— Где Грета? — старательно тихо спросил Рихард, не желая разбудить громким голосом Гербера, который впервые за несколько суток спокойно заснул. Что взять с ребенка? А усталость свое всегда берет.
— Ушла на рынок, — хмуро отозвалась Хильда.
— Какой к черту сегодня рынок?
— Обыкновенный. Хлеба купить. Ты его чем кормить будешь? Травой? — женщина кивнула на комнатку, в которой спал мальчик.
Рихард тряхнул головой и встал с постели. Он никак не мог в толк взять, как это так получается, что теперь придется оставить собственную квартиру, которую они только несколько лет назад с таким удовольствием обставляли. Оказалось, что все просто. И выбора никакого в том нет.
Он подошел к Хильде, присел на пол и стал доставать с нижней полки ботинки и туфли. Следовало их тоже упаковать.
— Эту пару оставь! — сердито вскрикнула Хильда. — Не на бал иду.
Он кивнул и поставил туфли на место. И некоторое время еще смотрел на них. Они были из черной лаковой кожи с красными вставками и на каблуках. Очень красивые. В них можно было чувствовать себя киноактрисой, вроде Марики Рекк. Впрочем, Хильда и впрямь немного на нее походила. Только была старше и полнее. Туфли она надевала от силы пару раз, хотя, когда увидела их на витрине магазина, не могла отвести взгляд — пришлось раскошеливаться. Были и у них хорошие времена.
Он вдруг дернулся к ней, прижался щекой к ее коленям, обхватив их здоровой рукой. И прошептал:
— Все будет хорошо, увидишь.
— Не будет, — тихо всхлипнула Хильда, сжимая его костлявые плечи пальцами. — Никогда ничего уже не будет. Грета придет, а я плачу — что ж хорошего? Она так и не знает, что с этими ее Земперами — они были в Хаммерброке… С утра соседка сказала, до сих пор асфальт дымится. Нет, ты все-таки возьми эти чертовы туфли. У нас с ней почти один размер — всегда можно засунуть вату в нос. Хотя ей-то куда их носить?
— Так мне упаковывать твои дурацкие туфли или нет?
— Бери, сказала!
Потом они уже ничего не говорили, только деловито и молча складывали вещи. Забежал Свен — помощник в антикварной лавке. Попросил ключ — у него все еще оставались там какие-то вещи. Сказал, что они с женой уезжают из города — в деревне оставался дом его брата, погибшего на Восточном фронте.
— Мне тоже не мешало бы сходить, — бурчал Рихард, когда Свен убежал с ключом.
— Господи, что ты там забыл? Торшер восемнадцатого века? — ворчала Хильда.
Они даже не сразу услышали оповещение. Звук сирены долетел до них сквозь стекло, все еще державшееся в окне, несмотря на то, что в некоторых соседних домах от звука бомбардировок стекла повылетали. Хильда только вскинула брови и негромко сказала: «Ненавижу…»
Греты все еще не было.
«Должна же она догадаться просто спуститься в ближайшее бомбоубежище!» — сказал тогда Рихард.
Все снова было механически. Хильда пошла спешно собирать Гербера. Тот хныкал и просил остаться дома. Рихард помчался выкуривать из лавки Свена и все запирать. Еще не хватало, чтобы кто-то стащил тот самый чертов торшер восемнадцатого века.
Вернулся он в ад. Ад, в котором у него больше не было ни жены, ни внука, погребенных под развалинами дома, в котором они жили.
5
— Мне велели явиться к десяти, — негромко сказала Грета дежурному на входе в комендатуру. — Фрау Лемман.
Она смотрела на плечи военного, пытаясь вспомнить, какое у него может быть звание.
Когда-то давно Фриц учил ее разбираться в нашивках и погонах, а Грета лишь улыбалась и отмахивалась от мужа. Какое имело значение, что за нашивки были у него самого, если она столько лет ничего не знает о нем? И важно ли, что за погоны носит тот, кто вызвал ее сюда?
— Капитан Юбер… — услышала она.
Дежурный что-то записал в своем журнале и указал на дверь рядом.
— Сюда! — коротко бросил он. — Ждите.
Грета зашла в небольшую комнатку, то ли гардеробную, то ли буфетную. И так и осталась стоять посредине, не зная, что делать дальше. Минут через десять появилась женщина средних лет, невысокого роста и с острым взглядом темных глаз. Она быстро, умело и тщательно обыскала сначала Грету, потом ее сумку и кивнула на дверь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Грета вновь оказалась перед дежурным.
— Капитан Юбер, — повторил офицер, — второй этаж, комната номер двадцать два.
Кивнула, медленно поднялась по лестнице. У двери кабинета, который оказался в самом конце темного коридора, никого не было, и Грета несмело постучала.
— Войдите! — донеслось до нее. У говорившего был сильный французский акцент.
Толкнув дверь, вошла в кабинет и остановилась в шаге от двери.
— Доброе утро, — поздоровалась она. — Меня вызвали… Фрау Лемман.
— Да, я помню, — сказал капитан и кивнул на стул напротив своего стола. — Присаживайтесь, фрау Лемман.
Немного помолчал, дождавшись, пока она сядет, внимательно посмотрел в ее лицо. Пошарил по столу, выдернул из кипы бумаг какой-то лист и продолжил:
— Маргарита Лемман, тридцать лет. Мне поручено составить список национал-социалистов в соответствии с их трудоустройством. Как я понимаю, на момент работы в школе, вы состояли в партии?
— Да, господин капитан.
— Сейчас школы закрыты. Но вы были уволены ранее?
— Да, господин капитан.
— По какой причине?
— Директор счел, что я слишком подвержена влиянию со стороны.
Юбер чуть заметно улыбнулся и бросил лист на стол.
— А вы подвержены? — поинтересовался он.
Грета молчала.
Когда мачеха родила ребенка, отец велел оставить на год школу.
Когда она выбрала профессию учительницы, она должна была вступить в партию.
Когда она попросила Фрица отложить свадьбу на год, он ответил, что тогда она может забыть о нем навсегда.
Ей всю жизнь говорили, что делать. И она делала. Так, как ей говорили.
— Да, — наконец, ответила Грета.
— Хорошо, — проговорил капитан, а потом бесстрастно спросил: — Где вы работаете теперь?
— В погребке герра Тальбаха в Альтштадте, господин капитан.
— Получаете продуктовые карточки?
— Да.
— Если бы сейчас для вас нашлось место… вы преподавательница в младших классах? Если бы нашлось место, вы оставили бы Тальбаха?
— А это возможно? — голос фрау Лемман дрогнул.
— Школы закрыты, учебный год, вероятнее всего, в срок начат не будет, учителей не хватает. Как вы понимаете, преподавательский состав будет проверен и утвержден позднее. Вы ожидали победы Германии в войне?
Грета опустила голову и ответила достаточно громко, чтобы капитан Юбер ее услышал:
— Да.
Каждому было хорошо известно, где заканчивали свои дни те, кому хватало смелости не ожидать победы.
Капитан широко улыбнулся и встал из-за стола, обогнул его и оказался возле фрау Лемман.
— Итак, вы, член НСДАП, желавший победы Германии, теперь хотели бы учить детей? Верно?
Она хорошо понимала, что именно так и выглядит ее намерение остаться учительницей. Она также понимала, что, если бы все повторилось, она прожила бы свою жизнь точно также.
— Верно, — хмуро подтвердила Грета.
— Кофе хотите?
— Кофе?
— Кофе, — его взгляд теперь был самым доброжелательным. Прежней сухости вопросов и интонаций, будто не бывало.
— Нет, — отказалась Грета и посмотрела в лицо капитану.
Она смотрела — и не видела. Цвет волос или глаз не имел никакого значения. Все французские военные были для нее похожи друг на друга.
— Неужели я услышал от вас слово «нет»? — рассмеялся Юбер. — Гитлер нравился вам?
— Что вы имеете в виду?
— У нас говаривали, что самая добропорядочная жена и мать могла бы отдаться ему, пожелай он. Это так?
— Я не могу отвечать за всех.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Отвечайте за себя, — доброжелательность исчезла. Теперь в голосе появилось что-то новое, чего в их разговоре ранее не было. Что-то неприятное, липкое, отчего хотелось вымыть руки и лицо.
— Как часто мужчина, обладающий властью, считается с желанием женщины? — кажется, впервые за все время разговора фрау Лемман посмотрела в глаза капитану — темные и такие же неприятные, как и его голос.
