С утра её палату заливал яркий, соблазнительный свет. Милане уже надоели эти больничные стены, ей до жути хотелось вдохнуть осенний свежий воздух, тем более, когда на улице стоят такие тёплые деньки. Последние тёплые деньки. А ведь завтра её выписывают…
Как же Леднёв вовремя.
- Хватит сюда таскаться, Илья! Чего ты добиваешься? - хмурится, медленно спуская ноги с кровати.
- Пойдём. На улице и поговорим. - Кидает ей на кровать тёплый спортивный костюм.
- Хорошо… только, если ты после этого прекратишь сюда соваться без видимой на то причины. И без рук! - тычет в него пальцем. - Понял? Я сама оденусь!
- Как скажешь! - вскидывает ладони вверх, и пятится назад. Валится в глубокое кресло. - Но я не выйду, - ухмыляется, - вдруг всё-таки понадобится помощь?
- Серьёзно? - фыркает девушка себе по нос. Откидывает тяжёлое одеяло и тянется к спортивным штанам.
Первая нога влетает как «по маслу», со второй приходится немного поднапрячься. В грудной клетке всё ещё чувствовался дискомфорт, наклониться нормально не получалось. Милана злится и приглушенно пыхтит.
Илье быстро надоедает смотреть на её беспомощность. Парень поднимается и идёт к ней. Садится на корточки. Помогает просунуть ступню в отверстие. Поднимает голову вверх и тонет в темно-синей бездне.
Ведёт ткань вверх, скрывая обнаженную кожу и гипс. Не забывая касаться пальцами, пробирая своими прикосновениями до самых костей. А что было бы, если бы брюнет дотронулся до голой кожи?
- Хватит! - хрипло произносит девушка. - Спасибо, дальше я сама.
…
На улице пахло костром, недалеко от больницы располагался частный сектор. Люди палили опавшие листья, приводя в порядок свои участки. Готовясь к зиме.
- Тебе нравится осень? - спрашивает Милана, подбирая ключик. Как бы он не настаивал на разговоре – кажется, начать его должна она. Милана сидела на заднем сиденье его авто, а брюнет сидел на пассажирском, впереди. Рассматривал огромные колёса инвалидного кресла, на котором привёз сюда Милану.
- Нравится, наверное... - парень чиркает зажигалкой и погружает кончик сигареты в огонь. - Я как-то не фанат этой херни с временами года. Есть, да есть. - Делает глубокую затяжку.
- Я помню, когда была маленькая… когда папа был ещё жив, мы часто ездили на дачу к дедушке и помогали собирать урожай. А бабушка нам всегда запекала вкусные яблоки с корицей и сахаром. А ты часто в детстве гостил у бабушки с дедушкой?
Не на такой разговор рассчитывал парень, вытягивая её на улицу. Тема родственников поднимает весь ил со дна его души.
- Нет. — Сухо роняет, стряхивая пепел. — Бабушка с дедушкой по маминой стороне не в восторге от меня, хоть и не говорят об этом в лицо. – морщит нос и выпускает струю дыма перед собой. – Я не дурак… и прекрасно вижу, что им больно смотреть на отродье, убившее их дочь. К тому же, у них есть другие внуки, которых нужно любить. О папиной родне я вообще молчу… - очередная затяжка.
- Извини... - опускает взгляд на свои пальцы.
- Не бери в голову, Назарова! - поворачивается к ней и улыбается. Вот только от этой улыбки веет горечью. – Насильно мил не будешь. Так ведь? – щёлкнул её по носу. – Я знаю. Что я то ещё дерьмо… ну ты и сама это уже поняла.
- Илья? - образовавшийся в горле ком не даёт возможности сказать дальше. А когда парень поднимается со своего места, вовсе становится нечем дышать. Глаза противно пощипывает. Слабохарактерная. Или… просто влюблённая? Простишь его? Эти мысли пожирают её изнутри.
Илья опускается перед ней на корточки и смотрит в голубые глаза. В уголках блестели крошечные капельки, от которых душу выворачивало наизнанку.
Он должен сказать. Сейчас самый подходящий момент. Наверное… другого не будет. Но слова не идут.
Длинные пальцы тянутся к щеке и стирают солёную бусинку, что начала свой путь по нежной щеке.
Милана снова опускает глаза вниз и жмурится, прогоняя непрошеные слёзы.
Илья цепляет острый подбородок и тянет вверх, заставляя смотреть на него. И она смотрит, прозрачным взглядом проникает глубоко в сердце.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Парень ведёт пальцами по щеке и зарывается ими в светлые волосы.
- Я ублюдок, Мили… конченная тварь. Я знаю это. Я допустил ошибку, которой нет прощения но, пожалуйста, дай мне шанс! Я бы все отдал, чтобы исправить ту ночь. Ты - единственное, что важно для меня.
Мягко тянет девушку на себя и касается горячих губ своими. Захватывает нижнюю губу, проводя языком по ней. Земля уходит из-под ног, когда её уста размыкаются и она впускает его. Дрожащими пальчиками касается его колючей щеки, не закрывая глаз.
Хватит, Илья! Хватит! Остановись!
Разрывает поцелуй и упирается своим лбом в её, нежно задевая кончик носа своим:
- Я все сделаю, слышишь? Я постараюсь… только не отталкивай? Дай мне шанс вымолить прощение?
…
- Ты снова здесь?
Отец прищурился, глядя сквозь дождливую завесу на то, как сын хлопает дверью автомобиля.
- И тебе привет. – Илья неторопливо прячет голову под капюшоном и протягивает Павлу руку. – А ты? Снова собрался читать мне морали?
- Сколько это будет продолжаться? А? – хватает парня за плечо, останавливая. – Где твоя совесть? Какого чёрта ты продолжаешь кружить возле неё?!
- Я делаю то, что считаю нужным, – оглядывается на родителя, и вырывает свою руку из крепкого захвата.
Надоело. Заебало…
От злости сводит челюсти. Зубы проскрежетали, а мышцы на шее мгновенно напряглись.
- Неужели?! Ты уже сделал то, что посчитал нужным! Не так ли?
- Мы сами с этим разберёмся!
- Разберётесь? Ты уже разобрался! Хватит! Я до сих пор не понимаю, как у тебя ума хватило?! Хотя, о чем это я?! Для этого дела много ума не надо! Не так ли?!
- Заткнись! – брюнет неожиданно хватает отца за грудки и рывком тянет на себя. Сколько можно… он каждый божий день выслушивает это дерьмо. Он и так всё прекрасно понимает! – Я… - берёт себя в руки, отказываясь верить в то, что их отношения с отцом могли прийти к этому. Это не они… - я всё знаю, па, – убирает свои руки, отступая на пару шагов. Я, блять, всё знаю! – громче. – Я конченый ублюдок, который не думает своей башкой! Да! Я признаю это! Я тварь! Теперь ты доволен?! – смотрит на него, но видит лишь размазанный силуэт. Крупные холодные капли врезались в лицо, неприятно обжигая кожу. Как хорошо, что сейчас идёт дождь. – Но я здесь не потому, что просто хочу загладить свою вину! Понимаешь? Это не просто страх. Думаешь, я боюсь, что меня за это привлекут? Думаешь, я здесь только из-за этого?! Тогда ты ни хрена меня не знаешь, пап, – пятится, отдаляясь от отца. Ладонью проводит по лицу, стирая капли.
- Я действительно тебя не знаю. – Павел сводит тёмные брови и поднимает воротник пальто. Между ними пропасть. Огромная бездна, которая с каждым днём становится лишь больше. – думал, что знаю. Но ошибался. Я доверял тебе.
Лицо Ильи искажает кривая ухмылка. До такой степени горькая, что хочется сдохнуть. Вот прям сейчас. Чтобы его снёс нахер самосвал и размазал его мозги по асфальту. Чтобы этот кошмар закончился.
Интересно, Мила думала о том же, когда он вбивался в неё? В тот злополучный вечер?
- Мы говорили об этом, па. Мы обсуждали это. Это больно. Это грязно. Я знаю. Но я хочу всё исправить. Как ты не понимаешь?
- Её сегодня выписывают, – сквозь зубы прошипел отец. Казалось, что каждое слово он произносил с огромным трудом. Будто в его глотку засунули кусок рваной наждачной бумаги.
- Я знаю, – приподнял голову, и собрал языком с губ влагу. – я знаю это.
Отец делает несколько шагов, вновь приближаясь к сыну. Разворачивает того, и мягко подталкивает к главному входу в больничный корпус. От его ладони на плече на какие-то мгновения становится легче. Илья почти давится воздухом. Подбирается весь, и расправляет осунувшиеся плечи.
- Я разговаривал с Оксаной, – тихо произносит Леднёв старший, пропуская брюнета вперёд. Громко вздыхает на молчание сына. – Она всё знает… ну, точнее, не то, что ты натворил…
