Так и должны чувствовать себя молодые люди? Беззаботно. Дурачась, пихая друг друга плечом, отбирая перо и мешая писать в тетради. Чувствовать на себе взгляд. Тёплый и взволнованный. Говорить о ерунде. Смеяться, надрывая живот. И чувствовать себя от этого только лучше.
Вот как должно быть.
Без ада в глазах. Без страха туда упасть, в этот котёл, наполненный болью. Без ненависти в словах. Без надрыва и без отталкиваний. Без слёз и без сломанных словами костей. Без блядского запаха вишнёвых сигарет…
Без. Без. Без!
Без лёгких, привыкших к этому магнитному воздуху, пропитанному дымом. Без страха за то, что когда-нибудь нить оборвётся прямо на нём. Без этой склизкой неприязни к нему, потому что, боже, чувствуешь себя будто бы всё правильно . Как будто бы во всём мире нет воздуха лучше, чем там… в старой визжащей хижине. Потому что рядом. Потому что с ним.
Как же эгоистично и не похоже на неё. Как же от этого ломало.
Словно азарт внутри её головы треснул, переломился, вылился в некую жижу настоящего интереса, такого чёрного, вязкого, как мазут. И единственное, что ей хотелось — узнать, что же на самом деле скрывалось под всей этой ненавистью. Каким был настоящий Малфой…
И почему… почему же так хочется? Так тянет задыхаться, утопая в вишнёвом смоге, зная, что её промёрзшим лёгким уже ничего не поможет…
***
— Вы не идёте в башню старост?
Драко закрыл глаза, игнорируя вопрос Нотта. Хотелось спать и чуть больше хотелось сдохнуть.
— Ну, у Пенси образовались в последнее время новые планы… — стрельнул в ответ улыбкой Блейз. — А Долгопупс вряд ли пригласит меня к себе.
Тео подавил смешок, падая рядом с Забини на диван. Камин отапливал общежитие как бешеный. Ноябрь в этом году выдался слишком дождливым и холодным.
— Я слышал, он ходит к Варрису на сеансы восстановления душевного равновесия, — сказал Нотт. — Я чуть со смеху не упал, когда увидел на доске объявлений, что Варрис, цитирую: поговорим о том, о сём. Выпьем горячего шоколада и залечим раны. Ты себе можешь представить? Он ещё более чокнутый, чем Майнд.
Блейз помотал головой.
— Не знаю. По мне, так забавный мужик. Со своими мозгошмыгами в голове, но вроде приятный.
— Мозгошмыгами? — переспросил Нотт, чуть наклонив голову и приподняв бровь. — Я смотрю, ты тоже нашёл, с кем поговорить «о том, о сём»…
Блейз поставил локти на колени и повернул голову на друга.
— Что-то не нравится? — голос огрубел, как и атмосфера. — Я гляжу, ты тоже нашёл, с кем проводить время, да, Тео? Грейнджер так хороша?
В голову стрельнула её фамилия. Драко с силой сжал зубы от удушения воспоминаний.
С момента последней их встречи прошла пара дней.
Тупых, скомканных, заляпанных дней, в которых Малфою не хотелось делать ничего из того, что потенциально можно было бы сделать. Угрохать себя, например. Просто потому, что её поступок выбил почву из-под ног, и в полости головы всё ещё крутилось тускло-ядовитое чувство, замкнувшее кольцо где-то у изгиба шеи. Словно она накинула на него удавку. Прямо на последний позвонок. Потянешь — и наверняка хрустнет, к чертям собачьим, пополам.
И сейчас, спустя пару дней и тонну сигарет, Малфой и вправду решил, что виноват во всём сам.
Подпустил, ослабив бдительность.
Салазар, какая же идиотка.
Как она вообще посмела это сделать? Как, чёрт возьми, ей удалось настолько забыть о чувстве самосохранения? И как, чёрт возьми, он её тогда не убил?
Драко чувствовал боль, чувствовал лопатками старый, прогнивший пол хижины, чувствовал онемение сердца от пронизывающего электричества агонии. Чувствовал до того момента, пока его не коснулись чьи-то сухие, солёные от слёз губы.
Он видел всё, потому что лежал с раскрытыми глазами. Видел её расширенные зрачки и её уверенность в своём действии. Жаль, что она не видела обратного. Всё, что последует за этим.
Его отвращение.
Его испуг.
Его ненависть к этому. К ней. К поцелую, который хотелось содрать шершавой бумагой, до крови, до мяса, лишь бы не чувствовать её запах на себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И самое худшее из этого — боль притупилась. Вмиг. В тот самый момент, когда он взял на себя инициативу. Впился в ответ, как зверь, который хотел разгрызть артерию, почуяв запах крови.
Немыслимо.
Невообразимо.
Нелепо и абсолютно безвкусно.
Как будто это был не поцелуй, а какой-то выпуск агрессии. В неё. Внутрь. От себя…
— Драко?
Он резко раскрыл глаза. Посмотрел на Блейза, который уже сидел в одиночестве. Он даже не слышал, когда ушёл Нотт.
— Это не моё дело, но… — замялся друг. — Как ты это сделал?
Он смотрел прямиком куда-то вниз. На его закатанный рукав рубашки, где должна привычно находиться выжженная чёрная метка. Но предплечье пустое, гладкое, без единого намёка на прошлый позор.
— Свёл… — просто ответил он. — Нашёл в книге.
Блейз округлил глаза и растянул губы, выбеляя улыбку.
— Я рад за тебя, дружище! — он хлопнул его по плечу. — Забудь о прошлом, к чёрту его!
— К чёрту, — улыбнулся Драко.
Блейз огляделся. Убедившись, что их никто не услышит, нагнулся ближе к нему и шёпотом спросил:
— Тут это… Тео спрашивал, что у тебя с Грейнджер. Ты её как-то за руку схватил и увёл. Было непохоже, чтобы она брыкалась. Вот он и хотел знать, что у тебя с не…
— У меня с ней абсолютно ничего нет. Можешь ему так и передать. Я просто передал ей просьбу Макгонагалл, — солгал он. Почти идеально. Почти…
Забини прищурил глаза, вглядываясь в него.
— Ну, да… — протянул он. — Вот и я про то же… ты же её не выносишь… с какого курса?
Продолжать было бессмысленно. Малфой отрубил разговор, словно топором маленькую щепку, у которой не было шанса.
— Пойду покурю…
Забини махнул рукой, совершенно неудовлетворённый. Драко знал, что вскоре друг опять попытается возобновить разговор, а он вновь попытается его оборвать. Таков Блейз. Ему нужно знать всё. И в подробностях, если дело касалось женщин.
Он вышел из общежития, игнорируя то, как запуганно с ним здоровались первокурсники, которые сталкивались с ним у входа.
Его сторонились. Боялись.
И все старались это не показывать, потому что школьные правила гласили о долбанной толерантности после войны к таким, как он. К таким, чьи родители были на «неправильной» стороне. А его боялись ещё больше, потому что он был непосредственным участником…
Он ненавидел пресмыкающихся лицемеров. Которые молчали, но в любой удобный случай могли воткнуть в него нож. И ещё раз. И ещё. Столько раз, сколько захочется, пока дыхалка наконец не порвётся от недостатка воздуха в лёгких, так как там будет только гнев и ненависть к нему.
Чёрт…
Он остановился только тогда, когда в лицо ударил сильнейший ветер. Здесь никого. Здесь пусто. Астрономическая башня идеальное пристанище одинокого, курящего человека. Можно выветрить мысли.
Драко прищурился, прикусив фильтр сигареты, и мысленно поджёг её. Втянул грудью вишнёвый дым. Странно, но это единственное, за что он не ненавидел Мортиферу. Это она научила его курить.
«Можно ненавидеть мир, — говорила она. — Но ненавидеть мир с полными лёгкими дыма ещё прекраснее».
В тот день он взял протянутую сигарету. И чуть было не выблевал из себя весь обед, потому что было отвратительно. Глотку обожгло, когда он резко втянул в себя дым.
«Всему тебя учить нужно… смакуй это. Растягивай. Как будто ты наблюдаешь за своей жертвой из укрытия. И всё то время, пока ждёшь, у тебя есть только это…»
Тогда она закинула сигарету в зубы. Драко видел, как она поднесла зажигалку к лицу. Как блеснул огонёк в отражении её чёрных лакированных ногтей. И Мортифера сделала глубокий, длинный вдох.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Вишнёвые?» — спросил он тогда.
«Мой любимый вкус…» — ответила она, делая очередную затяжку.
У него потянуло по ту сторону рёбер от воспоминаний, обжегших память. И ничего с этим он поделать не мог.
— Мистер Малфой?
Драко обернулся через плечо и заметил в дверях Ангру, который, закутавшись в меховое пальто, чересчур нелепо выглядящее на нём, подошёл ближе к Малфою.
