краеведа Тучкова какая-то внутренняя логика, хотя, наверное, ее можно было и опровергнуть, если задаться такой целью. В любом случае я был благодарен краеведу, который своим рассказом приблизил ко мне далекое прошлое, и я почувствовал его живое дыхание, суровую ясность и поэтическую наивность. Тучков совершенно прав: автор «Слова о полку Игореве» не был одинок – рядом с ним, на русской земле, жил и творил такой талантливый писатель, как Даниил Заточник.
Еще в самом начале нашей встречи мне показалось, что Тучков хочет задать какой-то вопрос, но не решается. И только сейчас он спросил:
– Это Михаил Николаевич Окладин направил вас ко мне?
– Нет, мне посоветовала увидеться с вами его сестра, которая живет в Ростове.
– Вон как! – удивился Тучков, но тут же более спокойным тоном добавил: – С Анной Николаевной я познакомился, когда она приезжала в Переславль на краеведческую конференцию, посвященную Александру Невскому. А с Михаилом Николаевичем мы несколько раз встречались в Ярославле.
– Он с таким скептицизмом относится к «Слову о полку Игореве», что вряд ли порекомендовал бы мне встретиться с человеком, который безоговорочно верит в подлинность этого произведения, – напрямую сказал я.
– А откуда вы взяли, что Михаил Николаевич не верит в подлинность «Слова»?
– Окладин постоянно твердит об этом нам с Пташниковым. – И я коротко сообщил Тучкову о ходе и характере затеянного нами расследования судьбы «Слова», о тех доводах, которые выдвигает историк.
– Ничего не понимаю, – растерянно произнес Тучков. – Из разговоров с ним у меня создалось впечатление, что он нисколько не сомневается в подлинности «Слова». Что же произошло? Может, Михаил Николаевич изменил прежнее мнение, обнаружив какие-то новые сведения?…
Больше к этому разговору мы не возвращались, но он долго не выходил у меня из головы. Какие сведения скрывал от нас Окладин и почему до сих пор не привел их? Наконец, о каком книжном собрании, исчезнувшем при «загадочных» обстоятельствах, говорил Тучков? Впервые я услышал о нем от Анны Николаевны – сестры Окладина. Может, упомянутый историком документ – из этого исчезнувшего собрания?
Мы простились в сумерках, когда солнечные лучи уже не дотягивались до ажурного креста над главкой Спасо-Преображенского собора. Я смотрел вслед Тучкову с грустью и сочувствием – он шел домой, тяжело сутулясь, словно против ветра.
На этом закончилась моя поездка по местам, причастным к истории «Слова» и дополнившая наше расследование новой информацией и новыми загадками, осмыслить и разрешить которые мне еще предстояло.
Часть четвертая. Сюжет для детектива
– Эдгар По в превосходных диалогах пояснил метод Дюпена, всю прелесть его железной логики. Доктору Уотсону приходилось выслушивать от Холмса весьма точные разъяснения с упоминанием мельчайших деталей. Но вы, отец Браун, кажется, никому не открыли своей тайны… Кое-кто у нас говорил, что ваш метод нельзя объяснить, потому что он больше, чем метод. Говорили, что вашу тайну нельзя раскрыть, так как она – оккультная… По-моему, хотите покончить с болтовней – откройте вашу тайну.
Отец Браун шумно вздохнул. Он уронил голову на руки, словно ему трудно стало думать. Потом поднял голову и тихо сказал:
– Хорошо! Я открою тайну.
Он обвел потемневшими глазами темнеющий дворик – от багровых глаз печки до древней стены, над которой все ярче блистали ослепительные южные звезды.
– Тайна… – начал он и замолчал, точно не мог продолжать. Потом собрался с силами и сказал: – Понимаете, всех этих людей убил я сам… Я тщательно подготовил каждое преступление… Я упорно думал над тем, как можно совершить его, – в каком состоянии должен быть человек, чтобы его совершить. И когда я знал, что чувствую точно так же, как чувствовал убийца, мне становилось ясно, кто он…
Гилберт Кийт Честертон. Тайна отца Брауна
Глава первая. Аноним открывает лицо
Хотел погостить у родителей день-другой, но не заметил, как пролетела неделя. За три дня я подробно изложил все, что узнал от Анны Николаевны и случайного попутчика, об истории дома Мусина-Пушкина на Разгуляе и об остановке в Переславле-Залесском. Единственное, о чем умолчал, – о замеченной в Ростове слежке, которая, чем дольше я думал о ней, тем более казалась мне странной и необъяснимой.
Написанный очерк я отправил в редакцию молодежной газеты с соседским парнем, студентом Ярославского университета, и, с чувством исполненного долга, начал отдыхать по-настоящему: загорал, купался, несколько раз сходил с отцом на рыбалку, с удовольствием перелистывал книги, прочитанные еще в детстве. Не знаю, расстраиваться или нет, но я не испытал чувства, что вырос из них; видимо, между детством и зрелостью не такая уж глубокая пропасть, как пытаются представить скучные и рассудительные люди.
Неудивительно, что, оказавшись в центре событий, напоминающих запутанный детективный сюжет, меня опять потянуло перечитать таких авторов, как Эдгар По, Уилки Коллинз, Конан Дойл, Честертон. Больше того, в их придуманных и ловко закрученных произведениях я нашел мысли, которые были удивительно созвучны реальным происшествиям, связанным с проводимым нами расследованием судьбы «Слова о полку Игореве». Это лишний раз убедило меня, что главное в детективном повествовании не преступление, а расследование, что загадка древнего списка может быть не менее интересна, чем тайна самого изощренного убийства или похищения.
Впрочем, в ходе нашего расследования одно перемешалось с другим, что самым наглядным образом подтвердили ближайшие события…
В Ярославль я возвратился в субботу днем, намереваясь вечером встретиться с Окладиным и Пташниковым и рассказать им о своей поездке, поделиться полученными сведениями.
Открыв дверь квартиры и войдя в комнату, я замер на месте – у меня явно побывали воры: на полу раскиданы бумаги и книги, дверцы платяного и книжного шкафов раскрыты настежь, ящики письменного стола выдвинуты.
Я опустился на софу, пытаясь сосредоточиться и решить, что надо делать в этой ситуации. Сначала хотел позвонить в милицию – и не позвонил. Еще и еще раз тщательно оглядывая комнату, я подумал, что воры, проникшие в мою квартиру, даже не сломав замка, вели себя довольно-таки странно: не похитили ни одной ценной вещи, а главное внимание обратили на мои бумаги, хранившиеся в письменном столе. Впрочем, там же лежало немного денег, теперь исчезнувших, но для опытных воров, которые смогли проникнуть в квартиру без взлома двери, эта сумма слишком ничтожна, чтобы ради нее рисковать.
Но больше всего меня поразило то обстоятельство, что исчезла записная книжка с номерами
