3 июня 1905
«Не строй жилищ у речных излучин…»
Г. Чулкову
Не строй жилищ у речных излучин,Где шумной жизни заметен рост.Поверь, конец всегда однозвучен,Никому не понятен и торжественно прост.
Твоя участь тиха, как рассказ вечерний,И душой одинокой ему покорись.Ты иди себе, молча, к какой хочешь вечерне,Где душа твоя просит, там молись.
Кто придет к тебе, будь он, как ангел, светел,Ты прими его просто, будто видел во сне,И молчи без конца, чтоб никто не заметил,Кто сидел на скамье, промелькнул в окне.
И никто не узнает, о чем молчанье,И о чем спокойных дум простота.Да. Она придет. Забелеет сиянье.Без вины прижмет к устам уста.
Июнь 1905
«Потеха! Рокочет труба…»
Потеха! Рокочет труба,Кривляются белые рожи,И видит на флаге прохожийОгромную надпись: «Судьба».
Палатка. Разбросаны карты.Гадалка, смуглее июльского дня,Бормочет, монетой звеня,Слова слаще звуков Моцарта.
Кругом — возрастающий крик,Свистки и нечистые речи,И ярмарки гулу — далечеВ полях отвечает зеленый двойник.
В палатке всё шепчет и шепчет,И скоро сливаются звуки,И быстрые смуглые рукиВпиваются крепче и крепче…
Гаданье! Мгновенье! Мечта!..И, быстро поднявшись, презрительным жестомВстряхнула одеждой над про́клятым местом,Гадает… и шепчут уста.
И вновь завывает труба,И в памяти пыльной взвиваются речи,И руки… и плечи…И быстрая надпись: «Судьба»!
Июль 1905
Балаганчик
Вот открыт балаганчикДля веселых и славных детей,Смотрят девочка и мальчикНа дам, королей и чертей.И звучит эта адская музыка,Завывает унылый смычок.Страшный чорт ухватил карапузика,И стекает клюквенный сок.Мальчик
Он спасется от черного гневаМановением белой руки.Посмотри: огонькиПриближаются слева…Видишь факелы? видишь дымки?Это, верно, сама королева…Девочка
Ах, нет, зачем ты дразнишь меня?Это — адская свита…Королева — та ходит средь белого дня,Вся гирляндами роз перевита,И шлейф ее носит, мечами звеня,Вздыхающих рыцарей свита.
Вдруг паяц перегнулся за рампуИ кричит: «Помогите!Истекаю я клюквенным соком!Забинтован тряпицей!На голове моей — картонный шлем!А в руке — деревянный меч!»
Заплакали девочка и мальчик,И закрылся веселый балаганчик.
Июль 1905
Поэт
Сидят у окошка с папой.Над берегом вьются галки.
— Дождик, дождик! Скорей закапай!У меня есть зонтик на палке!
— Там весна. А ты — зимняя пленница,Бедная девочка в розовом капоре…Видишь, море за окнами пенится?Полетим с тобой, девочка, за́ море.
— А за морем есть мама?
— Нет.
— А где мама?
— Умерла.
— Что это значит?
— Это значит: вон идет глупый поэт:Он вечно о чем-то плачет.
— О чем?
— О розовом капоре.
— Так у него нет мамы?— Есть. Только ему нипочем:Ему хочется за́ море,Где живет Прекрасная Дама.
— А эта Дама — добрая?
— Да.
— Так зачем же она не приходит?
— Она не придет никогда:Она не ездит на пароходе.
Подошла ночка,Кончился разговор папы с дочкой.
Июль 1905
У моря
Стоит полукруг зари.Скоро солнце совсем уйдет.— Смотри, папа, смотри,Какой к нам корабль плывет!
— Ах, дочка, лучше бы намУйти от берега прочь…Смотри: он несет по волнамНам светлым — темную ночь…
— Нет, папа, взгляни разок,Какой на нем пестрый флаг!Ах, как его голос высок!Ах, как освещен маяк!
— Дочка, то сирена поет.Берегись, пойдем-ка домой…Смотри: уж туман ползет:Корабль стал совсем голубой…
Но дочка плачет навзрыд,Глубь морская ее мани́т,И хочет пуститься вплавь,Чтобы сон обратился в явь.
Июль 1905
Моей матери («Тихо. И будет всё тише…»)
Тихо. И будет всё тише.Флаг бесполезный опущен.Только флюгарка на крышеСладко поет о грядущем.
Ветром в полнебе раскинут,Дымом и солнцем взволнован,Бедный петух очарован,В синюю глубь опрокинут.
В круге окна слуховогоЛик мой, как нимбом, украшен.Профиль лица восковогоПравилен, прост и нестрашен.
Смолы пахучие жарки,Дали извечно туманны…Сладки мне песни флюгарки:Пой, петушок оловянный!
Июль 1905
«Старость мертвая бродит вокруг…»
Старость мертвая бродит вокруг,В зеленях утонула дорожка.Я пилю наверху полукруг —Я пилю слуховое окошко.
Чую дали — и капли смолыПроступают в сосновые жилки.Прорываются визги пилы,И летят золотые опилки.
Вот последний свистящий раскол —И дощечка летит в неизвестность…В остром запахе тающих смолПодо мной распахнулась окрестность…
Всё закатное небо — в дреме́,Удлиняются дольние тени,И на розовой гаснет кормеУплывающий кормщик весенний…
Вот — мы с ним уплываем во тьму,И корабль исчезает летучий…Вот и кормщик — звездою падучей —До свиданья!.. летит за корму…
Июль 1905
«В туманах, над сверканьем рос…»
В туманах, над сверканьем рос,Безжалостный, святой и мудрый,Я в старом парке дедов рос,И солнце золотило кудри.
Не погасал лесной пожар,Но, гарью солнечной влекомый,Стрелой бросался я в угар,Целуя воздух незнакомый.
И проходили сонмы лиц,Всегда чужих и вечно взрослых,Но я любил взлетанье птиц,И лодку, и на лодке весла.
Я уплывал один в затонБездонной заводи и мутной,Где утлый остров окруженСтеною ельника уютной.
И там в развесистую ельЯ доску клал и с нею реял,И таяла моя качель,И сонный ветер тихо веял.
И было как на Рождестве,Когда игра давалась даром,А жизнь всходила синим паромК сусально-звездной синеве.
Июль 1905
Осенняя воля
Выхожу я в путь, открытый взорам,Ветер гнет упругие кусты,Битый камень лег по косогорам,Желтой глины скудные пласты.
Разгулялась осень в мокрых долах,Обнажила кладбища земли,Но густых рябин в проезжих селахКрасный цвет зареет издали́.
Вот оно, мое веселье, пляшетИ звенит, звенит, в кустах пропав!И вдали, вдали призывно машетТвой узорный, твой цветной рукав.
Кто взманил меня на путь знакомый,Усмехнулся мне в окно тюрьмы?Или — каменным путем влекомыйНищий, распевающий псалмы?
Нет, иду я в путь никем не званый,И земля да будет мне легка!Буду слушать голос Руси пьяной,Отдыхать под крышей кабака.
Запою ли про свою удачу,Как я молодость сгубил в хмелю…Над печалью нив твоих заплачу,Твой простор навеки полюблю…Много нас — свободных, юных, статных —Умирает не любя…Приюти ты в далях необъятных!Как и жить и плакать без тебя!
Июль 1905. Рогачевское шоссе
