был рад. Аккуратно прислонив тубус к чугунной решётке, начал в красках рассказывать про новый альбом «Аббы» (который, конечно же, новым был только в Советском Союзе, остальные жители планеты наслаждались им уже несколько лет). Игорь слушал внимательно, музыкальные новости занимали его явно больше учебных вопросов. Не выпуская сигарету изо рта, он подтянулся на руках и, взмахнув ногой, сел на перила. Тубус вздрогнул, проскользнул в отверстие решетки, полетел вниз и плюхнулся в воду.
Глаза Лёши расширились. Он посмотрел вниз: среди потоков канализации, мусора и обычной питерской грязи результат его тяжких трудов, мучений и невероятной силы воли медленно уплывал в сторону Финского залива.
Что делать?! В состоянии аффекта Лёша бросился в ближайшую парадную, позвонил в первую попавшуюся дверь и открывшей ему женщине сходу выпалил:
— Пожалуйста, дайте мне верёвку, срочно!!!
Женщина остолбенела, принюхалась. Пожала плечами. Вроде не пахнет. С сомнением произнесла:
— Какую ещё верёвку?
— Да у меня там по Карповке курсовик в тубусе плывёт, мне надо срочно его достать, помогите!
Кажется, из сбивчивого объяснения женщина ничего не поняла, но посмотрела на Лёшины безумные глаза, высокий рост и крепкие плечи и решила отделаться от странного гостя максимально простым путём: пошла на кухню и принесла моток верёвки. У Лёши даже не было времени обрадоваться своей невообразимой удаче, он лишь крикнул «Спасибо!» и исчез в двери парадной.
Выбежав на набережную Карповки, горе-студент оценил обстановку: тубус, к счастью, уплыл недалеко. Быстро прикинув скорость движения и расстояние до Малой Невки, в воды которой должен был выйти новоиспечённый кораблик, Лёша медлить не стал. Нашёл ветку, привязал к верёвке и стал методично забрасывать своё изобретение в воду, пытаясь подтянуть тубус к берегу. Задача оказалось не самой простой. Ветка то перелетала, то не долетала, то соскакивала, а тубус, мечтая о большом плавании, продолжал упрямо продвигаться в сторону Финского залива. Нет уж, дудки! Лёша не менее упрямо шёл за ним вдоль набережной, вновь и вновь повторяя попытки спасти итог двух месяцев своей жизни.
Наконец ему всё же удалось подтянуть тубус к гранитным берегам речки, но это была только половина дела. Как его теперь оттуда достать? С набережной до воды не дотянешься. Лёша огляделся. Впереди виднелись каменные ступени. Спуск к воде! Он направил свой весенний кораблик в том направлении. Сбежав по лестнице, выхватил из воды тубус, нетерпеливо открыл крышку и перевернул вверх дном. Из тубуса вылилось ведро грязной, вонючей воды.
Под барабанный аккомпанемент сердца Лёша развернул мокрый ватман. Карандашный чертёж был частично размыт, частично поблёк, а кое-где вообще едва различим. Вместо него ватман украсили большие жёлтые разводы.
Лёша сел. Поднял голову к тёплому весеннему солнцу. Вздохнул. Разложил чертёж прямо там, на ступеньках, стал его сушить и думать о человеческой судьбе. Оба процесса заняли час. Теперь работа была, конечно, сухой, но её внешний вид от этого выиграл несильно. Лёша аккуратно свернул ватман, засунул в тубус и направился в институт. «Абба» из головы куда-то исчезла.
Что теперь делать — он не понимал. Переделывать с нуля? Так он его два месяца чертил, а тут до сессии осталось всего ничего! Сдавать так? Преподаватель его убьёт. По дороге он встретил двух одногруппниц и решил провести эксперимент и проверить реакцию неподготовленных зрителей. Посмотрев на творение Лёши, подправленное водами Карповки, девушки округлили глаза и издали странные звуки: то ли вскрикнули, то ли всхлипнули. Плохой знак.
— Лёша, это нельзя показывать Панчурину! Ни в коем случае! Это просто кошмар! Тебе придётся переделать! — наперебой увещевали они его.
Лёша вздохнул. Свернул ватман. И направился прямиком в аудиторию.
Павел Николаевич Панчурин, преподаватель начертательной геометрии, сидел и проверял студенческие работы. Относительно среднего возраста институтских профессоров он был достаточно молодым, можно сказать, даже юным — ему было всего пятьдесят лет. Правда, с точки зрения девятнадцатилетнего Лёши, что пятьдесят, что семьдесят, что сто — это было где-то рядом, глубокая старость, в общем.
Лёша решительным шагом вошёл в аудиторию. Развернув совместное с Карповкой творчество, он всё прямо и открыто рассказал судье и палачу в одном лице. Бровь судьи поползла вверх, бровь палача опустилась вниз. За десять лет преподавания профессор, конечно, видел немало. Но такое…
— Алексей, Вы вообще себе представляете, как я могу это принять?!
— Павел Николаевич, простите, но переделывать это я не в состоянии. Делайте, что хотите. Хоть убейте.
С трудом подавив желание последовать совету студента, Павел Николаевич покачал головой.
— Давайте зачётку.
Лёша протянул маленькую синюю книжечку и, заглядывая через плечо, прочитал заветные пять букв: у-д-о-в-л. Он выдохнул с облегчением. Это была первая тройка в его зачётке, но отнюдь не последняя.
Любовь
Лёша
Лёша сидел на лекции по физике полупроводников и пытался не заснуть под занудный голос преподавательницы. Тихий оркестр учебной аудитории ЛЭТИ на улице Профессора Попова, как назло, словно напевал колыбельную. Негромко стучал мелок по доске:
«Тук-тсссссс-тссссс-тук-тсссссс-тссссс…» Мерно поскрипывали сто шариковых ручек по тетрадным листам: «Пшшшшш-пшшшш…»Тихими литаврами впереди кто-то перешёптывался. За окном далёким гобоем гудел февральский ветер. Как будто специально все сговорились усыплять студентов.
Учиться совершенно не хотелось. Хотелось кататься на коньках или пойти в кино. Причём желательно не одному, а с девушкой. Какой-нибудь. Как так получилось, что к четвёртому курсу Лёша оставался один — загадка. Ни жадные взгляды однокурсниц, ни слёзные любовные письма, подсунутые в портфель, ни милый взгляд, ни вздох нескромный… В общем, ничто его не трогало, ничего он не замечал. Ну и в самом деле, какие вздохи, когда тут то спорт, то бары, то друзья, то турпоход, то отцу помогать машину чинить, то этот чёртов курсовик по инженерной графике… В общем, не до девушек совсем было.
Нет, в принципе девушки Лёше нравились. Ленка Ловыгина, например, из 856-й группы. Они учились на одном потоке. Группы практически ничем не отличались, ну, кроме размера стипендии. Лёшиной 854-й военная кафедра доплачивала аж пятнадцать рублей, и стипендия выходила целых пятьдесят пять рублей даже с тройками в зачётке. С какой радости именно их группе доплачивали, Лёша за время учебы так и не понял, но секретную информацию о повышенной стипендии выдала очарованная им тётенька из приёмной комиссии, и тот при распределении не преминул воспользоваться ценными сведениями.
Ленку он давно заприметил. Симпатичная, стройная, косища — ух! До не самых приличных для разглядывания мест. Опять же круглая отличница. А значит, девушка умная. Наверное. Учились они на одном потоке,
