надо фотографировать. Инженер перевернул мой телефон, чтобы показать Робби линзы.
– Цифровые камеры придумали у нас, в НАСА. Я помогал создавать камеру стоимостью в миллиард долларов, которую мы потеряли на орбите Марса.
Один из астрономов схватился за голову.
– А мы те, кто изначально заставил вас, болванов из НАСА, установить камеру на тот спутник!
Обычные прохожие и туристы останавливались, привлеченные свитком Робби и тремя стариками, которые радостно кричали друг на друга. Ровесница моей матери принялась кудахтать над Робби.
– Ты сделал это? Справился без посторонней помощи?
– Никто ничего не делает без посторонней помощи. – Что-то такое говорила Али, когда Робин был маленьким. Я не знаю, как он это запомнил.
Мы перевернули баннер. Зрители приветствовали другую сторону. Они приблизились, чтобы разглядеть буйство деталей. Аэрокосмический инженер суетился вокруг, прогоняя людей, чтобы сделать новую серию снимков. В нескольких ярдах от тротуара раздался возглас.
– Я так и знала!
Это была девушка, почти подросток; вероятно, где-то посреди круговерти социальных сетей, этого миллиарда личных вселенных, она видела посты про странного мальчишку, который что-то щебетал на птичьем языке. Теперь она слонялась на периферии стихийного собрания на открытом воздухе, с помощью смартфона отслеживая хлебные крошки до изначального видео на канале «Ова Нова».
– Это Джей! Тот мальчик, которого подключили к мертвой маме!
Робин не слышал. Он был занят – беседовал с двумя женщинами средних лет о том, как мы могли бы вновь заселить планету Земля. Он шутил и рассказывал истории. Девушка, которая узнала его, наверное, начала переписку, потому что через несколько минут из восточной части Национальной аллеи пришли другие подростки. Кто-то вытащил гавайскую гитару из рюкзака. Они спели Big Yellow Taxi. Они спели What a Wonderful World[19]. Люди щелкали телефонами и что-то постили в соцсетях. Подростки разложили закуски и устроили импровизированный пикник. Робин был на седьмом небе от счастья. Мы с ним стояли, держа баннер, время от времени передавая его четырем молодым парням, которые выстроились в очередь. Его мама могла бы организовать что-то в этом духе. Возможно, это был самый счастливый момент в жизни Робби.
Я был так увлечен празднеством, что не заметил, как два офицера полиции Капитолия США остановились на Первой Северо-западной улице и вышли из патрульной машины. Подростки начали подшучивать над ними.
– Мы просто наслаждаемся жизнью. Идите и арестуйте настоящих преступников!
Мы с Робином опустили баннер на тротуар, чтобы я мог поговорить с офицерами. Двое подростков подняли его и начали раскручивать, как будто занимались кайтсерфингом. Это не снизило накал ситуации. Робин кинулся к полицейским, пытаясь установить мир между своими сторонниками и офицерами. Его грудь доходила полицейским до оружейных поясов.
На значке старшего офицера было написано: «Сержант Джуфферс». Его номер был простым числом-палиндромом.
– У вас нет на это разрешения, – сказал он.
Я пожал плечами. Наверное, мне не следовало так поступать.
– Мы не митингуем. Мы просто хотели сфотографироваться перед Капитолием с баннером, который сделал мой сын.
Сержант Джуфферс посмотрел на Робина и прищурился, оценивая проблемы с охраной правопорядка. Несомненно, у него был такой же трудный день, как у меня. В Вашингтоне дела обстояли не очень хорошо; я должен был это помнить. Не только власть имущие умели бряцать оружием.
– Закон запрещает собираться толпой, которая препятствует проходу в любое общественное здание или делает его неудобным.
Я бросил взгляд на вход в Капитолий. Мне было бы трудно забросить бейсбольный мяч так далеко. Я должен был замять ситуацию. Но он вел себя глупо из-за того, что вселяло в моего сына такую надежду.
– Мы ничего подобного не делали.
– Также запрещено толпиться, препятствовать или мешать пользоваться какой-либо улицей или тротуаром. А еще продолжать или возобновлять скопления, препятствия или помехи после того, как сотрудник правоохранительных органов дал указание прекратить.
Я отдал ему свои водительские права штата Висконсин. Он и его напарник, на значке которого было написано «Патрульный 1-го ранга Феджин», отступили к своей машине. В последний раз меня поймали на нарушении закона в старших классах, когда я воровал вино из круглосуточного магазина. С тех пор даже штрафа за превышение скорости не было. Вот до чего я докатился – поощрял маленького мальчика не соглашаться с уничтожением жизни на Земле. Социально неприемлемое поведение.
Через пять минут у них двоих была вся информация обо мне и Робине, которая могла хоть как-то пригодиться. Все факты, мгновенно доступные любому желающему. На самом деле им не требовалось ни капли дополнительных сведений, чтобы понять, на чьей стороне в гражданской войне были мы с Робином. Баннер был весьма красноречив.
В строгом смысле слова – и согласно материалам, которые выучил мой сын – полиция Капитолия должна была подчиняться Конгрессу, а не президенту. Однако подобные нюансы утратили важность за последние четыре года. Сам Конгресс теперь выполнял указания Белого дома, а судьи только и ждали возможности ему услужить. Правовые нормы неуклонно разрушались – при поддержке менее половины населения страны, – и ветви власти сливались друг с другом, как того желал президент. Пусть закон такое и не предусматривал, но два полицейских отвечали перед президентом.
Офицеры покинули свою машину и направились обратно к нашей компании. Когда они приблизились, двое подростков, державших баннер, начали бегать кругами. Джуфферс развернулся на месте.
– Просим вас немедленно разойтись.
– Проблема не исчезнет, – сказал один из держателей баннера.
Но большинство собравшихся исчерпали запасы политического своеволия и начали разбредаться. Джуфферс и Феджин набросились на держателей баннера, которые отпустили шедевр Робина и убежали. Баннер понесло ветром по тротуару. Мы с Робином погнались за ним. На бумаге осталась складка и след от подошвы там, где я наступил на баннер, чтобы его не унесло еще дальше. След прямо над изображением… вероятно, это панголин.
Офицеры наблюдали, как мы разглаживали, отряхивали и сворачивали баннер на сильном ветру.
– Вам, наверное, сейчас грустно, – сказал Робин Джуфферсу. – Жить в такое время – весьма печальное дело.
– Пошевеливайтесь, – сказал сержант Джуфферс. – Нам пора.
Робин замер. Я последовал его примеру.
– Если насекомые умрут, мы не сможем выращивать пищу.
Офицер Феджин попытался забрать баннер, чтобы скатать его и завершить шоу. Это движение испугало Робина. Он прижал свое произведение искусства к груди. Феджин, раздраженный дерзостью мелюзги, схватил Робина за запястье. Я бросил свой конец баннера и закричал:
– Не трогайте моего сына!
Полицейские объединились против меня, и я оказался под арестом.
Они надели на меня наручники прямо на глазах у Робби. Потом нас запихнули
