сказать, что характер города мне нравился. В нем было угрюмое высокомерие, отстраненность и привкус горечи. Люди разного цвета, как инь и янь, сцеплены воедино и требуют непрерывного взаимодействия, чтобы удержать целое. Каково оно есть – подарок далеко не всегда. Город, который ни о чем не жалеет, живет обособленной памятью, куда нет входа посторонним. Можно назвать это местным патриотизмом. Попробуйте думать о чем-то добром, когда дождь льет за шиворот.
Вдоль улицы выстроились особняки. Плантаторы, нужно полагать, живут на плантациях, а здесь хозяйничают политиканы и трейдеры. Окна закрыты, не слышен счастливый женский смех и детские голоса, вопрошающие о тайнах мироздания. Взрослые уже не спрашивают, они пользуются жизнью и знают, что шутки кончились. Никто не разучивает гаммы, пожалуй, только это и остается в такую погоду. Если, конечно, вы хотите сохранить трезвость, что совсем не факт. Кислое к совсем кислому. Что еще? Но на прочее не хватало фантазии…
Потом стало еще холоднее, ноги промокли. Из гостиницы мы поехали на кладбище Голливуд. В Америке это название пользуется популярностью на разные случаи. Шанс всегда есть. На кладбище похоронен Президент Дэвис и генералы южан. Но мы их не нашли, вернее, не искали. Шел сильный дождь. Главной целью была пирамида из каменных блоков, память о восемнадцати тысячах конфедератов, солдат той войны. Молодые люди, погибшие в один год. По крайней мере, те, чьи имена попались нам на глаза. Здесь их называют по-родственному – Наши мальчики. Имя это дорогого стоит. Иногда – Мальчики в сером. Собрались по призыву со своими ружьями, в домотканой одежде. Потому в сером. Другой не было…
Памятник на кладбище в Ричмонде – каменная пирамида, видна в глубине снимка. Извините, так вышло. Дождь.
Строил человек, один, по своей инициативе, более десяти лет.
Невольники чести – здесь это подходит. Могилы, помеченные флажками Конфеделации, рассыпаны вокруг пирамиды, сплошь, по склонам холма. Без надгробий, вымокшая трава, в ней густо эти флажки с именами и датами. Подумать, сколько лет прошло, и как все живо. Говорят, пирамида обладает целебными свойствами. Хоть не смогла никого воскресить, но Воскресение возможно и там, куда указывает каменная вершина. Полтора века назад утешение выглядело более убедительным, и, все равно, в борьбе со временем строитель пирамиды оказался прав. Он строил год за годом, пока не уложил последний камень… Все вместе они преодолели одиночество смерти. Как бы это сказать, без пафоса? Но не получается. Пафос здесь к месту. И даже дождь к месту…
Потом мы проехали мимо кладбищенской достопримечательности – чугунной собаки на детской могиле. С этим памятником связаны легенды. За пятьсот лет в Ричмонде их набралось немало – легенд и привидений. Кое-кого нам даже удалось встретить.
В годы, к которому относятся эти краткие записки, с прошлым, как казалось, было улажено. Гражданская война осталась памятью. Сохранившись, будто все произошло только вчера, память не вызывает мстительного ожесточения. Нужно жить дальше. Сменились поколения, прошли мировые войны, далекие от Америки, раны зарубцевались и стали шрамами.
Но как ненадежено суждение дилетанта, как легко растревожить прошлое и оживить призраки.
Пространство памяти
… И есть молчание мертвых…
Почему ты удивляешься, что мертвые
Не рассказывают тебе о смерти?
Их молчание будет понято,
Когда мы приблизимся к ним.[9]
На кладбище нас приводит общая память. Здесь на православном участке покоится наш общий друг, он же Ирин первый муж Александр Караванов. Рядом его родители. Татьяна Михайловна и Аркадий Григорьевич. Аркадий Григорьевич врач-хирург, начальник фронтового госпиталя, позднее профессор. Кавалер ордена Почетного Легиона. Награду вручал генерал де Голль: – За лечение летчиков эскадрильи Нормандия. Татьяна Михайловна в прошлом тоже фронтовой хирург. Она оставила записки о своей жизни, сын и невестка попросили.
Теперь эти люди покоятся среди американского народа. Я так Ире и сказал:
– Население можно увидеть на улицах, а народ тут.
– Где? Никого нет.
– Вот здесь. – Я обвел рукой каменное поле. Мы объезжали его на машине. – Вот это и есть народ.
Вашингтонское кладбище ROCK CREEK СEMETERY, Washington, DC: Rock – скала, Creek – ручей
Народ здесь собирается с 1719 года, когда было основано кладбище вокруг церкви Святого Павла (St Paul’s Church, основана в 1712). Еще во времена Британской короны, более чем за десять лет до рождения Джорджа Вашингтона и задолго до основания города его имени (официальная дата – 1791).
Прихожане приняли деятельное участие в Войне за независимость. Это подтверждает мемориальный знак на церковной стене: От Дочерей Американской Революции, 1935 год. А возле церкви – почерневшие треснувшие плиты, поглощенные землей. Дату еще можно разглядеть, вернее, догадаться. Первые захоронения.
Американский народ пока осознавал себя, Конституция еще вызревала в головах Отцов-основателей, а кладбище уже было готово. Похвальная предусмотрительность. Впереди была Война за Независимость, создание Союза Американских Штатов, освоение страны и войны за новые территории, Гражданская война… Будущее становилось прошлым, и, если следовать размышлениям Блаженного Августина, кладбище служило и продолжает служить настоящим всех времен.
Казалось бы, путешествие вглубь трех веков требует игры воображения. Но что может быть однозначнее и неизменнее здешнего покоя. Писателям, которые не могут подобрать имена своим героям, советуют прогуляться в таких местах. Целые россыпи буквально под ногами – металлические таблички в траве, другие – под щитками с фамилиями и датами, наиболее заметные – с надгробиями, памятниками, монументами… Всех хватает…
Где дядя Айзек и тетя Эмили,
И старый Тауни Кинкейд и Сэвинь Хоутон,
С почтенными согражданами? —
Все, все спят, спят на холме.
Сюда принесли сыновей, которых убила война,
И дочерей, которых раздавила жизнь,
И сирот, оставшихся после их смерти. —
Все, все спят, спят, спят на холме.
Джон и Мэри лежат на холме… их имена блестят, как шляпки гвоздей в подошве сапога… Здесь можно найти фамилии персонажей на любой вкус – для положительных, сомнительных, невзрачных и проще простых. Массовая сцена за порогом небытия. Имена и память – последнее, что остается по нашу сторону.
Особенное, замершее поле, среда ровного, проглаженного временем настроения. Здесь хочется прогуляться, не спеша. Г. Честертон советует смотреть на великие храмы и гробницы не напрягаясь, рассеянно. Только так можно извлечь из увиденного поучительный смысл. А Дж. Рескин, мнение которого Честертон оспаривает, настаивает на полном сосредоточении.
