— Молчи. Я снова есть очень хочу.
— Пойдем. Хотя я бы, наверное, даже крепенько выпил.
Они молча спустились по лестнице, ведущей от больничного здания к улице, гном поймал такси и куда-то ее повез. Ди было сейчас совсем неважно куда. Слишком много мыслей. Нужно было все переварить и разложить по полочкам. Но сначала — поесть. Как настоящая птица, она привыкла заедать стрессы и волнения. Самое время было подкрепиться.
5. Зверь по дороге домой
«Человек, в сущности, дикое, страшное животное.
Мы знаем его лишь в состоянии укрощенности, называемом цивилизацией,
поэтому и пугают нас случайные выпады его природы».
(Артур Шопенгауэр)
18 мая. Ночь. Москва-Санкт-Петербург.
Уже выйдя из кабинета начальства, Лер понял, что идея «махнуть хвостом», обернувшись росомахой на выходе, была весьма эффектной, но не практичной.
Если бы он собирался покинуть Москву прямо сейчас, то самый короткий путь лежал через стационарную портальную в подвале Инквизиции. Портальная сеть была удобным изобретением иных, не требовала энергии для погружения в Сумрак, гарантировала быстроту перемещения, безопасность и точные координаты прибытия. Только в условиях ее использования был целый список: «С целью безопасности». И животная ипостась азеркинов в нем не значилась.
А это значило, что придется либо топать через всю Москву домой на четырех лапах, там одеться прилично, собраться и возвращаться на Лубянку, либо пройти через портал «в чем мать родила» и разгребать проблемы по мере поступления.
Первый вариант был практичным и правильным. Второй — безумным и неприличным. Само собой разумеется, Лер выбрал именно его. Не из-за тяги к эксгибиционизму, конечно — оборотней вообще не напрягал их обнаженный вид. Просто ему не хотелось оставаться в Москве больше ни минуты.
Прочь отсюда как можно дальше и быстрее.
Ноги сами несли его в подвал. Бетонный пол, окошко дежурного. Как назло, дежурила новенькая девушка — практикантка, судя по тонким чертам лица и неокрепшей душевной организации — ведьма. Судя по растерянному виду — только что заступившая на дежурство в портальной.
Голый, потный, волосатый молодой мужчина, оттиравший мокрое лицо от прилипших к нему темных завитков собственных волос, громко чертыхавшийся (судя по тону) то ли на греческом, то ли на латыни, практически до обморочного состояния ее впечатлил.
Закрыв лицо руками, нервно всхлипывая, она придвинула к нему журнал «Техника безопасности портальной сети», ткнув тонким пальчиком в графу «Инструктирован». Гуло поставил в потертом журнале широкий взмах подписи, хищно улыбнулся практикантке, чем вызвал еще более громкий всхлип — «Подглядывает, чертовка!» — и шагнул за зеркальную дверь портала, мельком взглянув на свое по-звериному могучее, покрытое россыпью синяков и ссадин тело.
«В Питер. Настроение — как раз подходящее». Скрипнула дверь, заискрил контур портальной.
Переступая через порог выхода, Лер снова обратился. Его зверь был огромен и темен. Лишь редкие рыжие искры украшали черную шкуру росомахи.
Высшие антропоморфы физически многократно превосходят обычных, «тотемных» зверей своего вида. Гуло в своей животной ипостаси был размером с очень крупного волка.
Выскользнув из здания Управления Уголовного Розыска на проспекте Римского-Корсакова, в котором Питерское отделение Инквизиции занимало весь обширный подвал и первый этаж, Лер двинулся в сторону Васильевского острова.
Его путь лежал по улицам «культурного центра Северной столицы», но жителей этого города так просто не удивить банальной черной тенью, бегущей по сумрачным линиям улиц.
Пора белых ночей еще не наступила, город были непривычно пустынен и темен. Санкт-Петербург — город Сумрака.
Накрапывал дождь, нестерпимо пахло асфальтом, крысами, бензиновым духом автомобилей и черемухой. Северный май. Гуло снова пожалел, что предпочел путешествие зверем. Лапы ныли от соприкосновений с асфальтом, шкура намокла. Звуки спящего города, не тревожащие человеческий слух, росомахе казались нестерпимо громкими. Прогрохотал новый трамвай. Шарахнулся неурочный прохожий, выводивший на ночную прогулку свою трусливую мелкую дворняжку, еще долго терзавшую слух Гуло писклявым лаем в спину.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Последний мост он пролетает широким галопом, успев поймать несколько вспышек телефонных камер из проезжающих мимо машин. Горожанам будет что завтра утром обсудить. Если не забудут.
Набережная, крутой поворот в сквер. Теперь можно скрыться в дебрях Васильевского острова, двигаясь дворами и проскальзывая в ниши подворотен.
Васильевский остров был его вторым домом. Давно, уже очень давно, Венди пришла в голову шальная идея, радостно поддержанная Ладоном, и они рванули в Питер «учиться в Университет».
К его величайшему изумлению, поступила тогда не только она, Гуло тоже прошел бешеный конкурс, пусть одним из последних по списку, но был зачислен.
Зачем?
Ди вообще постоянно училась, следуя скорее импульсам интуиции, нежели руководствуясь разумом. Вот захотелось ей тогда. И непременно на геофак.
Романтика, глубокие знания, новые друзья. А он — как всегда, был рядом. Поначалу все именно так и было. А дальше их закрутил водоворот студенческой жизни, голимая, голодная романтика смутных лет. Когда выживали, торгуя сигаретами, моя подъезды и разгружая вагоны со спиртом. Весело, оглашенно, не оглядываясь.
Именно тут, впервые в жизни, Гуло увидел полные любви девичьи глаза, смотревшие на него, как на центр вселенной. Никогда до тех пор никто так его не любил. Первая красавица факультета, редкая умница по имени Надежда. Чуть не половина мальчишек курса были в нее безнадежно влюблены. Вторая половина была лучшими друзьями Нади.
Яркая, веселая. Она все умела, никогда не унывала. Что эта девушка нашла в смуглом, вечно сутулящемся, словно скрывая могучий разворот широких плеч, неразговорчивом Гуло? «Об этом знают лишь Мойры».
Рядом с ним она и сама замолкала, словно гасла. Лишь старалась находиться ближе да беспомощно заглядывала в глаза своими серыми глазами, как само питерское небо. Он всегда отводил взгляд. Она — человек. Сильная, смелая, смертная. Достойная любви. Которую он не мог ей дать. Не принадлежа себе и будучи лишь Тенью.
Ди не понимала, что с ними происходит, удивленно наблюдая за Гуло и не пытаясь вмешаться.
Она сама давно привыкла быть в центре внимания. Будучи практически полной противоположностью Надежде — спокойной, уверенной в каждом своем слове и движении, женственной и невозмутимой — Ди быстро нашла с ней общий язык, они сразу подружились. У них даже масти были контрастны — темноволосая, сероглазая Надя и Ди с ее кипенно-белой копной непослушных вихрей и фиолетово-темными миндалевидными глазами — отголоском древнего Синташта́.
Жили девушки в одной комнате общежития, на втором этаже, в самом конце длинного, темного коридора. Две кровати, стол с настольной лампой, два стула, пирамида из «гостевых» табуреток, собранных однокурсниками, зеркало на стене, старый шкаф и рейка с крючками на входе — вот и весь нехитрых скарб их маленького дома.
Комната номер тринадцать, конечно же. Разве Венди могла поселиться по другому адресу?
Тот факт, что в Университет они с Венди поступали по документам на одну фамилию, снимал все возможные вопросы и недомолвки. Брат, просто брат. И забота о Ди была совершенно естественной и привычной. Непривычна для него была своя жизнь, вдруг заигравшая яркими красками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Свои друзья, настоящие, надежные, проверенные временем и невзгодами. Верные, лишних вопросов не задающие. Девушка, всегда встречающая его улыбкой и светом в глазах. Любого — уставшего, грязного, несчастного, пьяного, голодного, — его всегда там ждали и любили. И ничего не просили взамен.
Был ли он счастлив тогда? Бесконечно. Сидя на крыше пятиэтажного дома на Васильевском, с гитарой в руках и в компании себе подобных, горлопаня лихие песни на весь район, а потом идя через огромный город босиком, неся на плече Венди, сбившую о камни мостовых босые ноги.
