Ольга Репина
Жабьи дети
Глава 1
Мадам Женевьева Лаке открыла окно и глубоко, до покалывания в легких, вдохнула свежий морской воздух. Рядом с домом лениво шевелили своими мощными зелеными ветвями деревья, посаженные еще родителями ее покойного мужа. Было по-утреннему тихо. Лишь птицы нарушали эту тишину. Семья скворцов возилась в своем домике на дереве, стрижи носились в воздухе, издавая узнаваемый свистящий звук, горлицы гортанно ворковали под окном.
Да, у мадам Женевьевы здесь чудесно, об этом говорили все, кто приезжал к ней из города. Птицы поют, как в раю. Воздух – не надышишься. Если добавить к этому парное молоко от собственных коров, да пышные нормандские омлеты с зеленью «о фин ёрб» по утрам, то понятно, почему приезжие так неохотно покидали дом мадам Женевьевы.
Она вообще любит чистоту и порядок. Аккуратность свойственна нормандским женщинам, но мадам Женевьева превзошла всех своих знакомых в радиусе двадцати километров. В соседнем городке Понтабери и близлежащих виллах о ее педантичности ходили легенды. Например, дорожки в саду и перед домом выкладывали только белыми камнями, которые специальный работник собирал на побережье. Столовые скатерти и постельное белье менялось через день, и тщательно стиралось прачкой вручную, так как мадам Женевьева не признавала механической стирки с помощью машин. Она считала, что так портится чудесное льняное полотно, из которого были сделаны постельные принадлежности, полотенца и скатерти, – все это она получила в приданое, выходя замуж за мсье Пьера Лаке. «Такой ткани сейчас уже не делают, – бурчала она, наблюдая за прачкой. – Поэтому, милочка, поосторожней!». Затем все белье сушилось на толстых, почти корабельных канатах, на свежем благоухающем морском ветру, гладилось специальным утюгом и убиралось на храниние в комоды. Перекладывалось все это великолепие специальными матерчатыми мешочками с благоухающей сухой травой, тайны состава которых, мадам Женевьева никому не выдавала. Зато, когда это белье извлекалось из глубин комода и стелилось на старинные пышные перины, то гостям не хотелось вставать по утрам из-за блаженства, которое они испытывали, проведя ночь в этом чуде. Тот же порядок был и на кухне, и в буфетной, и в столовой, и в подвале среди припасов, и в мансарде среди ненужных вещей, и во всех многочисленных закоулках ее небольшого имения.
Несмотря на свои шестьдесят пять, мадам Женевьева еще очень деятельна. Сегодня, например, она ждет своего любимого племянника Франсуа, сына покойной сестры Аннеты. Поэтому с раннего утра в хлопотах по дому.
Служанка, молоденькая Дениз, дочка ее бывшей горничной, что-то запаздывает сегодня, хотя мадам Женевьева не любит необязательности и неаккуратности своей прислуги. У неё не так много средств, чтобы после смерти мужа, таможенного служащего, позволить себе оплачивать нерадивых домашних помощников. Поэтому приходится экономить, многое делать самой, а эти служанки нынче совсем не те, что раньше. Меньше, чем за пятьдесят франков в месяц не соизволят что-то сделать без напоминания.
А силы уходят. Если не присматривать за домом и садом, все придет в запустение. Но мадам Женевьева не сдается. Многое ей пришлось перенести в жизни, поэтому спокойная старость с хорошей пенсией, которую оставил ей муж, – не самое плохое время, которое она проживает.
Она цепким хозяйским взором осмотрела будущую комнату племянника. Франсуа непривередлив, да и средства ее скудны, чтобы специально делать в комнате ремонт к его приезду. Но ударить в грязь лицом мадам Женевьева не может, поэтому в комнате она навела блеск. Белые с шитьём крахмальные занавески на окнах – все те, еще из её приданого, старый, но удобный диван, обитый черной клеёнкой. Он, правда, поистрепался и даже кое-где протёрся, но вида комнаты он не портит. Наоборот, на вкус мадам Женевьева, он придает комнате удивительно уютный и домашний вид. Особенно, если прикрыть его этим самодельным пледом в стиле лоскутной техники. Странно, мадам Женевьева помнит каждое свое платье, из которых нарезались квадраты разной величины для изготовления этого пледа. Даже помнит, как она блеснула на морской прогулке и пикнике в честь повышения мужа в сером кашемировом костюме с розовой блузкой и такой же шляпкой, украшенной перьями чайки. И мадам Женевьева с нежностью провела своей грубеющей от работы и старости рукой по довольно большому куску серой ткани на пледе.
Итак, к встрече Франсуа все готово. Надо только приготовить его любимый пирог с сардинами и подать графин кальвадоса – местной крепкой яблочной водки. В Нормандии всегда обожали сытно поесть – нормандцы веселый и трудолюбивый народ, не признающий никаких диет. Веселиться, так веселиться. А обедать, так обедать. Застолья здесь всегда сытные и обильные. Хозяйка считается неважной, если гость не увидит у нее на столе знаменитого рыбного супа, который заправляют орехами и запивают кальвадосом. Выдумывать здесь не любят, предпочитая простые рецепты, но мадам Женевьева уже предвкушала, как она будет баловать своего любимого племянника жарким из утки «канар а ля руанезе», маленькими аппетитными колбасками «андуй», улитками в вине, ароматными омлетами и знаменитыми бисквитами, внешне очень похожими на морскую гальку. «Обязательно будем обедать по-старинке, дважды, – подумала мадам Женевьева. – Перед первым обедом, не торопясь, выпьем по рюмочке кальвадоса на террасе, а в перерыве между трапезами или, как называют в здешних местах, в «тру норман» – «дыре», племянник будет развлекать меня рассказами о Париже и своих научных друзьях!»
Мадам Женевьева очень гордилась тем, что они с мужем помогли Франсуа получить высшее медицинское образование, хоть его обучение в Сорбонне и стоило им немало. Все это было сделано в память о младшей сестре, соблазненной приезжим ловеласом-военным и умершей при родах. В наследство семье Лаке достался маленький орущий комочек, которого сейчас зовут мсье Франсуа Тарпи, и небольшая рента в банке – все деньги умершей сестры.
К чести мадам Женевьевы и ее мужа, эти деньги остались в целости и сохранности, хотя в их семье были скудные времена. Снимались только проценты, и то, иногда, сама же сумма была неприкасаемой. Это были деньги Франсуа, и это не обсуждалось. «Мало ли на что могут понадобиться деньги мальчику?» – вопрошала мужа мадам Женевьева.
С улицы раздался звонкий смех Дениз.
«Вот гадкая девчонка, – подумала мадам Женевьева. – Я с утра как белка в колесе, а она флиртует с кем-то!»
И она поспешила вниз по лестнице, насколько могли позволить ее больные ноги.
Действительно, мадам Лаке не ошиблась. На крыльце дома стояла хорошенькая, крепенькая девушка в аккуратном синем платье, пышном белом переднике, подвязанном немного выше талии и старомодных черных туфлях на босу ногу.
Рядом, присев на раму велосипеда, расположился молодой человек, одетый по-рабочему, в вязанном толстом свитере и старых брюках, заправленных в высокие рыбацкие сапоги. На голове его, покрывая пышные вьющиеся волосы, красовалась видавшая виды кепка. Увидев мадам Женевьеву, он приятельски улыбнулся.
– Доброе утро, мадам, – вежливо сказал он и снял кепку с головы. – Какое чудесное утро, не правда ли?
– Правда, утро чудесное, Шарль, – ответила сердито мадам Женевьева.
Она повернулась лицом к Дениз и, немного скривив губы в недовольной гримасе, спросила:
– А вы, милочка, когда собираетесь приступить к своим обязанностям? Я жду вас уже несколько часов, и самостоятельно навожу порядок в доме. Хотя, насколько я помню, это ваша обязанность. И за это вы получаете деньги, которые, видит Бог, достаются мне нелегко!
Дениз в ответ скривила милую гримаску и, не говоря ни слова, прошла в дом. Напоследок она оглянулась, послав Шарлю искрометный и много говорящий взгляд озорных карих глаз, который мадам Женевьева по своей старости и нерасторопности, конечно же, не заметила.
– Как поживаешь, Шарль? – спросила мадам Женевьева молодого человека, потому что необходимо было что-нибудь спросить. На этот случай у нее в запасе всегда было пара-тройка общепринятых вопросов, выражавших если не явный, то хотя бы формальный интерес к собеседнику.
– Нормально, – хитро щурясь, ответил Шарль, как видно, все понимавший. – Если бы еще и рыба ловилась! Что-то позабыли наши моряки о хорошем улове.
Мадам Женевьева подняла к небу свои выцветшие, когда-то голубые глаза и пожевала губами.
– Зря ты пошел в рыбаки, – после нескольких секунд молчания изрекла она. – Говорила я тебе, непутевому: нечего менять коней на перепутье. Выучился писарскому делу, вот и работай всю жизнь, как мой муж, как твой отец. А ты скачешь, как молодой воробей. То да се, а на кусок хлеба с маслом не можешь заработать. Вот брюки на тебе грязные, кепка мятая и свитер залатанный. Что хорошего?
– А что плохого? – засмеялся в ответ Шарль. – Я, мадам, не вижу трагедии в том, что человек себя ищет. Ведь это свойственно каждому – искать себя и свое предназначение. Ну, поработал я писцом в таможне при вашем муже. Хороший был человек, пусть земля ему будет пухом. И относился ко мне по-доброму, а все равно не нравилось мне у него работать. Сиди целый день, да знай, скрипя пером, бумаги переписывай. Работа скучная, оплачивается плохо.
