка отскакивала от земли. Кое-кто из мальчишек мог поклясться, что слышал, как она повизгивает от удовольствия, но это, наверное, в ушах у него звенело, какое тут может быть удовольствие, когда тебя поддевают носком ботинка!
Но жизнь, вот оказывается, когда возвращается, жизнь, смысл, все, все это, когда ты хоть для чего-то понадобишься детям.
Конечно, хотелось бы уцелеть, пока ее не найдет Маша, а Вакса втайне мечтала об этом, хотя и понимала, что найти ее невозможно, слишком уж на большое расстояние отброшена она от дома.
Но ничего, ничего, Вакса верила, что если ребятам весело играть в футбол, заменяя ею мяч, то и Маша утешится, найдя себе какую-нибудь другую подругу. Ничего, ничего, хорошее вообще не может длиться долго, иначе что в нем хорошего?
И потом, глядя на себя в зеркало, она всегда убеждалась, что скоро состарится, возможно, даже прохудится до отвращения, и Маша сама заменит ее новой Ваксой.
Новая Вакса! Какой она будет? Этого Вакса не представляла и даже завидовать новой игрушке не могла. Она ведь знала, чего ждала от нее Маша, каких ответов, когда поверяла свои тайны, впускала в свои сны, и сколько смешных тяжелых страданий испытывал Машин папа, если с ней, Ваксой, что-то случалось.
Надо было учитывать их обоих, жить для них больше, чем для себя, и так уметь слушать папины истории, чтобы ему хотелось рассказывать их.
Смешной человек! Он все боялся придумать лишнее, вдруг не будет похоже на правду. Он и не знал, что самое необычное в его рассказах – ничто по сравнению с Ваксиной жизнью, с тем, что происходило с ней на самом деле.
Да, и в Африке можно побывать, и в болоте, дело не в этом, а в том, что она действительно из другой страны, и как эта Машенька догадалась, она из сплошной пристальной тишины, в которой так боятся оказаться люди.
Она не живет, а внимает другим, ее страна – это другие, которым она не может предсказать их будущее, хотя знает, конечно же знает, они ведь никогда не бывают ей безразличны. Вот почему она так нужна Маше, все чего-то требуют, она же ничего – просто внимает.
А теперь она лежит, уткнувшись в ограду, и старая женщина идет по направлению к ней.
Если бы Вакса знала, как ей повезло! Эта старушка всегда что-то находила во время прогулок.
Вчера нашла часы, правда, сломанные, без стрелок, но настоящие, еще раньше – пластинку, наполовину вкопанную в землю, с песней, которую старушка очень любила в молодости, но сейчас, когда нет ни молодости, ни патефона, абсолютно бесполезную. Но нашла!
Вот и теперь, задумавшись, прикрыв глаза от солнечного марева, она шла привычным путем, слегка подремывая, как вдруг ей показалось, что в нескольких шагах от нее лежит живой комочек. Ребенок?
Она испугалась и, отмахнувшись, попыталась убежать, но врожденное благородство заставило ее, несмотря на страх, вернуться.
– Игрушка! – воскликнула она. – Ты игрушка? Собачка?
«Оставьте меня наконец в покое, – подумала Вакса. – Какие они назойливые, эти старые люди! Машин папа все время спрашивал: “Вакса, подскажи, как перепрыгнуть через старость?”»
– Ах ты, милая, – сказала старушка. – Кто же тебя потерял?
Она огляделась, но детей поблизости не было, она прогуливалась тут каждый день, знала почти всех мам с детьми, любящих это место в лесу, попыталась вспомнить – у кого из детей была такая собачка, но припомнить не могла.
«Надо поспрошать, – подумала она. – Сколько слез, наверное, из-за такой потери».
Она наклонилась, что было не так уж легко, год назад она точно так же позволила себе неловкое движение и – перелом, после каких старые люди обычно не живут. Но сын договорился с врачами, ей сделали операцию, и стало еще лучше, чем прежде. Только иногда она упиралась в штырь, скрепляющий ее сломанные кости.
– Была бы я такой же мягкой игрушкой, как ты, – сказала она, – не было бы у меня никаких проблем.
Она попыталась отряхнуть Ваксу, но та выглядела такой замызганной с приставшей к шкурке коростой грязи, что требовалось ее, по крайней мере, отмыть и просушить на батарее.
– Как бы я тебя не изуродовала этим мытьем, – продолжала болтать с Ваксой старушка. – Но нельзя же тебя показывать такой нашим. Ты не игрушка сейчас, ты какая-то неопрятная Вакса, меня в дом с такой грязью и не пустят. Знаешь, какой у нас дом? А какие в нем люди живут? Заслуженные! И не потому, что им негде жить, просто их очень мало таких осталось. Если бы не мой сын, никогда мне туда не попасть! Какую они красивую жизнь прожили, сколько видели! А я умею слушать, почти как ты. Вот они мне и исповедуются. Ты ведь, кажется, тоже умеешь слушать? А у меня в доме только муха, одна и та же, зимой и летом, выгнать не могу, убить жалко. Вот я с ней о своем и разговариваю.
«Начинается, – подумала Вакса. – Уж не хочет ли она сделать меня поверенной своих тайн? Какие могут быть тайны у старушки? Знала бы– сколько интересного мне рассказала Маша! А папины сказки? Не очень-то я верю, что у них в доме есть такие сказочники. Вот, например, сказка про паука. Папа терпеть не мог, что Маша пауков боится, и поэтому она все рассказывала, когда он уходил, мне на ушко.
…Но Вакса знала, что друга нельзя бросать в беде. Вакса решила отправиться на поиски Маши. А Ваксе было трудно идти, да тем более без друзей. И потому Ваксе было чуть-чуть страшно, но она знала, что надо найти Машу, ну надо! И она почувствовала, что ее схватил паук. Вакса кричала, визжала, чтобы ее кто-нибудь услышал. И она узнала в этот момент голос Маши: Вакса, держись! И в ответ тоже закричала: Маша, не волнуйся! Тут-то паук смекнул, что они затеяли. И паук рассердился! Он брызнул в Ваксу своей черной силой. И Вакса тотчас превратилась в камень. Но у Ваксы же была своя сила! И потому Вакса вбрызнула в себя волшебную силу тоже. Тогда Вакса ожила. И Вакса сбежала за руку с Машей. А паук им крикнул вслед: ну, погодите у меня, я вас еще найду! А Вакса идет с Машей домой. И как вы думаете – это конец нашей истории? Н-не-т!
– Куда же я тебя положу, такую грязную? – спросила старушка. – В пакет? В пакет нельзя, там свежая газета, ты все измажешь, и я никогда не узнаю, что происходит в мире, а что я без этих знаний? Я же не сама по себе живу, есть еще и человечество!
«Какое еще человечество? – подумала Вакса. – Что она бормочет? Вот уж действительно прав Машин папа: не дай Бог дожить до старости!»
– Ладно, – сказала старушка, – газету я возьму в руки, хотя, конечно, ее сразу начнут у меня выпрашивать! Но я им скажу: после обеда, товарищи, после обеда! А ты уж сиди на самом дне, не шевелись. Попадет мне, что я всякую грязь в такой дом тащу!
И они поплелись. Вакса внутри пронизанного солнцем пакета и старушка, постукивающая палочкой, бормочущая.
– Сегодня про что? – спросил папа.
– Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла и очутилась в Америке.
«В какой еще Америке? – с ужасом подумала Вакса. – Я еле ноги волочу».
Маша притихла.
– А в какую ты ехал Америку, когда я только-только родилась?
– В Эквадор. Это Южная.
– Тогда и я в Южную!
И понеслось. Они протащили ее, эти сумасшедшие папа и дочь, над Кордильерами. И за время очередной сказки Вакса сумела убедиться, что стала чрезвычайно впечатлительной, нервы ни к черту.
И голова кружится, он так рассказывает, будто все происходит на самом деле, по-настоящему. Маша тоже волнуется, но как-то радостно, поеживаясь от удовольствия.
