16 декабря 1904
Моей матери («Помнишь думы? Они улетели…»)
Помнишь думы? Они улетели.Отцвели завитки гиацинта.Мы провидели светлые целиВ отдаленных краях лабиринта.
Нам казалось: мы кратко блуждали.Нет, мы прожили долгие жизни…Возвратились — и нас не узнали,И не встретили в милой отчизне.
И никто не спросил о Планете,Где мы близились к юности вечной…Пусть погибнут безумные детиЗа стезей ослепительно млечной!
Но в бесцельном, быть может, круженьи —Были мы, как избранники, нищи.И теперь возвратились в сомненьиВ дорогое, родное жилище…
Так. Не жди изменений бесцельных,Не смущайся забвеньем. Не числи.Пусть к тебе — о краях запредельныхНе придут и спокойные мысли.
Но, прекрасному прошлому радо, —Пусть о будущем сердце не плачет.Тихо ведаю: будет награда:Ослепительный Всадник прискачет.
4 декабря 1904
«Все отошли. Шумите, сосны…»
Все отошли. Шумите, сосны,Гуди, стальная полоса.Над одиноким веют вёсныИ торжествуют небеса.
Я не забыл на пире хме́льномМою заветную свирель.Пошлю мечту о запредельномВ Его Святую колыбель…
Над ней синеет вечный полог,И слишком тонки кружева.Мечты пронзительный осколокСвободно примет синева.
Не о спасеньи, не о Слове…И мне ли — падшему в пыли?Но дым всходящих славословийВернется в сад моей земли.
14 декабря 1904
У полотна Финл. ж. д.
«Шли на приступ. Прямо в грудь…»
Шли на приступ. Прямо в грудьШтык наточенный направлен.Кто-то крикнул: «Будь прославлен!»Кто-то шепчет: «Не забудь!»
Рядом пал, всплеснув руками,И над ним сомкнулась рать.Кто-то бьется под ногами,Кто — не время вспоминать…
Только в памяти веселойГде-то вспыхнула свеча.И прошли, стопой тяжелойТело теплое топча…
Ведь никто не встретит старость —Смерть летит из уст в уста…Высоко пылает ярость,Даль кровавая пуста…
Что же! громче будет скрежет,Слаще боль и ярче смерть!И потом — земля разнежитПерепуганную твердь.
Январь 1905
«Вот на тучах пожелтелых…»
Вот на тучах пожелтелыхОтблеск матовой свечи.Пробежали в космах белыхЧерной ночи трубачи.
Пронеслась, бесшумно рея,Птицы траурной фата.В глуби меркнущей аллеиЗароилась чернота.
Разметались в тучах пятна,Заломились руки Дня.Бездыханный, необъятныйИстлевает без огня.
Кто там встанет с мертвым глазомИ серебряным мечом?Невидимкам черномазымКто там будет трубачом?
28 мая 1905
Влюбленность («Королевна жила на высокой горе…»)
Королевна жила на высокой горе,И над башней дымились прозрачные сны облаков.Темный рыцарь в тяжелой кольчуге шептал о любви на заре,В те часы, когда Рейн выступал из своих берегов.
Над зелеными рвами текла, розовея, весна.Непомерность ждала в синевах отдаленной черты.И влюбленность звала — не дала отойти от окна,Не смотреть в роковые черты, оторваться от светлой мечты.
«Подними эту розу», — шепнула — и ветер донесТишину улетающих лат, бездыханный ответ.«В синем утреннем небе найдешь Купину расцветающих роз», —Он шепнул, и сверкнул, и взлетел, и она полетела вослед.
И за облаком плыло и пело мерцание тьмы,И влюбленность в погоне забыла, забыла свой щит.И она, окрылясь, полетела из отчей тюрьмы —На воздушном пути королевна полет свой стремит.
Уж в стремнинах туман, и рога созывают стада,И заветная мгла протянула плащи и скрестила мечи,И вечернюю грусть тишиной отражает вода,И над лесом погасли лучи.Не смолкает вдали властелинов борьба,Распри дедов над ширью земель.Но различна Судьба: здесь — мечтанье раба,Там — воздушной Влюбленности хмель.
И в воздушный покров улетела на зовНавсегда… О, Влюбленность! Ты строже Судьбы!Повелительней древних законов отцов!Слаще звука военной трубы!
3 июня 1905
«Она веселой невестой была…»
Она веселой невестой была.Но смерть пришла. Она умерла.
И старая мать погребла ее тут.Но церковь упала в зацветший пруд.
Над зыбью самых глубоких местПлывет один неподвижный крест.
Миновали сотни и сотни лет,А в старом доме юности нет.
И в доме, уставшем юности ждать,Одна осталась старая мать.
Старуха вдевает нити в иглу.Тени нитей дрожат на светлом полу.
Тихо, как будет. Светло, как было.И счет годин старуха забыла.
Как мир, стара, как лунь, седа.Никогда не умрет, никогда, никогда…
А вдоль комодов, вдоль старых креселМушиный танец всё так же весел,
И красные нити лежат на полу,И мышь щекочет обои в углу.В зеркальной глуби — еще покойС такой же старухой, как лунь, седой.
И те же нити, и те же мыши,И тот же образ смотрит из ниши —
В окладе темном — темней пруда,Со взором скромным — всегда, всегда…
Давно потухший взгляд безучастный,Клубок из нитей веселый, красный…
И глубже, и глубже покоев ряд,И в окна смотрит всё тот же сад,
Зеленый, как мир; высокий, как ночь;Нежный, как отошедшая дочь…
«Вернись, вернись. Нить не хочет тлеть.Дай мне спокойно умереть».
3 июня 1905
«Не строй жилищ у речных излучин…»
Г. Чулкову
Не строй жилищ у речных излучин,Где шумной жизни заметен рост.Поверь, конец всегда однозвучен,Никому не понятен и торжественно прост.
Твоя участь тиха, как рассказ вечерний,И душой одинокой ему покорись.Ты иди себе, молча, к какой хочешь вечерне,Где душа твоя просит, там молись.
Кто придет к тебе, будь он, как ангел, светел,Ты прими его просто, будто видел во сне,И молчи без конца, чтоб никто не заметил,Кто сидел на скамье, промелькнул в окне.
И никто не узнает, о чем молчанье,И о чем спокойных дум простота.Да. Она придет. Забелеет сиянье.Без вины прижмет к устам уста.
Июнь 1905
«Потеха! Рокочет труба…»
Потеха! Рокочет труба,Кривляются белые рожи,И видит на флаге прохожийОгромную надпись: «Судьба».
Палатка. Разбросаны карты.Гадалка, смуглее июльского дня,Бормочет, монетой звеня,Слова слаще звуков Моцарта.
Кругом — возрастающий крик,Свистки и нечистые речи,И ярмарки гулу — далечеВ полях отвечает зеленый двойник.
В палатке всё шепчет и шепчет,И скоро сливаются звуки,И быстрые смуглые рукиВпиваются крепче и крепче…
Гаданье! Мгновенье! Мечта!..И, быстро поднявшись, презрительным жестомВстряхнула одеждой над про́клятым местом,Гадает… и шепчут уста.
И вновь завывает труба,И в памяти пыльной взвиваются речи,И руки… и плечи…И быстрая надпись: «Судьба»!
Июль 1905
