уже скачет мигрис, волеизъявитель Мланкина, владетеля Цветущей равнины и семи ее земель от моря до неба и до гор. Возможно, мне стоит приготовиться к отъезду. Мланкин может пожелать увидеть меня. Эта деревня была пожалована нашей семье еще его прадедом. Мой отец по молодости был частым гостем в доме правителя, моя мать состояла в дальнем родстве с его покойной женой, син-фирой Лилеин.
Мысли о ее смерти заставляют меня вспомнить о том старике и той девочке с зубом тсыя на шее.
Если бы не они, наместник не узнал бы о случившемся еще долго. Моя деревня стоит вдали от Обводного тракта. Она притулилась в овраге, защищающем нас от ветров зимой и от зноя летом. Мы жили мирно, пахали землю, пасли скот. В последний раз разбойники нарушали границы очень давно, еще во времена молодости моего отца. Но наши маги всегда чувствовали движение ветра и дрожь земли под копытами лошадей. Наши женщины уходили к лесу, мужчины брали оружие с отравленными клинками. Мы были готовы отразить нападение — тогда.
Мы оказались совершенно беспомощными сейчас.
Я не знаю, кто первым увидел разбойников. Я был в кузнице вместе с Демерелис, помогал ей разложить заготовки для подков. Услышав крики, мы выбежали наружу. Я схватил меч, оставленный у входа в кузницу, и через миг Демерелис упала мне на руки, хрипя и выплевывая кровь. Стрела вонзилась ей в грудь.
Я смотрел на нее, не понимая, что вижу перед собой. Оперение было черным с красными точками, и на моих глазах эти точки стали увеличиваться, словно напитываясь кровью из раны в груди Демерелис.
Я увидел отца, он бежал ко мне, что-то выкрикивая на ходу. Повернувшись туда, куда указывала его сильная рука с мечом, я увидел спускающийся в овраг отряд. Человек сорок верховых неслись нам навстречу. Еще десяток стоял на холме и целился из луков.
— Серпетис! — отец подбежал ко мне, вращая глазами. — Серпетис, отпусти ее, она умерла!
Я заглянул в мертвые глаза Демерелис, только сейчас осознавая, что все еще держу ее. Наклонившись, я опустил ее в пыль, повернулся к отцу.
Крики ужаса вокруг нас сменились криками боли в одно мгновение. Разбойники врезались в выбежавшую навстречу вооруженную толпу. Закричали лошади, заголосили женщины, зашлись в визге дети. Я крепче сжал меч, готовый сорваться с места, но отец удержал меня.
— Езжай в Шин! — рявкнул он, хватая меня за плечо. — Скачи за подмогой, они тут просто нас всех у-нич-то-жат!
— Я хочу остаться здесь и сражаться! — крикнул я, едва успев увернуться от стрелы, пролетевшей у самого уха. — Отправь кого-то из женщин, отец, я буду сражаться!
— Это приказ! — отрезал он, глядя на несущихся к нам всадников. — Серпетис, я приказываю тебе волей отца и фиура! Приведи подмогу! Езжай, езжай в Шин!
Он ударом меча вышиб из седла первого врага, повернулся ко второму и, увернувшись от просвистевшего рядом с головой кнута, повторил маневр. Я убил двоих, далеко не так ловко, как он, и едва не лишившись глаза, когда один из разбойников попытался ткнуть в меня боевой отравленной иглой. Вывернув руку, я всадил иглу разбойнику в щеку и, оставив его вопящим от боли, побежал прочь.
Я то и дело оборачивался, надеясь, что отец передумает. Но я уже видел то, что он увидел сразу. Мы были беспомощны против боевой магии и отравленного оружия. Уже шесть Цветений в наши клинки не вливалась магическая сила. Шесть Цветений мы не знали зелий и целебных трав. Мы с рождения были под защитой. Мы не умели сражаться без нее, и теперь погибали.
Я увидел, как отцу всадили в плечо меч, и едва не нарушил его приказ. Я уже был готов вернуться, когда увидел за собой погоню. Не нужно было быть халумни, чтобы понять, куда я бегу. Мне всего-то надо было скрыться за деревьями вековечного леса, и они меня не найдут, даже если пойдут по той же самой тропе. Я припустил со всех ног, надеясь обогнать их, надеясь выбраться из оврага быстрее, чем это сделают лошади.
Я забыл о том, что на стороне врага есть магическая сила.
Один из бросившихся за мной в погоню был магом. Земля ушла у меня из-под ног, когда я почти достиг края оврага, корни, в которые я упирался, скрылись в глубине. Я кое-как сумел выбраться наверх, загребая землю руками и цепляясь за камни, которые так и норовили рассыпаться под пальцами. Перекатившись, я вскочил на ноги, и они уже были рядом.
Длинный зазубренный меч со свистом рассек воздух, разрезая ткань рубуши. Вспоров кожу, кончик меча вонзился в мою плоть, но я не почувствовал боли. Только отпрыгнув в сторону, чтоб увернуться от удара, который должен был снести мне голову, я ощутил ее — и запах крови, мгновенно пропитавшей одежду.
Я взмахнул мечом снизу вверх так резко, что выбил одного из нападавших из седла. Он упал на землю, обливаясь кровью из распоротого живота, и закричал.
Я застыл на месте всего на мгновение, но этого оказалось достаточно. Удар — и рука налилась свинцом. Я выронил меч и отступил, понимая, что теряю его, но зная, что наклонюсь — и не смогу выпрямиться. Разбойники двинулись на меня, не спеша, улыбаясь зачерненными зубами, сжимая в руках мечи. Тонкие лезвия уже не блестели на солнце. Они были покрыты кровью.
Я слышал, как внизу кричат. Дети. Женщины. Животные. Внизу происходило страшное, и если я не приведу помощь, нас никто не спасет.
Я мог бы умереть, глядя в глаза врагу. Но моя смерть была бы бесполезной. Отец учил меня не отступать перед лицом опасности, но думать, решать самому, когда стоит пожертвовать даром жизни, а когда стоит ее сохранить.
Я принял
