– Хам, – сказала она и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты, как будто покропили святой водой.
Франсуа вышел вслед за ней на лестницу и следил за тем, как злая Дениз спускается по начищенным воском ступеням и на ходу отрывает наметку на юбке, возвращая ее прежнюю, более пристойную длину.
– Мадемуазель, вы порвете свою юбку прямо на себе! – закричал ей Франсуа. – Не говорите потом, что это был я!
Происшедшее его взволновало, и он решил спуститься в сад и немного успокоиться. «Ничего себе, приехал работать, – подумал он, меняя пиджак на более простую рабочую куртку. – Служанка одним взглядом почти довела до экстаза, еще и получил словесную оплеуху от нее же!»
Он еще не решил, что делать с Дениз и докладывать ли тетушке о происшедшем. Она в любом случае уволит эту пышку с сексуальным азартом тигрицы. Франсуа же не хотел оставлять без средств к существованию мать Дениз – Альбертину, от которой он видел только хорошее. Достойная была женщина. Надо же, и такая дочь!
Он вышел в сад и стал мерить шагами белые камни дорожек, обдумывая стратегию своей будущей работы. В Париже все казалось таким ясным и понятным, а тут, в этой провинциальной тиши, его вдруг пронзило сомнение в правильности сделанного выбора. Да, ему, молодому и неизвестному ученому, сделали выгодное предложение. И кто! Сам мсье Дюлок! Империя Дюлок! Дух захватывает, когда думаешь, что можешь быть к ней хоть немного причастен! Сеть фармацевтических фабрик по всей Франции. Тонны медикаментов и косметической продукции в аптеках. Торговые связи и сотрудничество с известнейшими компаниями в мире. И рядом со всем этим великолепием – он, Франсуа Тарпи, маленький нормандский человечек со своей еще совсем неразвитой научной идеей. Разве неразвитой? Мелким летящим неразборчивым почерком исписаны несколько тетрадей, проведены сотни опытов, он не видит еще света в конце, но чувствует, что истина где-то рядом. Совсем рядом. Только надо направить фонарик с ярким светом в нужном направлении и истина обнаружится.
Франсуа представил себе, как он с фонариком стоит на темной дороге, какой ему всегда представлялась научная истина, и, поворачиваясь, высвечивает все неровности и трещинки на ее поверхности. Кажется, повернись еще на пять градусов и вот оно – открытие!
Но вдруг озноб прошиб его. Лоб, подмышки и впадина хребта покрылись потом. Он вдруг представил себе, что пользуется фонарем меньшей, чем нужно мощности. А истина остается за кругом света! И он, Франсуа, в надежде разбогатеть на открытии, будет крутиться вокруг своей оси до бесконечности, но так и не продвинется в решении научной загадки.
Он представил себе это так ясно, что у него заболело в висках и судорогой свело щеку. К тому же он почувствовал, что от страха от него запахло потом, и притом пренеприятно.
«Нужно пойти принять душ, – подумал Франсуа. – Терпеть не могу, когда воняет из подмышек!»
Уже моясь в летнем душе под теплой, нагретой щедрым летним солнцем водой, он подумал о том, какую важную, тайную роль в регуляции нашего физического состояния играют эмоции. Стоял себе в прекрасном саду прекрасный молодой человек. Как громом ударила в его голову дурная мысль, которая в секунду превратила этого Орфея в вонючую гниду. Надо будет над этим подумать. Может быть, как-то применить это в разработке темы, связать эмоции и регуляцию состояний телесности?
Хотя стоит ли разбрасываться, ведь его патрон, мсье Дюлок, изменил тематику исследования. Сперва Франсуа показалось, что этот сдвиг минимален и не принесет ущерба его научным интересам. Но вскоре он понял, что все придется начинать сначала. Или почти сначала.
Это напомнило ему, как в детстве тетушка со своей постоянной помощницей Альбертиной распарывала дядюшкин старый костюм, чтобы сшить ему, Франсуа, обновку. «Перекраивать старье в сто раз тяжелее, чем шить из новой ткани!» – так говорила Альбертина, пытаясь разложить на распоротой и выстиранной ткани старого костюма выкройки, которые вырастали два раза в год из-за менявшихся пропорций тела растущего Франсуа.
Так и его исследование. Приходится перекраивать из старья, вместо того, чтобы делать новое.
«Ладно, – подумал Франсуа, растирая вафельным полотенцем свое белое нетронутое загаром тело. – Поживем месяц-другой, отдохнем, а там видно будет».
Особых сроков ему не выставили, денег на исследования обещали дать только после того, как комиссии из ведущих фармацевтов мсье Дюлока будут официально представлены первые результаты. Поэтому впервые за многие годы он почувствовал себя свободным от всего. Это было новое чувство, которое приятно его удивило. Оно распирало изнутри, щекотало и успокаивало одновременно.
Выходя из душевой кабины, Франсуа оделся не по правилам Парижа, а уже примеряясь к правилам провинции и своего собственного дома, сада, лета: на нем были только брюки, которые он закатил выше лодыжек и полотенце, которое он повесил на шею. Рубашку, пиджак, туфли с засунутыми в них носками он нес в руках. Волосы его, от природы кучерявые, побывав под струями воды, совсем завились кольцами, в русой бороде и аккуратно подстриженных усах застряли капли воды, которые блестели на солнце.
Франсуа увидел, как в окне на втором этаже дернулась занавеска, и мелькнуло синее платье. Дениз наблюдала за ним исподтишка. Она явно решила не оставлять его в покое. Тетушка стояла возле клумбы с левкоями, которая была выложена белыми гладкими камнями, и улыбалась ему одобряющей улыбкой. В этой улыбке было все: гордость, умиление, восхищение его мужской красотой, поклонение его силе и таланту.
Что ж, ему это нравилось. Да и он сам нравился себе, здесь в своем родном доме, где он чувствовал себя полным хозяином.
Он подошел к тетке и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Затем уселся на скамью рядом с клумбой, подвинув в сторону жестяную лейку с водой. Видимо тетушка поливала цветы. Лейка оказалась довольно тяжелая.
– Тетушка, – сказал Франсуа, – Вы сами таскаете эту тяжелую штуку? Этого не стоит делать. Ведь есть служанка и, судя по ее габаритам, природа ее силой не обделила.
И тут он вдруг постучал по поверхности металла. Звук получился на редкость наполненным и звучным.
– Вот-вот, – ответила, присев рядом с ним, мадам Женевьева, – и я это говорю, не обделила. Только стелется перед ней не та дорога, по которой ей надо бы идти.
– Как это – не та? – с удивление спросил Франсуа и внимательно посмотрел на тетушку.
Она никогда не казалась ему особенно умной. Он считал, что за ней стоит опыт и основанная на опыте мудрость, набожность, жизнестойкость. Но ничего более – в смысле умственного потенциала. А тут почти жизненный прогноз.
– На чем вы основываетесь? На основании чего делаете такие выводы? – спросил он. – Обычная деревенская девчонка. Все будет, как у всех.
– Дорогой Франсуа, – опустив голову, сказала мадам Женевьева. – Ты можешь не считать меня умной, но мой опыт за мной. Она плохо кончит. Это написано у нее на лбу. Причем утянет с собой в пучину еще несколько горячих голов. Я видела что-то похожее в своей жизни. От нее исходит нечто, что может мной расцениваться как порок.
Она задумалась, как будто вспоминая что-то.
– Может, я старомодно смотрю на эти вещи, но мне кажется, что во все времена оценка подобных женщин сходна, если хочешь. И я думаю, что мы еще увидим сюжет ее романа и публичное перетряхивание грязного белья интимной жизни.
Франсуа немного растерялся от того, что тетушка внимательно на него посмотрела, произнося последнюю фразу.
«А она не так глупа и у нее есть еще здравый смысл! – подумал он. – Стоит прислушиваться к ее советам».
– Вы, тетушка, можете не сомневаться в том, что Дениз не представляет для меня никакого интереса, – сказал он и улыбнулся, вспомнив бешеный прилив крови к сердцу, когда эта негодница вздумала его соблазнять в комнате. И волнение, когда он, идя по саду, увидел, как Дениз наблюдала за ним, стоя за занавеской окна.
– Да, но ты здоровый тридцатилетний мужчина! – воскликнула в ответ мадам Женевьева. – Твой дядя уже был женат на мне в эти годы, твой отец увез свою невесту – твою мать, когда ему было меньше, чем тебе. Я помню, она рассказывала мне про его бешеный темперамент. Мы делились с сестрой своими опытами. А ты весь в него внешне. Я не специалист в области физиологии, но мне кажется, что мужчина твоего возраста должен естественным путем решать свои проблемы в плане интимной жизни. Я представляю, каким путем это решается в Париже, но здесь не Париж. Ты должен помнить об этом. Если сегодня ты что-то делаешь, то завтра об этом знает все население Понтабери. Это к слову. Не обижайся, дорогой Франсуа, но я должна тебя предупредить. Репутация нашего дома – это незыблемо.
– Дорогая тетушка, – рассмеявшись, ответил Франсуа, – можно мы не будем обсуждать с тобой такие тонкости моей физиологической жизни как сексуальное удовлетворение. Поверь, я никогда не преступал рамки того, что дозволено нашим обществом. Ты ведь знаешь, то, что одобрено обществом, есть норма в этой сфере.
