— Мартинус, вам надо принять лекарство, — напомнила Жен. Предупреждая его порыв подняться, она добавила: — Оставайтесь здесь, я принесу. — И скрылась в заднюю дверь.
Ронин откинулся на спинку и сделал глубокий вдох, только теперь в полной мере ощутив напряжение, давно уже гнездящееся в каждой нервной клеточке. Черепную коробку тут же осадила толпа мыслей, уже начав привычно выстраиваться в очередь. Он отогнал их, оставив только самые насущные.
— Профессор, у меня к вам пара вопросов. Рунге с готовностью обернулся, кивнул:
— Да-да, прошу вас.
— В вашем перечне комплектующих указаны четыре энергетические батареи. Но аппарат, как я понимаю, предполагалось использовать от стационарных источников. Эти батареи действительно должны обеспечивать его работу? И если да, то на сколько они рассчитаны?..
— Видите ли, Билл…
— Прошу прощения, док. Меня зовут Дик, — вежливо перебил ронин.
— О, простите! — Профессор мимолетно улыбнулся. — Вы ведь были тогда законспирированы, не так ли?.. — Ронин мысленно выругался — с этой, мать ее, конспирацией, скоро придется откликаться на все подряд, — сохраняя на лице выражение искренней заинтересованности. — Так вот, Дик, — с расстановкой продолжил хрыч. — Я понимаю ваше беспокойство. Но оно напрасно. Не знаю, представляете ли вы, какое количество энергии необходимо для подобного рода операции. Думаю, что нет. Так вот — ни один стационарный источник питания, говоря проще — ни одна розетка не в состоянии дать и десятой ее доли. Действие этих батарей основано на замедлении электронов в… Впрочем, вам будет достаточно узнать, что это самый мощный энергетический источник из всех, доныне созданных. Одна такая батарея в состоянии питать энергией крупный мегаполис в течение суток. Четырех батарей нам хватит, чтобы обессмертить около полутора сотен человек.
— Всего-то?..
— Да, представьте себе. Потом придется доставать новые.
Ронин подумал, что этого им хватит с лихвой. На первое время. С некоторым облегчением он перешел ко второму, не менее важному вопросу:
— А чем вы потом докажете, что человек стал бессмертным? Разговорам типа «Вчера я начал жить вечно, пока все идет хорошо», никто не поверит. Это в пользу бедных. Нужны весомые аргументы, док.
— Ну-у… Визуально это подтвердит эффект ускоренной регенерации тканей — раны повышенной тяжести, увечья будут заживать в считанные секунды, после чего организм начнет опять нормально функционировать.
Такого рода доказательства устроили бы ронина, однако требовались уточнения. Проблема волновала его давно, лишь теперь предоставился случай уяснить наконец для себя все детали.
— Но человека можно умертвить разными способами, — заметил он, неторопливо закуривая. И, выпустив струю дыма в лобовое стекло, стал перечислять: — Разрезать его на куски, вырвать сердце, выжечь мозги нейродеструктором, в конце концов, расщепить на атомы…
— Ради бога! Избегайте, пожалуйста, ненужных подробностей. — Хрыч сморщился, тряся фальшивыми кудрями. Ронин дернул уголком рта, но не произнес, а только подумал: «Вот еще слабонервный нашелся! А для какой цели он приволок в трейлер чуть ли не весь арсенал, конфискованный „Боливией“ перед посадкой?» Наконец Рунге поднял глаза и произнес: — Впрочем, вы правы. В таких случаях главное — это чтобы от индивидуума сохранилась определенная масса биоматериала — не менее шестидесяти процентов от обычной массы тела. Этот биоматериал должен быть заложен в «Инфинитайзер», после чего объект полностью восстанавливается, сохраняя в памяти все события, предшествующие его, так сказать, кончине.
— Выходит, что «Инфинитайзером» можно еще и оживлять людей?
Рунге пожал плечами:
— Только тех, которые уже прошли предварительную процедуру обессмерчивания. Наше вмешательство в концевые цепочки ДНК, где заложено число воспроизводства клетки, делает его практически бесконечным. Фактически клеточный, материал не умирает.
— Док, но я же в некотором роде математик. Аналитик, я хочу сказать. Так вот… Я знаю, что постоянное воспроизводство программы ведет к накоплению ошибок. Не случится ли такого с вашим бессмертием?
— Вы умный человек… Дик. Очень правильный вопрос, и для человека несведущего весьма нехарактерный. В центре всех интересовало только бессмертие с точки зрения протяженности по времени. Так вот мои исследования подтвердили древнюю гипотезу, что человек, бессмертный благодаря только бездумному делению клеток, рано или поздно либо погибнет от онкологических заболеваний, либо превратится в монстра-перерожденца. То есть перестанет быть человеком. «Инфинитайзер» действует тоньше. Мой прибор избегает неконтролируемой пролиферации клеток. Хотя полностью избежать накопления ошибок в ДНК невозможно, так что желательно, периодически производить повторную операцию. Митоз клеток имеет морфологически и физиологически отличимые стадии. Сохранение полного набора хромосом…
Ронин поднял ладонь, по возможности мягко прерывая речь профессора, явно оседлавшего любимого конька:
— Спасибо, док. Это все, что я хотел узнать. — Он удовлетворенно расслабился — наконец-то удалось выяснить то, что давно не давало ему покоя — отчасти из любопытства, но еще и потому, что это были те самые первоначально заданные условия, которых он не в состоянии был изменить и от которых ему предстояло отталкиваться. Все остальное пока — вопросы тактики, уже напрямую зависящие от правильности его собственных действий. Главное, он теперь знает — бессмертие не абсолютно, но достаточно надежно. Осталось проверить это на практике.
Хотелось заснуть, что требовало немалого волевого усилия из-за нервного перенапряжения. Да еще хрыч под боком ерзал и как-то многозначительно покашливал уже несколько раз.
— Что, док, не спится? Завтрашний день не дает покоя?
— В общем-то, да. Но я, собственно… — Хрыч вздохнул, отводя глаза. — Вы не находите, что наша очаровательная докторша задерживается? Я, видите ли, жду лекарство. — Ронин подумал, что ничто вроде бы не мешает старому хрычу самому окликнуть Жен, в конце концов заглянуть к ней и осведомиться, в чем дело. Словно отвечая на его мысли, Рунге смущенно развел руками: — Мне ведено ждать. Может быть, молодой человек, вы к ней заглянете?..
«Что старый, что малый», — подумал ронин и, пожав плечами, позвал Жен. Ответа не последовало. Тогда он, обернувшись, постучал в дверь и снова позвал. Вновь не дождавшись ответа, ронин поднялся и пошел в задний отсек.
* * *
Когда Дик сказал: «Нам не мешало бы отдохнуть», — внутри у Жен что-то натянулось и завибрировало щемяще, наподобие тоскливой басовой струны. Отдохнуть перед чем? Перед бессмертием? То есть перед вечностью? Завтра он займется сборкой аппарата и, конечно, уже не успокоится, пока не влезет в него в роли первого испытуемого, то есть, говоря научным языком, — подопытного кролика. Его бесценный старый хрыч, очевидно, будет счастлив, хотя наверняка не может дать стопроцентной гарантии, что человек выйдет из его аппарата морально и физически здоровым. Кто поручится за то, что его мозги не превратятся в кашу? А тело — в кисель?.. Она, как врач, прекрасно понимала, чем чревато вмешательство подобного уровня: малейшая ошибка будет иметь не обратимые последствия. А еще она понимала, что отговорить Дика невозможно, особенно теперь, когда отдано столько сил и крови и столько жизней уже положено на алтарь бессмертия — этого древнего идола с неизменной издевкой на вечно молодом лице. И жизнь Дика может стать очередной жертвой — одной из многих, не из первых и, уж конечно, не из последних.
Сказав, что пойдет за лекарством для старика, Жен вышла в задний отсек. Постояла там перед аптечкой, не зажигая света, бесцельно перебирая в темноте склянки и коробочки. Она слышала, как ронин разговаривает в кабине с профессором, потом он позвал ее, но она не откликнулась. Ей просто не хотелось возвращаться к ним — к профессору и особенно к Дику, всегда равнодушному, деловому, такому расчетливому и холодно-предупредительному. Как она от этого устала! Не секрет, что для красивой женщины невыносимо находиться долгое время в мужском обществе при полном отсутствии внимания к себе. Положение становится невыносимей в десятки раз, если среди этих мужчин находится тот единственный, который тебе необходим больше, чем воздух, — потому что без воздуха ты через три минуты умрешь и все твои проблемы закончатся, а без него, единственного, — желая и отчаиваясь, видя его порой совсем близко и не получая даже случайной мимолетной ласки, — приходится жить и мучиться день за днем.
Вошел Дик и чуть не натолкнулся на нее в темноте. С любым другим именно это бы и произошло. Она, обернувшись, уже машинально приготовилась к столкновению. Но Дик ведь не любой, о нет, он ведь особенный… Ощутив каким-то шестым чувством ее близость, он резко остановился — прямо перед ней, лицом к лицу, практически вплотную. Так, почти соприкасаясь, они простояли молча несколько мгновений, в течение которых она сознавала с болезненной ясностью, что он включает сейчас свою собственную запрет-программу, всегда мешавшую ей стать для него чем-то большим, чем просто член команды или хороший хирург. Вот сейчас он отступит, зажжет свет, начнет говорить какие-то ничего не значащие слова. И пока он еще не успел от нее отгородиться, воздвигнуть свою ледяную стену, она подняла руку и провела кончиками пальцев по его груди до того места у левой ключицы, где под тонкой водолазкой ощущалась легкая выпуклость — тот самый роковой шрам. Кажется, в первый раз она прикасалась к его телу не в хирургических целях, В первый и, может быть, в последний. Дик не шевелился, лишь участившееся биение его сердца не могло обмануть пальцев женщины, даже не будь она хирургом. Погладив через материю шрам, она наклонилась и дотронулась до него губами. Ронин не был готов к такому повороту событий. Потому, наверное, и не успел сразу мобилизовать самоконтроль — привычную внутреннюю защиту от влияния на себя Жен. Он всегда ее желал — от этого глупо было бы отрекаться, — ощущая порой по отношению к ней и что-то другое, большее, что он давно уже научился отодвигать на второй план, отчего оно не исчезало, а, очевидно, росло и копилось. Всего нескольких секунд потери контроля оказалось достаточно, а потом уже было поздно: стоило только ему позволить себе осуществить давнее желание — прикоснуться к бархатной коже на ее шее за ухом, — чтобы переступить грань, за которой уже не существовало ничего, кроме запаха ее кожи, ее близости, ее тонких запястий, легких прикосновений. Ее дыхания на его губах. Кроме тайных холмов и изгибов узкого желанного тела, от которого он, идиот, так долго отказывался, а теперь ему казалось, что не оторвется вовек, даже если здесь объявится хрыч в поисках своих таблеток, Грабер с «сердечником», Клавдий под ручку с Левински да кто там еще, мать их курва, — киллеры, внешники — вся шара-га, жаждущая бессмертия. И даже само бессмертие собственной персоной!!!
