— Нет, я бы предпочел поехать один. Но я буду очень признателен, если вы дадите мне адрес братьев Дюфэр. Я бы хотел встретиться и с ними тоже.
— Конечно, — пробормотала я, глядя в свой ежедневник и торопливо записывая для него адрес на клочке бумаги.
Внезапно он снова тяжело опустился на стул.
— Знаете, кажется, мне нужно выпить, — сказал он.
— Конечно, — согласилась я, знаком подзывая официантку. Мы заказали вино.
Пока мы молча потягивали напитки, я про себя подивилась тому, как мне комфортно, легко и спокойно в его присутствии. Двое соотечественников-американцев не спеша наслаждаются вином. Нам не нужны были слова. И я не ощущала никакой неловкости. Но я твердо знала, что как только он допьет последнюю каплю своего вина, то встанет и уйдет навсегда.
И вот этот момент наступил.
— Спасибо вам, Джулия, спасибо вам за все.
Он не сказал: «Давайте не терять друг друга из виду, давайте писать друг другу по электронной почте, давайте созваниваться время от времени». Нет, ничего этого он не сказал. Но я знала, о чем кричало его молчание, кричало громким и повелительным голосом: «Больше никогда не звоните мне. Не ищите меня, пожалуйста. Мне нужно разобраться со своей жизнью. Мне нужно время и тишина. И еще спокойствие. И мир. Мне нужно понять, кто же я такой».
Я смотрела, как он уходит от меня под дождем, пока его высокая фигура не затерялась в городской суете.
А потом я сложила руки на животе, позволяя одиночеству обнять меня.
___
Вернувшись вечером домой, я обнаружила, что меня поджидает семья Тезаков в полном составе. Они сидели с Бертраном и Зоей в гостиной. Я мгновенно ощутила, что атмосфера в комнате очень напряженная.
Родственники явно разделились на две группы: Эдуард, Зоя и Сесиль были на моей стороне и одобряли мои действия, а Колетта с Лаурой резко отрицательно отнеслись к тому, что я сделала.
Бертран не проронил ни слова, сохраняя непривычное молчание. На лице его была написана скорбь, уголки рта трагически опущены. Он избегал смотреть на меня.
Как я могла так поступить, взорвалась Колетта. Как я могла разыскивать эту семью, как я могла навязываться этому мужчине, который, как оказалось, не знал ничего о прошлом своей матери!
— Этот бедняга… — подхватила моя золовка, вздрагивая всем телом. — Только представьте, теперь он узнал, кто он такой на самом деле, узнал о том, что его мать еврейка. Узнал о том, что вся его семья была уничтожена в Польше, а его дядя умер от голода. Джулии следовало оставить его в покое.
Внезапно Эдуард вскочил на ноги и поднял руки над головой.
— Мой Бог! — воскликнул он. — Что случилось с этой семьей? — Зоя прижалась ко мне, ища защиты и укрытия. — Джулия совершила храбрый и честный поступок, — продолжал он, кипя от ярости. — Она сделала все, чтобы семья маленькой девочки знала, что о ней не забыли. Что мы помним о ней. Что мой отец побеспокоился о том, чтобы Сара Старжински не чувствовала себя лишней в приемной семье и знала, что ее любят.
— Ох, папа, прекрати, пожалуйста, — вмешалась Лаура. — Все поступки Джулии продиктованы исключительно эмоциями. Никогда не следует ворошить прошлое, из этого не получается ничего хорошего, особенно если речь идет о том, что случилось во время войны. Никто не хочет помнить об этом, как не хочет об этом и думать.
Она не смотрела на меня, но я сполна ощутила ее враждебность. Я легко догадалась, что она имеет в виду. Такая выходка вполне и только в духе американки. Никакого уважения к прошлому. Никакого представления о том, что такое семейная тайна. А манеры? А полное отсутствие такта? Грубая, неотесанная американка: l'Americaine aves ses gros sabots,[73] настоящий слон в посудной лавке.
— А я категорически не согласна! — пронзительным голосом выкрикнула Сесиль. — И я очень рада, что ты рассказал о том, что случилось, папа. Рассказал эту жуткую историю о бедном мальчике, который умер в квартире, и о маленькой девочке, которая вернулась за ним. Я считаю, что Джулия поступила правильно, разыскав эту семью. В конце концов, мы не сделали ничего такого, чего следовало бы стыдиться.
— Позвольте! — заявила Колетта, поджав губы. — Если бы Джулия не сунула нос не в свое дело, Эдуард, возможно, так никогда и не заговорил бы об этом. Правильно?
Эдуард взглянул на свою супругу. Лицо его выражало презрение, а голос был холоден как лед.
— Колетта, отец взял с меня слово, что я никогда и никому не расскажу о том, что случилось. С величайшим трудом мне удавалось выполнять его волю целых шестьдесят лет. Но теперь я рад тому, что вы знаете обо всем. Тому, что я могу разделить свою ношу с вами, пусть даже это кое-кому не по нраву.
— Хвала Господу, Mamé, ни о чем не подозревает, — лицемерно вздохнула Колетта, поправляя прическу.
— О, вы ошибаетесь, бабушка все знает, — подала голос Зоя.
Щеки у нее покраснели, как маков цвет, но она храбро обвела взглядом лица собравшихся.
— Она сама рассказала мне о том, что случилось. Я ничего не знала о маленьком мальчике, наверное, мама не хотела, чтобы я услышала эту историю. Но Mamé рассказала мне все. — Воодушевившись, Зоя продолжала: — Она знала обо всем с того момента, как это случилось. Concierge рассказала ей, что Сара вернулась. И еще она сказала, что дедушку мучили кошмары, ему снился мертвый мальчик в комнате. Она сказала, что это было ужасно — знать о том, что случилось, и не иметь возможности поговорить об этом с мужем, с сыном, со всей семьей. Она сказала, что эта история изменила моего прадедушку. Она сказала, что он стал другим. С ним произошло что-то такое, о чем он не мог говорить даже с ней.
Я перевела взгляд на свекра. Он, не веря своим ушам, смотрел на мою дочь.
— Зоя, она знала? Она знала об этом все эти годы и молчала?
Зоя кивнула.
— Mamé сказала, что ей пришлось хранить эту ужасную тайну, что она все время думала о той маленькой девочке. И еще она добавила, что очень рада, что теперь и я знаю обо всем. Бабушка сказала, что нам следовало поговорить об этом намного раньше, что мы должны были поступить так, как сделала мама, и что мы не должны были ждать так долго. Мы должны были найти семью этой маленькой девочки. Мы были не правы, храня все это в тайне. Вот что она мне сказала. Как раз перед тем, как у нее случился удар.
В комнате повисла долгая, мучительная тишина.
Зоя выпрямилась. Поочередно посмотрела на Колетту, на Эдуарда, на своих теток, на отца. На меня.
— Есть еще кое-что, что я хочу сказать вам, — добавила она, легко переходя с французского на английский и намеренно подчеркивая свой американский акцент. — Мне плевать на то, что думает кое-кто из вас. Мне плевать, что вы думаете, будто мама поступила неправильно и сделала глупость. А я по-настоящему горжусь ее поступком. Я горжусь тем, что она отыскала Уильяма и рассказала ему все. Вы и понятия не имеете, чего ей это стоило и что это значило для нее. И что это значит для меня. И, скорее всего, что это значит для него. И знаете что? Когда я вырасту, я хочу быть похожей на нее. Я хочу быть такой матерью, которой могли бы гордиться мои дети. Bonne-nuit.[74]
Она отвесила всем смешной маленький поклон, вышла из комнаты и тихо притворила за собой дверь.
После ее ухода мы долго сидели молча. Я заметила, что выражение лица Колетты стало каменным, почти жестким. Лаура рассматривала себя в карманном зеркальце, проверяя макияж. Сесиль оцепенела, она явно растерялась и не знала, как себя вести.
Бертран не проронил ни слова. Он смотрел в окно, заложив руки за спину. Он ни разу не взглянул на меня. Или на кого-нибудь из нас.
Эдуард поднялся и ласково, по-отечески погладил меня по голове. Он подмигнул мне, лукаво глядя на меня своими выцветшими голубыми глазами, а потом склонился к моему уху и прошептал кое-что по-французски.
— Ты все сделала правильно. Ты все сделала, как надо. Спасибо.
Но потом, уже лежа одна в постели, будучи не в состоянии читать или думать, вообще делать что-либо, кроме как лежать и смотреть в потолок, я усомнилась в этом.
Я вспомнила Уильяма. Где бы он сейчас ни был, он наверняка пытается склеить заново свою разбитую на кусочки прежнюю жизнь.
Я подумала о семействе Тезаков, которое наконец-то высунуло нос из своей норы. Ведь членам семьи пришлось общаться между собой из-за печальной и мрачной тайны, которая выплыла на белый свет.
Ти as fait се qu'il fallait. Ти as bien fait.[75]
Был ли Эдуард прав? Не знаю. Сама я в этом сомневалась.
Зоя открыла дверь, потихоньку забралась ко мне в постель, как маленький заблудившийся щеночек, и прижалась ко мне всем телом. Она взяла мою руку, нежно поцеловала ее, а потом положила голову мне на плечо.
Я слушала приглушенный шум уличного движения на бульваре дю Монпарнас. Было уже поздно. Бертран наверняка вернулся в объятия Амели. Он теперь так далеко от меня и стал совсем чужим, как иностранец. Как посторонний человек, которого я совсем не знала.
