отцовский дом?»
Пети обвыкся со стадом, сроднился с ним. И дела другого не знал, и дум других не было.
Лишь изредка, в ясное летнее утро, когда воздух чист и прозрачен, как стекло, когда вершины далеких гор ясно виднелись на лазурном горизонте и стадо паслось на склоне горы Айю, Пети садился на высокий камень и смотрел вдаль, на бескрайние поля, на затерянный в зелени садов далекий город.
Как-то раз ему довелось побывать в городе, и он, будто дивный сон, вспоминал далекий город, словно бы не видел он его, а лишь слышал о нем в сказке, рассказанной в долгие зимние вечера.
Однажды, возвращаясь под вечер вместе со стадом с пастбища, он увидел, что село необычно встревожено. Проходя по улице, он услышал, как кто-то бросил ему вслед:
— Вот беспечный человек, его и в солдаты не берут.
Началась война, село должно было поставить солдат. В мирное время казалось, что об этом затерянном за горами селении никто в городе и не знает. Но в тот день село почувствовало себя связанным с миром невидимыми нитями, над деревней словно бы опустился вооруженный кулак.
Начались военные сборы — годных забирали в солдаты.
В первые месяцы в селе царило радостное оживление. Первую группу солдат провожали с музыкой — дголом и зурной, но вскоре, как первые весенние ласточки, появились безрукие парни, мужики на деревянных ногах. Из плена, из далеких городов, стали приходить письма с чудными, непривычными словами, и село изменило свой облик. Теперь уже солдат не провожали с музыкой, горько и неутешно рыдали вдовы, которых становилось все больше.
Все смешалось в селе. Дни тянулись, как годы, навалились нищета, голод, повысились цены на хлеб, сахар превратился в лекарство для больных.
И, казалось, не будет этому конца.
Пети занимался своим обычным делом. Но в селе будто и не замечали его, не балагурили на его счет, как раньше, а когда Пети приносил с пастбища новорожденного теленка, хозяин не радовался, как бывало прежде.
— Пети, принес бы ты, парень, какую добрую весть с германского фронта, — тоскливо говорил он.
Пети пожимал плечами и молча удалялся. Понизилась и плата, теперь никто не давал ему столько хлеба, сколько давали раньше, а некоторые вместо хлеба платили деньгами, которые Пети не мог даже сосчитать.
Никто уже не дарил ему старой одежды, многие теперь сами ходили в старой одежде. Теперь Пети сам при свете лучины продевал нитку в иголку, сам зашивал шерстяными нитками износившиеся заплаты на чухе. Стерся до дыр и старый карпет, но никому не приходило в голову дать ему новый. Кроме черствого хлеба, ничего не давали; масло и сыр в селе были на вес золота.
И когда Пети вместе со стадом поднимался к склонам горы Айю, припоминались ему слова тетушки Зари: «Быть беде, Пети…»
Вспоминал, глядел на далекий город, и беспорядочные мысли медленно ворочались в его голове, не находя завершения.
Пришла зима. Скотина стояла в хлеву, но все было не так, как прежде. Случалось, у него во рту и маковой росинки не бывало, он, как прежде, работал в хлевах, но к обеду его не звали. А сам он совестился просить хлеба.
Устраивался в теплом углу хлева, слушал, как пережевывают свою жвачку коровы, и живот сводило от голода.
И давняя мысль, как воспоминание о детстве, всплывала в его голове, шевелилась, как зеленая гусеница. Сокровенная мечта тех далеких дней о своем доме и женитьбе, робкое желание, которое рождалось прежде, когда он был сыт и кровь кипела в жилах. И он улыбался этим мыслям, улыбка мелькала на его рябом лице и исчезала. И, опустив голову, вперив взгляд в одну точку, долго думал он свою думу, пока не одолевал сон.
Однажды по селу разнесся слух, что объявлена свобода, солдаты возвращаются домой, нет больше ни царя, ни войны.
В селе появились какие-то люди, они говорили разные речи, созывали собрания. Из всего этого село поняло, что положение осложняется, что его ожидают новые испытания.
Солдаты возвращались ночью вооруженные или безоружные, днем хоронились в хлевах, а заслышав о том, что в деревне должен появиться человек, который набирает солдат, удирали в горы.
Осенью дошел слух, что в ближайших районах столкнулись армяне и тюрки[6], воюют целыми селами, что те поджигают дома, проливают кровь.
Оружия в селе стало больше, чем дубин. Появились пулеметы, говорили и о пушках. Мальчишки со знанием дела рассуждали об оружии: редкие выстрелы уже никого не удивляли.
Стало тревожно, неспокойно, начались грабежи. Крестьяне крепко запирали на ночь двери, но воровали и в садах. В селе сводили старые, десятилетней давности счеты, поджигали поля соседа.
Почти каждый вечер на околицах ставились посты. В деревне появились новые люди — хмбапеты[7], ротные, которые устраивались в самых лучших домах, требовали масла и кур, уходили из села на несколько дней и возвращались с награбленным добром.
Село съежилось в страхе. В богатых домах устраивались шумные попойки, захмелевшие хмбапеты стреляли из маузеров в окна. Пальба наводила страх на село, горячий свинец обжигал морозный воздух. Село в полузабытьи, в полубодрствовании не смыкало глаз, прислушиваясь до рассвета к каждому шороху.
Только скотина, как и прежде, отфыркиваясь, жевала сено в теплых хлевах, да грудные младенцы, не ведавшие ни добра, ни зла, мирно посапывали в теплых колыбельках.
Пети не вмешивался в дела села, не ходил на собрания, никто его не спрашивал, никто им не интересовался. Как и раньше, он спал в хлеву вместе со скотиной или же в яслях, зарывшись в солому.
Составлялась перепись населения села, крестьян делили на группы по десять человек. И каждый раз, когда спрашивали, кого еще надо внести в список, кто-то из крестьян шутливо бросал:
— Пети же забыли.
И все смеялись, молодые ребята балагурили, говорили, что Пети бы здорово стрелял из пушки или отдавал приказы, и вдруг кто-то невзначай замечал:
— Шутки в сторону, ребята, уж больно изменился Пети.
Да, Пети сильно изменился. Он сгорбился, стал немногословным, редко показывался на людях. Заметно постарел — ввалились глаза, лицо стало морщинистым. Ходил, опустив голову, будто что-то искал.
Когда заходила речь о Пети, кто-нибудь предлагал дать ему чуху или карпет:
— Совсем обносился, бедняга, хуже беженца.
Но у села были свои заботы, ему было не до Пети.
Прошла зима, с оттепелью почернели склоны горы Айю, оживился и Пети.
Зазеленела травка под прошлогодней сухой травой, земля отдавала накопившуюся за зиму влагу. Капало с крыш, на улицах
