пальцы, затолкала ее поглубже, так, чтобы кровь покрывала изображение. Струйки драконьей крови заскользили по блестящему глянцу, стирая лицо Краузе. Взяв миску левой рукой, Феликса ее встряхнула; красная жидкость закружилась по стенкам. Против часовой стрелки.
Сорвавшаяся капелька попала на кожу запястья и противно запузырилась. Феликса вздрогнула, но, стиснув зубы, продолжила вращать миску. Мысленно она отругала себя за то, что забыла надеть перчатки.
Кровь вскипела черной пеной. Сквозь толстый фарфор Феликса почувствовала, как нагрелась жидкость. Она поставила миску на стол.
— Теперь посмотрим, что получилось… — сказала она больше для Кролика, чем для себя. Собака тут же открыла глаза.
Подцепив вилкой остатки от фотографии, Феликса переложила их на стоящую рядом тарелку. Бумага превратилась в склизкий комок. Феликса его расправила; металл зубцов уже начал шипеть — драконья кровь разъедала железо, как кислота.
В конце концов ей удалось привести фигурку Краузе в приемлемый вид. В остатках снимка едва угадывались очертания человека: краска расползлась, превратив цвета в грязно-коричневое месиво.
Феликса тихо выругалась. Не получилось. Фотография отказалась впитывать кровь.
— Я г'рил, — заметил бультерьер и снова отключился.
Феликса вытерла выступившие на лбу капельки пота. От поднимающихся над миской испарений кружилась голова и першило в горле. Феликса схватилась за стакан с водой, глотая жадно, точно пила в последний раз в жизни.
Так дело не пойдет. С оставшимися снимками точно ничего не получится. Только даром переводить зелье и силы. Ей нужна хорошая фотография, та, которая примет в себя драконью кровь. Чтобы та заструилась и по венам Краузе, отравляя и пожирая железо. Соотношение объекта и образа — проторенная тропинка для колдовства; новый век лишь немного облегчил дорогу.
— Калеб!
Сын появился спустя пару минут — всклокоченный, с опухшими глазами. Рубашка неопрятно торчала из штанов. Феликса брезгливо поморщилась.
— Нужно достать одну вещь, — сказала она.
Калеб что-то пробурчал.
— Речь идет об отце твоей… — Феликса не смогла подобрать достойного слова.
В мутных глазах заплясали искорки интереса.
— Мне нужна его фотография. Четкая, в полный рост. Лучше несколько.
— Где я ее возьму? — Калеб поскреб щетину. — У меня нет фотоаппарата. Я им и пользоваться не умею.
Феликса напряглась.
— Единственное, чем ты умеешь пользоваться, — пульт от телевизора, — тихо сказала она. — А головой не научился. Я сказала — мне нужна, этого разве не достаточно?
Калеб заскрипел зубами. Приоткрыв один глаз, Кролик глухо заворчал. Калеб наградил пса испепеляющим взглядом.
— У твоей должны быть какие-нибудь семейные фотографии? На худой конец, у него дома. Сейчас он тебе не помешает. Просто принеси мне снимки, понятно?
— Понятно, — буркнул Калеб.
— Вот и хорошо. — Феликса улыбнулась и позволила себе расслабиться. — Ты не голодный?
Калеб бросил взгляд на стол, вздрогнув от одного только вида склизкой коричневой массы на тарелке.
— Я сыт, — поспешил сказать он.
— Как знаешь. — Феликса пожала плечами. — Как знаешь… Четкая, в полный рост.
— Я понял!
Феликса кивнула. Так или иначе, нужные фотографии Калеб достанет. В этом она не сомневалась. Сын был единственным человеком, кроме нее самой, на кого она могла положиться. А потом… Начатое дело Феликса всегда доводила до конца.
Глава 15
— Не дергайся, — сказала Николь. — Больно не будет.
— Да я знаю… — кисло ответил Наткет.
— Ну тогда и не дрожи, как мышь на столе у вивисектора. Мы только продезинфецируем рану. Или тебе хочется заработать столбняк?
Николь взяла его за руку.
Из леса они вернулись четверть часа назад. Машину вела Николь. Надо признать, за рулем «жука» она смотрелась не так уж нелепо. Особенно когда клонящееся к закату солнце добавило волосам густой меди.
Сейчас они сидели на кухне. На столе из неведомых глубин дома появились пузырьки и коробочки с лекарствами. И когда только это богатство успело накопиться? Раньше здесь не было элементарной аптечки, и каждый детский порез оборачивался мучительными поисками бинта.
Кровь насквозь пропитала платок и подсохла, окрасив белую ткань разводами. Платок накрепко пристал к ране. Николь двумя пальцами взялась за уголок и потянула. Осторожно, хотя Наткет предпочел бы резкий рывок. Понятное дело — старалась, чтобы было не так больно. Только зачем растягивать? Он стиснул зубы.
На деле Наткет был благодарен еноту за укус. Конечно, в самом факте ничего приятного, но последующее с лихвой искупало все досадные недоразумения. Ему льстило и беспокойство Николь, и ее забота — ради такого можно положить руку в пасть голодного тигра. Вот это был бы укус так укус, не чета какому-то еноту. К счастью для руки, тигров в окрестностях Спектра не встречалось.
Николь отвинтила крышку прозрачного пузырька. Запахло спиртом.
— Соберись, — предупредила она. — Будет немного щипать…
Наткет невольно напрягся. Николь поливала из пузырька сложенный вчетверо бинт, пока тот не напился жидкости, и приложила на укус, чуть надавив.
— Ау! — Наткет отдернул руку. Перекись громко зашипела, а бинт упал на пол.
— Спокойно, — сказала Николь. — Так надо: убивает микробов.
— Им хуже, — ответил Наткет, тряся кистью, чтобы унять жжение. — Но все равно…
Он подул на рану — немного помогло.
— Ну вот и все, — сказала Николь.
Взяв еще один кусочек бинта, она протерла рану. Укус оказался смешным, заклеить его хватило двух полосок пластыря.
— Готово! Легко отделался.
Наткет покачал головой.
— Не факт. А если это был енот-оборотень?
— Подожди до полнолуния. А если и так, радуйся что не белка.
— Во всем надо искать светлую сторону?
— Ага, — улыбнулась Николь.
— Тогда да, — согласился Наткет. — Енот куда лучше белки или…
— Или гиены, — продолжила Николь. — Брр… А еще хуже какая-нибудь ящерица.
— А что не так с ящерицами? — насторожился Наткет.
— Никогда не любила, — сказала Николь. — Сама не знаю почему Чисто физиологическое отвращение. Они холодные, сухие, чешуйчатые… И бесчувственные, что ли? Как называется боязнь ящериц?
— Рептилофобия? — предложил Наткет.
Николь нахмурилась.
— Точно? Звучит так, будто ты сам только что придумал это слово…
Поскольку так оно и было, Наткет не стал спорить.
— Твой отец тоже ненавидел ящериц и змей.
— Да?
— Терпеть не мог, — сказала Николь. — У него, наверное, тоже была рептилофобия.
Наткет прежде не задумывался об отцовских фобиях — с чего бы? Оказывается, вот оно как — ящерицы и змеи. Интересно, а как это сочеталось с выдуманным драконом? Еще один элемент мозаики — непонятный кусочек, но Наткет аккуратно положил его к другим таким же: ящерицам Гаспара, бальзаму Норсмора и змеиному яду в крови Корнелия. Картинка обрастала деталями.
Пронзительно зазвонил телефон. Наткет рефлекторно полез в карман, но тут же сообразил, что это не его трубка. Телефон надрывался в гостиной.
— Сандра, наверное, — предположила Николь. — Опять забыла,
