Теми немногими причинами, которые могли вынудить императора на использование вооруженных сил, это были прямая агрессия против России, нарушение фундаментальных прав близких народов на жизнь и веру, вооруженный мятеж, имеющий антироссийскую направленность.
Но ни западе, ни на востоке Николай I не ставил целью захват земель у других государств.
«Меня очень мало знают, – сказал российский император де Кюстину, – когда упрекают в моем честолюбии; не имея малейшего желания расширять нашу территорию, я хотел бы еще больше сплотить вокруг себя народы всей России. И лишь исключительно над нищетою и варварством я хотел бы одержать победы: улучшать жизненные условия русских гораздо достойнее, чем расширяться».
Его победоносные армии проходили через Болгарию, Анатолию, Персию, Молдавию, Валахию, Галицию, Трансильванию, Венгрию, были у стен Константинополя, в глубине Малой Азии и Персии, в черноморских Проливах. Но он забрал у других государств лишь несколько приграничных крепостей и несколько полосок земли для обеспечения безопасности мирных российских жителей – всего около 500 кв. миль.
Много сил николаевской империи было потрачено на то, чтобы закрыть цивилизационную дыру, зияющую на Кавказе и мешающую развитию всех соседних регионов. То, что выдавалось и выдается лицемерными свободолюбцами за «агрессию царизма» было сложным процессом, сочетающим военные и мирные средства, направленным на то, чтобы превратить зону раннефеодального варварства в мирный край, занимающийся созидательным трудом. После воцарения порядка и мира, на Кавказе и вокруг него возникнут мощные экономические районы – локомотивы хозяйственного роста всей страны: нефтяные и каменноугольные разработки, хлебные житницы, крупные порты.
Принципы внешней политики при Николае
От своего предшественника Александра I император Николай I унаследовал дух и букву Священного союза. Принципы его сводились к следующему:
1. Священный союз европейских государств есть высшее благо, для которого возможно жертвовать непосредственными интересами России.
2. Во внешней политике должна неуклонно соблюдаться верность договорам и союзам.
3. Тесный союз с Австрией и Пруссией является залогом мира, порядка и сохранения принципов легитимизма в Европе.
4. На Францию должно оказываться постоянное сдерживающее воздействие, как на источник революционных потрясений.
5. Предоставляется необходимом сохранение Османской империи, с вытекающим отсюда осторожным или даже враждебным отношением к делу освобождении балканских христиан от турецкого ига.
Своего рода смотрящим за соблюдением принципов Священного союза в русской внешней политике были граф Карл-Роберт Нессельроде. Он принадлежал к владетельному австрийскому роду, являлся вице-канцлером российской империи, руководителем имперской внешней политики с 1816 по 1856 гг. и фактическим лидером западнической партии. Большую роль играл в нашей дипломатии и верный нессельродовец граф фон Бруннов, посол в Лондоне и Берлине, представитель России почти на всех европейских конференциях. Ему принадлежат два памятных изречения: «Победа над Турцией для России неудобна и невыгодна» и «Право покровительства православных на Востоке и Балканах убыточно».
Нессельроде был, в общем-то, логичен. Он считал, что Австрийская «лоскутная монархия» может быть региональной великой державой, только находясь в добрых отношениях с Российской империей. Поскольку австрийские вооруженные силы сильно рассредоточены по итальянским, германским, балканским владениям, то их концентрация на российской границе невероятна. Нессельроде полагал, что Пруссия, которая обрела решениями Венского конгресса границу с Францией, нуждается в постоянной поддержке России. Он также был убежден в вечности англо-французского соперничества, считая, что стабильная аристократическая Британия не может сойтись с взрывной бунташной Францией. В его credo входило то, что Британская империя разделяет с Российской монархические принципы, хранит память об общей борьбе против Наполеона и, занимаясь колониальными захватами по всему миру, в целом удовлетворена умиротворительной и охранительной ролью русских в Европе.
Император Николай I не всегда соглашался с Нессельроде и его дипломатами. Так в 1837 г. он посылает в Сербию князя Долгорукого в противовес официальному представителю барону Рикману. В 1838 г. он защищает миссию Егора Ковалевского в Черногории от нападок Нессельроде, и пишет на докладе посланника: «Капитан Ковалевский поступил как истинный русский». Граф А. Орлов, четко ориентировавшийся на интересы России при заключении Гункьяр-Скелессийского мира, действовал во многом против линии Нессельроде и при том имел поддержку императора. Вообще вторая половина 1820-х и почти все 1830-е гг. были временем смелой внешней политики петербургской империи.
Однако, на рубеже 1830-х и 1840-х гг. состоялось дипломатическое отступление в Афганистане и заключение лондонских конвенций, приведших к быстрой утрате российского влияния в Турции. Конечно, Николай в это время не находился в анабиозе, однако Нессельроде и западническая партия злоупотребили искренним желанием императора поддерживать европейский мир.
А Запад, отдохнув от наполеоновских потрясений, перестал ценить и усилия Николая I по поддержанию мира, и сам мир.
Гуильельмо Ферреро в книге «Прежняя Россия и мировое равновесие» спрашивал: «Почему Россия так упорно и даже часто с ущербом для себя заботилась от интересах Европы?»[179] Действительно, почему? Почему император оставлял на посту руководителя российской внешней политики убежденного западника Карла Нессельроде, почему так прямолинейно следовала принципам легитимизма и нормам международного права?
На мой взгляд, ответ достаточно прост. Петербургская Россия не хотела быть одинокой. И это было желание не только императора, но и всего российского образованного класса. Восток лежал в убожестве, его раздирали западные колониальные хищники. Запад, собиравший ресурсы со всего мира, находился на пике могущества, технической, военной и культурной силы. Россия хотела быть вместе с Западом, ощущать себя частью западной цивилизации. Российский правящий и имущий класс не мог отказаться от курса Петра Великого на вхождение в Европу, поскольку и культурно, и материально был сформирован этим курсом.
Неустанные попытки России преодолеть изоляцию, участвовать в западных делах как друг, как честный судья, были, до поры до времени, оправданы с военно-стратегической точки зрения. Это помогало стране вступать в коалиции с западными державами и препятствовало консолидации Запада на антироссийских позициях.
Но проблема заключалась в том, что в середине 19 в. Запад очень быстро менялся.
Сплетение династических, сословных, культурных русско-европейских связей, которое было создано в 18 в., играло всё меньшую роль и Европа становилась нам чужой.
В силу объективных причин Западная Европа раньше России совершила переход к машинной цивилизации, к новому хозяйственному метаболизму. Реальная политическая власть в ней повсеместно переходила к буржуазии, в первую очередь к представителям крупного финансового капитала. Для него связей, наведенных петербургской монархией, уже не существовало.
Фактически вся огромная работа, проведенная вестернизированной элитой России по вхождению в Европу, пошла насмарку. Новой Европой руководили деньги и национальное тщеславие, с помощью которого денежные мешки подкупали простонародье. Прежняя сословная солидарность благородных персон сменялась национализмом буржуа.
В своих депешах Петербургу российские дипломаты, находящиеся в европейских столицах, лакировали действительность, не показывая истинного положения дел. А возможно они и не могли его увидеть.
Они жили прошлым, временами Европы монархов и аристократов, а не Европы капиталов и наций. Они считали, что в Европе «священного союза» не может быть большой войны, поскольку власть монархов опирается на христианский закон. Военная сила, если и может быть применима, то лишь по отношению к низким бунтовщикам, попирающим закон. Здесь красота кавалерии и стройные шеренги пехоты играют большую роль, чем быстрота и беспощадность наступления. Внешность силы играет большую роль, чем сама сила. Воинственная эстетика важнее эффективности (умения убивать). Зрелищный парад для подддержания мира важнее, чем заваленное вражескими трупами поле битвы.
Дипломаты из ведомства Нессельроде упустили момент, когда Пруссия круппов и сименсов обрела достаточную военную и экономическую силу, чтобы не нуждаться в поддержке со стороны России и, более того, стала тяготиться российским охранительством. Во время прусской агрессии против Дании в 1848–1850 гг. Россия вежливо, но энергично воспрепятствовала захвату пруссаками Ютландии и выходу их к балтийским проливам. Этого Пруссия, конечно, уже не забыла. Нессельроде и его сотрудники не заметили окончательной победы французской буржуазии, для которой прибыли были важнее мирового господства, и которая вполне могли удовольствоваться ролью младшего партнера буржуазии британской. Не было замечено, что страх Австрийской монархии страх перед славянскими национальными движениями разорвал прежние христианские узы, которые объединяли обе империи в борьбе против Турции и революционной Франции.
