Но, возвращаясь на краткое время в Москву, смывая пыль афганских пустынь, долечивая ожоги и раны, полученные в кампучийских лесах, исцеляясь от гепатита и лихорадки, приобретенных в никарагуанских болотах, он замечал, что страна, посылавшая его на воюющие континенты, выглядит утомленной и вялой. Равнодушна к его свершениям и подвигам. Мучится тайной, поразившей ее болезнью. Выгорела изнутри и остыла. И там, где еще недавно горел сокровенный огненно-красный реактор, образовалась холодная пустота, комок остывшего пепла.
Воюя в мозамбикской саванне плечом к плечу с африканцами, он уверял себя, что схватка на южной оконечности Африки есть часть жестокой, неизбежной войны, расколовшей надвое мир, и в этой войне нельзя проиграть, а нужно только выиграть. Но при этом слышал, как от непосильных нагрузок колеблется фундамент мира, трещат опоры, на которых удерживается охваченное борьбой человечество. Свод может рухнуть в любую минуту, катастрофа может случиться в любой точке мира, в том числе и в этой африканской саванне. Земля, утыканная остриями ракет, словно огромная бомба, превратится в моментальную искру, исчезающую во мраке Вселенной. Эта мысль была невыносима для его сознания разведчика. И душа искала ответы в иных измерениях, стремилась к иной, наполняющей мироздание тайне.
Он прилетел в Бейру, надеясь на встречу с Маквилленом, чье появление в районе нефтепровода накануне пуска могло означать начало диверсий, усиление мятежа, активизацию подрывных элементов. Его работа с Маквилленом была фоном, на котором успешно действовала разведка Мозамбика, выявляя агентурную сеть противника. Директива из московского Центра вменяла Белосельцеву искать момент для вербовки, когда, загнанный в угол, Маквиллен согласится работать в интересах советской разведки. Утомленный, изъедаемый тайным недугом, израсходовав запасы духовной энергии, Белосельцев вышел из самолета и был встречен Соломао, радостно подхватившим его саквояж.
– Маквиллен в городе, но живет не в отеле. Избегает публичных мест, крайне осторожен в контактах. Мы поселим тебя в таком месте, где ты будешь у всех на виду. Он сам отыщет тебя, и тогда мы начнем работать. – Они мчались в джипе по городу, среди нарядных домов и цветущих деревьев. Завернули в порт, где начинался нефтепровод «Бейра– Зимбабве». Под разгрузкой, на сине-зеленой воде стояли два белых танкера, наполняя хранилища топливом. – Противник начал операцию «Нефть». Два раза взрывал, пытался лишить порт энергии. Взорвал в океане бакены, фиксирующие проходы в песчаных мелях. Два дня назад потопил земснаряд, расчищающий вход в акваторию для тяжелых танкеров. В ближайшие дни ждем ударов по нефтепроводам. Превентивно, чтобы ослабить противника, побуждаем Африканский национальный конгресс усилить удары по внутренним объектам ЮАР. – По плавной автостраде они объехали город.
У океана, на длинном бело-желтом побережье с каменным маяком высилась одинокая многоэтажная башня отеля с высокой надписью «Дон Карлуш». Видимо, в прошлом отель был гордостью колониального туризма. Теперь же вокруг было пустынно, отсутствовали лимузины, нарядные туристические автобусы. Стоял лишь пятнистый военный джип.
Они вошли в холл, где в кресле с резными средневековыми львами сидел автоматчик. Портье в галунах протягивал тяжелый, с геральдикой ключ офицеру. Увидев Соломао, услужливо устремился к нему. Соломао, отдавая паспорт Белосельцева, что-то негромко сказал портье, и тот закивал, заулыбался, передавая тяжелый ключ.
– Ты будешь гостем министра обороны. Платить не надо. Отдыхай. Завтра заеду, осмотрим с тобой окрестности. – Соломао ушел, озабоченный, торопливый, возвращаясь к оставленным, поджидавшим его в городе заботам.
Белосельцев остался среди мягкого сумрака, рыцарских бутафорских доспехов, знамен с гербами старинных португальских фамилий, макетов галеонов и каравелл. Поднялся на лифте на свой верхний этаж. Вошел в номер, включил свет. Двухспальная, под балдахином кровать. Королевская корона из папье-маше, напоминавшая декорацию Шекспира, сусальные золотые орлы. За стеклами, в вечернем гаснущем свете – нечто живое, подвижное, драгоценно-стеклянное. Маяк, выложенный из неотесанных глыб, похожий на средневековую башню, то и дело заглядывал в номер своим изумленным сияющим лицом. Казалось, на грубом каменном столбе вращается хрустальная ваза, наполненная драгоценной влагой, бросает с резных прозрачных граней снопы бесшумного света.
Он принялся разбирать багаж. Еще один его бивак. Передышка перед новым броском в саванну, где грязь, блиндажи, война. Достал и включил транзистор, настроился на Преторию, дожидаясь последних известий.
Звучали блюзы, сладостные ленивые переливы. Он встал под душ, слушая блюз, не закрывая дверь в ванную. Наслаждался освежающей, летящей по телу водой. Надевал перед зеркалом чистую рубаху, готовился спуститься к ужину.
Внезапно блюзы умолкли. Диктор вибрирующим, с аффектацией голосом произнес:
– Новости часа! Две самые крупные за последние месяцы акции саботажа произведены на установках по производству искусственного топлива «Сасол-1» и «Натреф» в Сасолбурге. Взорваны баки с готовой продукцией. По предварительным данным, возникший пожар нанес убыток более чем на шесть миллионов рэндов. Неудачная попытка взрыва была предпринята также на установках «Сасол-11» в Секонди. Предпринимаются массовые операции с целью поимки саботажников. Операциями руководит начальник южноафриканской службы безопасности генерал Кобус Виссер. Полиция использует специальные части и вертолеты…
Белосельцев застыл перед зеркалом. Сквозь блеск стекла и свое отражение, вспыхивающее и меркнущее в лучах маяка, видел цепи солдат, продирающихся сквозь колкий кустарник, трескучие в небесах вертолеты, два громадных багровых костра, отбрасывающих жирные шлейфы, и черные террористы, уходя от погони, падают ниц, сливаются с жухлой травой, пропускают над собой ревущий смерч вертолета.
Репортер передавал интервью, взятое на месте происшествия у каких-то супругов Росс.
– Это было как землетрясение! – говорил исступленный женский голос. – Я думала, на нас падает небо!
– Я хотел, чтобы она оставалась дома, – вторил ей мужчина. – Но она выскочила на улицу. И тогда раздался второй взрыв…
Говорил министр геологии и ресурсов Деклерк:
– Разумеется, это была хорошо продуманная и спланированная акция. Три атаки на три установки прошли одновременно. Мы должны признать, что наша страна становится объектом саботажа, имеющего целью нарушить стабильность. Разрушениям в ближайшее время могут подвергнуться мосты, атомные станции, узлы связи. Мы должны быть готовы к новой стадии терроризма и встретить ее мужественно и организованно. И мы должны немедленно нанести карающий удар по коммуникациям в Мозамбике, который стал базовым районом черного терроризма…
У Белосельцева сжалось сердце. Он подумал о Марии в ее предместье Матолла, куда неминуемо будет направлен удар возмездия. В окна ее спальни, где она медленно совлекает с себя прозрачные одежды, выходя из них, как из воды, – в ее ночные окна полетят гранаты командос, ударят автоматные очереди. И страстно захотелось ее увидеть, поднять из постели горячее сонное тело, унести к себе, смотреть, как дремлет она под легкой накидкой, положив на покрывало тонкую темную руку.
Говорили полицейские чины, политики, обыватели. Репортаж был умело приготовленной смесью страха, сенсации и угроз. Пропагандистский пластырь, спешно наклеенный на кровавый ожог «Сасола».
Белосельцев думал о Чико, погибшем по наветам врагов. О певцах и танцорах «Амандлы», направляющих в лоб врагу отточенное копье. О тех двоих африканцах, что смешались с толпой на вокзале Ресано-Гарсиа. Быть может, эти двое падают сейчас под очередями карателей, занимают круговую оборону на безымянном холме, отбиваются до последнего патрона в обойме.
Репортаж завершился. Зазвучало энергичное американское кантри. Белосельцев выключил музыку и, взволнованный сообщением, спустился к ужину.
Белоснежный ресторан поражал обилием высоких зеркал, заключенных в алебастровые узорные рамы. Витые канделябры с хрустальными подвесками. Свежие, под крахмальными скатертями столы. Торжество и блеск. Команда темнолицых официантов в белых наутюженных брюках и куртках с алыми лентами через плечо, похожих на камергеров. И, лишь привыкнув к белизне и зеркальному блеску, замечаешь, что узорный алебастр на стенах начинает отваливаться, не хватает в канделябрах хрусталиков, красные камергерские перевязи заутюжены до сального блеска, локти великолепных белых курток аккуратно заштопаны. Богатство было потертым. Роскошь обветшала. Состоятельных туристов, для которых когда-то возводился отель, здесь давно не было. В пустынном зале, в отдалении, ужинали трое черных военных. Два белых, говоривших по-немецки, по виду были специалисты из Восточной Германии.
