графа и не вызывали в Санкт-Петербург? Когда будет коронация Александра. Коронацию же всегда в Москве проводят. Уж не там ли его из ссылки извлекут. Блин, нужно было подаваться в учителя истории. Стоп. А ведь картину, «Коронация Александра» он видел в каком-то музее. Там не зимние пейзажи. Летом? Блин! Блин-блинский. А ведь в честь коронации была объявлена широчайшая амнистия. Не тогда ли и Витгенштейна из ссылки изымут?
Так Пётр Христианович себя и изводил, а чтобы отвлечься от этих мыслей деструктивных, сна лишающих, изводил себя и плутонг физическими упражнениями на свежем воздухе.
Событие семьдесят первое
Лошадь – это единственное животное, в которое забивают гвозди.
– Так что, Ваше сиятельство, расчёт бы получить окончательный.
Пётр Христианович подтягивался на суку старой сосны, когда сзади прокашлявшись всей гурьбой подошли – подкрались нанятые ещё немцем Бауэром-младшим плотники.
Бригада была работящая, непьющая и неприхотливая. Оставить бы их себе. Но работа, запланированная, и, правда, вся была ими выполнена. Материал тоже весь был истрачен, а зачем плотники, если ни работы нет, ни материала.
– Озвучь сумму, – Брехт отпустил руки и приземлился в мягкую хвою, что пацаны деревенские собрали по лесу и насыпали под этой великанской сосной превращённой Витгенштейном в турник. Так-то весна на дворе, снег стаял, и грязь непролазная везде.
– За вычетом задатка… – Мужик сделал вид, что он калькулятор или арифмометр, так и хотелось и прокрутить ручку быстрее, – Сто осьмнадцать рубликов. Мы же енто топоры и пилы докупали … Опять же, премий обесчали. Сто осьмнадцать рубликов.
Труд дёшев и продукты дёшевы. А вот стройматериал обошёлся графу в копеечку. Считали здесь в странных единицах – пятьдесят брёвен. Наверное, столько надо на строительство сруба, Брехт не стал узнавать, почему именно пятьдесят, всё время боялся выдать себя. Мол, все же знают???!!! Так вот, пятьдесят брёвен стоили пятьдесят рублей. Это если что – пять тонн ржи. А работа плотника за два месяца стоит всего четыре рубля сорок восемь копеек. Бауэр нанимал. Тоже странная цифра, почему сорок восемь, а не пятьдесят копеек. Торговались, должно быть, и шапками оземь кидались, рожи зверские корчили за каждую копейку. Иначе не интересно. Телевизора с мыльными операми нет, а тут настоящие страсти.
За два месяца бригада из двенадцати плотников одного кашевара – завхоза собрала коровник на сорок коров с деревянной тележкой посредине – корма завозить и удобрение вывозить. Геракл обзавидуется. Он – дебил греческий всё вручную дерьмо таскал (Может нравился запах, их греков не поймёшь.), а тут техника. Кибернетика почти, специально чуть наклонным пол сделали, и полная навоза тележка сама едет под небольшую горку, толкнуть только надо. Понятно, что завозить приходится в небольшую горку, но завозить можно и небольшими партиями. В коровник колхозный купили тёлочек годовалых, со всей Московской губернии покрупнее выбирая. Ещё купили двух бычков у соседа – Курдюмова, он говорил, что это знаменитая Симментальская порода. Из самой неметчины. Насколько Брехт помнил, это швейцарская порода, но с другой стороны, чего спорить с соседом, в Швейцарии тоже немцы живут. Вообще, похоже быки были на симменталов. Характерный красно-коричневый пятнами окрас. И высокие. В холке Пётру Христиановичу до подбородка достают. То есть, метр семьдесят. По сравнению с теми коровёнками, что сейчас у его крестьян – просто монстры монструозные. В Студенцах сейчас на этих коровёнок без слёз смотреть нельзя. Они размером с его кавказскую овчарку. Абрек ещё и поздоровше будет. Мохнатый, а корова голая, все кости пересчитать можно.
Кроме коровника плотники сделали школу, сделали сыроварню, даже подвалы выкопали и полок там понаделали. Ещё срубили два свинарника на двадцать свиноматок, куда-то же нужно будет отходы крахмального производства отправлять. Будут колхозники – артельщики свиней на продажу выкармливать.
Самым бедным, или, точнее, самым нуждающимся в Студенцах (все бедны, как церковные мышки), тем, у кого землянки их совсем плохонькие, поставили рядом избу. Переезжать в неё без печи не стоит. Большое помещение, не засыпанное под самую крышу снегом, нужно долго топить, а печи строить зимой нельзя. Со своим печником бывшим Демидом граф договорился, как положительные температуры наступят и днём и ночью, так он приедет и во всех новых постройках печи сложит. Первым делом в школе. Пока и Шахерезада и попик – отец Ираклий лекции детишкам читали в холодной избе. Дети сидят одетыми. С красными носами. Профессор с профессоршей тоже. Ничего, зато не заснёшь после сытного обеда из полевой кухни.
– Ну, пошли. Отсыплю из закромов Родины. Да, бригадир, ты имей в виду, на следующую зиму, здесь опять работа будет. Все дома нужно будет как эти семь, что крестьянам подняли построить. Тридцать пять домов. И флигель к барскому дому с летней кухней. А то постоянно едой в доме пахнет. – Брехт почесал затылок, – А тебе серебро Трофим или ассигнация в пересчёте на серебро.
– Не мне эти барские бумажки не нужны. Куда я с ыми. Мне серебро. Али пятирублёвиками золотыми.
– Нет, золота не дам. Пойдём серебро считать.
Еле-еле хватило, и, правда, пришлось даже пятирублёвкими золотыми добавлять. Поиздержался. Хоть снова иди на дело. Много куда деньги пошли. Большая часть ушла на одну … Одного коня. Пётр Христианович сел и составил таблицу на шесть лет кого из жеребцов с какими кобылами скрещивать и понял, что для нормальной селекции не хватает большого вороного жеребца. Тогда денег казалось немеряно, и Брехт отправил в Москву на конский рынок Прохора с Тихоном и Семёна Тугоухого для охраны выделил. Дал им с собой полторы тысячи рублей ассигнациями и триста рублей серебром.
Полторы тысячи бумажных денег – это почти тысяча рублей на серебро.
Вернулись засланцы через два дня, чуть пьяненькие. Обмывали удачную покупку и без единой копейки. «Пять футов девять дюймов». Прямо с дороги, как из леса выехали и графа, гоняющего плутонг неполный, заметили, вся троица хором закричала.
Даже переводить не надо в метры и сантиметры. Огромный вороной жеребец. Бык целый.
– Вот перешона купили. Хранцуз. – Гордо ткнул сломанным и криво сросшимся пальцем в жеребца Тихон.
– Першерон. И масть редкая. Вороной. Молодцы.
– Только это, Вашество, деньги все ушли, – попытался изобразить сожаление Тихон.
– Херня. Стоит того. – Огромный вороной конь. Даже больше Битюга. Чуть другой цвет, чем у фризок. Не так блестит, а может, просто намучили конягу из тёплой Франции, с берегов Сены и Лауры в наши морозы затащив через всю Европу. Отъестся, и заблестит. И хвост с гривой обрезаны, ну, хвост понятно, не сам по себе прибежал, в упряжке шёл, а
