– В России Общество анонимных алкоголиков не слишком популярно.
– Что вместо него? – удивился Колберт.
– Есть какие-то общества, но… Но народу в них – по пальцам считать. Но можно вызвать на дом врача нарколога. Он выведет из запоя.
– Этого американский читатель не поймет. Здесь алкоголизм и наркоманию лечат в клиниках. Вместо общества Анонимных алкоголиков Илья почему-то записывается в Коммунистическую партию. Он ходит на собрания, платит взносы и называет себя патриотом. Это юмор?
– Ирония. А Илья может записаться в какую-нибудь другую партию. В экологическую, например. Он будет бороться с загрязнением окружающей среды, с незаконными вырубками леса…
– Человек, посвятивший себя строительству котельных, коптящих небо, работающих на грязном угольном топливе, вдруг берется защищать окружающую среду… Это странно. Выходит, он борется против самого себя?
– Это можно объяснить загадочной и противоречивой русской душой. Илья как бы блуждает в потемках. Это почти по Достоевскому, которого на Западе так любят. В рабочее время Илья – среду загрязняет. А в свободное время – за экологию.
– Что, ж… Пожалуй, это интересно. Мотивы Достоевского… Но почему он в рабочее время говорит о женщинах? А на свиданиях только о работе и о политике? Понимаешь ли, в Америке с женщинами не говорят о политике и о работе. Политика и работа никому задаром не нужны. А тут только политика… Такое впечатление, что Илья душевно нездоров.
– Это тоже часть загадочной русской души: где надо и не надо говорить о работе. И о политике. А на рабочем месте, в мужской компании – о женщинах.
– Хорошо, пусть так. Но лексика, слова, которые употребляет Илья в разговоре – низменные: сволочи, кабак, пивняк, потаскухи, озверели… И так далее. Но вдруг, ни с того ни с сего, он переходит на высокий штиль. Вот, например: "Если родина позовет, я возьму ружье и пойду ее защищать". Или вот: "Если я услышу зов родины, – заряжу ружье и встану на ее защиту". Вот тут: "Если надо будет, почищу ружье от ржавчины и грудью встану за родину".
– Это тоже тема Достоевского. С одной, Илья – циник и сквернослов, с другой стороны, – патриот.
– Нет, этого я постичь ни в силах… Но вот главное: как случилось, что молодая и красивая женщина полюбила такого…
– Женщины чаще любят плохих людей, чем хороших. Женская любовь – вечная загадка мироздания. И почему герои должны быть положительными, похожими на ангелов: приделать крылышки, они и воспарят?
– У меня когда-то был похожий парень, – призналась Рита, долго хранившая молчание. – Я его с натуры срисовала. Это было увлечение, не любовь. Я себе говорила, что он такой запущенный, ну, как уличная дворняжка, потому что живет работой. Он – человек дела. Некогда о себе позаботиться. Все это – чистая правда.
– Нет, американцы не поймут странный выбор женщины. Американская женщина не захочет связать жизнь с пьющим коммунистом. Человеком, который занимается саморазрушением.
– Ну, это же книга, – сказал я. – Не жизнь.
– Литература – это и есть жизнь, – отрезал Ричард.
– А если мы сделаем Илью красавцем с орлиным профилем, горящими глазами. Курить он бросит, выпивать будет по праздникам.
– Нет, так не пойдет, – помрачнел Колберт. – Переделать эту книгу нельзя. А если все-таки попробовать, что останется? Почти ничего. Получится совсем другая книга. О другом мужчине, другой женщине, других отношениях. Эта повесть в ее теперешнем виде безнадежна для понимания американцев.
– Подожди, не руби с плеча, – я возмутился и назвал имена трех-четырех русских литераторов. – Ведь вы на Западе публикуете много сомнительных вещей. Один автор пишет о пожирании дерьма, другой пытается реабилитировать большевиков… Написано плохо, небрежно. Скукотища. Но ведь печатают. А повесть, которая глубже и лучше, нельзя?
– Этих авторов печатают не в Америке, а в Европе. Здесь не станут эту галиматью публиковать.
Мы попрощались с Ричардом. Неудача повести омрачила настроение Риты, и но ненадолго.
– Наверное, Ричард прав, – сказала она. – Нам друг друга понять трудно. Но все равно, надо пытаться…
Бедная, бедная Лиза…
Концерт русской певицы, исполнительницы романсов Тамары проходил в помещении частного загородного клуба. Ничем непримечательное кирпичное ранчо с двускатной низкой крышей и небольшими продолговатыми окнами, закрытыми жалюзи, перед ним лужайка. Ни объявлений, ни табличек, но забитая автомобилями стоянка, показывала, что гостей собралось немало.
Помещение оказалось гораздо вместительнее, чем представлялось снаружи. Широкий коридор вел к холлу, оттуда дойная дверь в зал. Внизу небольшая сцена, а ряды кресел поднимаются вверх, отовсюду хороший обзор. Свет в зале неяркий, людей довольно много, поэтому заметить тетку Риты с ее молодым спутником мы не смогли. Наши места были на предпоследнем ряду, мы поднялась, сели, стали рассматривать людей внизу и рядом с ними.
И хоть я видел Лизу только на фотографиях, понял, что здесь ее нет, нам снова не повезло. Может, еще придет? Прошли десять минут, людей прибывало, уже и свободных мест почти не осталось, но Лизы нет. Концерт задержали всего на четверть часа, – в Америке и дольше задерживают, – свет стал меркнуть.
Вспыхнули софиты, на подмостки вышел мужчина с усталым лицом и объявил в микрофон, что долгожданная встреча с соотечественниками, ценителями русского романса, наконец, состоялась, и он очень рад приветствовать… Ну, и так далее. По голосу, тонкому, с металлической ноткой, я узнал продюсера или менеджера, с которым разговаривал по телефону в Торонто. Вышили два аккомпаниатора, скрипачи и пианист, следом – дама неопределенных лет в длинном бархатном платье с глубоким декольте и бантом на шее.
Музыканты заиграли, дама запела "Здесь, под небом чужим". Я слушал невнимательно, сидел и гадал, что будет дальше: захочет Рита продолжить поиски тетки или сделает остановку и вернется в Москву. Скорее, первое. Но где Лизу искать? Опять в Америку возвращаться?
И тут в зал вошли двое, даже в тусклом свете не ошибешься, – впереди друг Лизы Берт, а за ним средних лет незнакомая женщина в коротком черном платье, парочка заняла два свободных места во втором ряду.
Рита вздрогнула.
– Я так и знала, – прошептала мне в ухо. – Он уже избавился от Лизы… Уже все. Случилось нечто страшное.
* * *
Едва дождавшись окончания первого отделения, Рита бросилась вниз. Мы настигли Берта, когда он оставил свою спутницу и уже вышел в открытый внутренний дворик, чтобы покурить. Но тут Рита вцепилась в его рукав, что-то зашептала в лицо. Берт побледнел и отступил назад, выронив сигарету. Тут подоспел я, оттеснил Риту плечом. Последние ее слова, что удалось разобрать:
