— Твою же мать!..
Линия дорожных конусов делила полосу пополам, на их верхушках горели тошнотным желтым светом сигнальные огоньки. Почему этот чертов муниципалитет не может заделывать рытвины ночью, когда эти долбаные дороги никому не нужны?
Налево, на кольцевую развязку, мимо Монтгомери-парк — солнце блестит на воде озера и вытекающей из него речушки, — потом направо, в Блэкволл-хилл, на спидометре скорость восемьдесят.
Доктор Макдональд ткнула пальцем в ветровое стекло:
— Вот они.
Перед нами но дороге, перекрестках в двух, неслась, сверкая огнями и завывая сиреной, патрульная машина.
Когда я подъехал на Роуэн-драйв, пара констеблей уже выбралась из машины под дождь. Скрипнув тормозами, «рено» остановился напротив дома, и я пошел но дорожке вслед за полицейскими.
Мишель уже открыла дверь и стояла в проеме, держась рукой за раму. Ее глаза нервно осматривали улицу.
— Вы нашли ее? — Ее светлые волосы прилипли ко лбу, щеки впали, глаза покраснели. Ногти обкусаны до крови.
Один из констеблей вытащил из кармана куртки блокнот. Дождь барабанил по козырьку его фуражки.
— Не могли бы вы для начала прояснить некоторые детали, это очень… Эй!
Отодвинув его плечом, я подошел к ней:
— Ты звонила ее друзьям?
Мишель моргнула и попятилась в дом. Я пошел вслед за ней, за мной направились Твидлидам и Твидлиди.[91]
Мишель кивнула:
— Сразу, как только поговорила с тобой… О господи, Эш… Только не это. Я не вынесу этого снова!
Твидлидам вежливо снял шляпу:
— У вас есть ее недавние фотографии? Вы имеете представление, во что она была одета?
Входная дверь, щелкнув, захлопнулась. Рядом со мной стояла доктор Макдональд, рот плотно сжат. Едва заметно махнула мне рукой.
Я положил руку на плечо Мишель:
— Все будет о’кей. Все будет в порядке. Мы найдем ее.
— Я не… Был вечер. Я заснула.
Твидлиди натянул на физиономию широкую улыбку Чеширского Кота:
— Да вы не беспокойтесь, тинейджеры все время убегают. А как проголодаются, так и вернутся… — Облизал губы, взглянув на мои сжавшиеся кулаки. Потом взглянул на своего партнера, делавшего ему предупредительные жесты: — Да, конечно… Простите, шеф, мы только… Просто хотел сказать… Я ничего не имел в виду…
Мишель, сгорбившись, стояла у кухонной раковины, смотрела в окно на сад. Рядом с ней на столе остывала чашка с чаем.
— Как мы могли быть такими ужасными родителями, что обе наши девочки убежали от нас?
— Мы не ужасные родители.
— Почему же не ужасные? Ребекка от нас убежала, а сейчас Кети… Что мы сделали не так?
— Мишель, мы найдем Кети. Все будет о’кей. — Мой желудок снова скрутило, горло обожгла кислота. Пожалуйста, только бы все было хорошо. Пусть будет не так, как в прошлый раз.
Снаружи заорал громкоговоритель — Твидлидам и Твидлиди медленно объезжали район, проговаривая имя Кети и ее описание.
— И она ничего не сказала? — Я потер рукой лицо. Думай.
— Много чего. И ничего хорошего. — Плечи Мишель согнулись еще немного, как будто к ее рукам привесили дополнительный груз. — Она была такой лапочкой… Чертова Ребекка! Это все ее вина — она все отравила, когда сбежала от нас. — В раковине с грохотом разбилась чашка, и в разные стороны полетели осколки фарфора в брызгах мутной коричневой жидкости. — Сучка эгоистичная…
По оконному стеклу стекали капли чая.
Я закрыл глаза. Сунул руки в карманы.
Сказать ей. Сказать всю правду.
Ребекка была не виновата.
Провел пальцами по краям маленькой бархатной коробочки. Вынул ее из кармана, раскрыл.
Внутри блеснуло кольцо с бриллиантом. А сколько прошло времени…
За спиной шум. Доктор Макдональд — ее искаженное отражение в темном стекле микроволновки. Постояла, не двигаясь, пару секунд, потом кашлянула:
— Ничего, если я взгляну на комнату Кети — может быть, найду что-нибудь, что поможет понять причину ее побега?
Я кивнул.
Пауза. Потом доктор Макдональд похлопала меня по плечу и, пятясь, вышла из комнаты. Под ее ногами заскрипели ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Приглушенный стук закрывшейся двери.
Тишина.
Стряхнул ворсинку с шелковой подкладки коробочки:
— Помнишь то утро, когда мы обручились?
— А что, если она не вернется?
— Тебя тошнило в том пабе на Бич-стрит, и мы пошли в аптеку, и ты сделала тест на беременность…
— Что, если она исчезнет, как Ребекка, и мы никогда больше не увидим ее?
— Мы были очень счастливы, правда? — Я встал и подошел к раковине. — Пусть все пошло к чертям, но мы были счастливы.
Осколки разбитой чашки выпачканы в красном. Из безымянного пальца Мишель капала кровь.
— Не думаю, что смогу еще раз пройти через это.
Поставил открытую коробочку на стол.
Она посмотрела на нее. Вытащила кольцо из коробки:
— Мое обручальное кольцо! Мне его бабушка подарила — это кольцо ее матери. Я думала, что потеряла его…
— Нашел его, когда вещи из Кингсмита вывозил. В одной из коробок. Подумал, что тебе будет приятно.
Что для меня еще одна ложь?
Доктор Макдональд вздрогнула, когда я открыл дверь в спальню Кети. Захлопнула книгу, которую держала в руках, и положила ее рядом с собой:
— Простите, я всегда неуютно себя чувствую, когда читаю чужие дневники.
В комнате все было как обычно — ковер был едва виден из-за разбросанных но нему носков, трусов, джинсов с футболками и толстовок с капюшонами. Рядом с кроватью примостилась стоика журналов Kerrang! из грязного белья торчала пара книг. На стенах плакаты — готы, эмо, дет-метал группы, диснеевская Русалочка, разрисованная шариковой ручкой шрамами и синяками в стиле Тима Бертона.
Ящики прикроватной тумбочки открыты. В них полосатые носки и трусы с изображением черепа со скрещенными костями. Одинокий бюстгальтер для спорта.
Я остановился в дверях:
— Она оставила свой дневник?
— Это значит, что она не собиралась уходить надолго, в смысле, она не оставила бы это, если бы собиралась уйти по-настоящему, да и к тому же нижнего белья она тоже с собой не много прихватила, и мешочек с туалетными принадлежностями в гардеробе лежит, и вообще мне кажется, что она очень скоро вернется… Эш?
О господи!
Только не снова.
Я осторожно пробрался среди разрухи и присел на кровать:
— А что насчет записки? — И уставился на диснеевскую Золушку.
— Сумбурно, как будто написано второпях, спонтанно, а совсем не так, как будто она давно и долго это планировала, она очень сожалеет, что так сильно разочаровала вас всех, и что это не ее вина, и что с тех пор, как исчезла ее сестра, у нее все пошло не так, как надо, и что ее никто не понимает, и она всех ненавидит, и в то же время она всех любит, и почему никто больше не становится на ее сторону…
Может быть, Макдональд была права.
Ребекка записки не оставила…
Может быть, Кети не убежала. И ее не похитили. И она не сидит, привязанная к стулу в грязном подвале в ожидании смерти. Может быть, она просто сидит где-нибудь, дуется из-за того, что ее не поняли и не поддержали. И в любую минуту может вернуться.
Доктор Макдональд опустилась на кровать рядом со мной:
— Это было чудесное обручальное кольцо.
Снизу послышался глухой шум от почты, упавшей на коврик перед дверью.
— А что… — Откашлялся. — А что насчет дневника?
— Обычная подростковая чепуха. — Она положила руку на обложку. Закрыла ее.
— Кети наврала мне — сказала, что была в среду вечером дома у ее подруги Эшли, а отец Эшли сказал мне, что она не была там уже несколько месяцев.
— А-а… — Макдональд прижала дневник к груди. — Вообще-то, не очень хорошо.
— Мне надо знать. — Я опустил взгляд на свои кулаки. — Она пишет что-нибудь о Стивене Уоллесе?
Пауза.
— Стивен Уоллес? Нет, нет… ни одного упоминания о Стивене Уоллесе, или Великолепном Стиве, ничего похожего. Зачем ей писать о Стивене Уоллесе?
— Тогда с кем, черт возьми, она сейчас?
35
Я собрал почту с коврика, просмотрел конверты. Два счета, пара рекламных проспектов слуховых аппаратов и целая куча поздравительных открыток, адресованных Кети.
Доктор Макдональд заглянула мне через плечо:
— С вами все в порядке?
Ни одна из этих открыток не была похожа на те, которые раз в год появлялись в моем почтовом ящике, но я все равно вскрыл конверты.
«Счастливого 13-го!», «Расти на радость нам!», «Говорят, ты стала старше!». Все открытки куплены в магазине: котята, плюшевые мишки, ухмыляющиеся мультяшки, все с надписями внутри от лучших друзей и их семей. В одной из открыток — пятифунтовая банкнота, от матери Мишель.
